Читать книгу Славянские хроники. Оберег - Мария Николаевна Ангелимова - Страница 3

Обедали молча. Ярослав как ни старался, так и не смог поднять глаза от тарелки, чтобы ненароком не встретиться взглядом с нищим. Тот, впрочем, будто забыл про мальчика, все избу оглядывал. Глаза старика скользнули по домотканому коврику на стене, задержались на изукрашенной узорами печке – мать ее сама разрисовывала диковинными птицами да цветами, – и остановились на тканевой занавеске.

– А там кто у тебя? – прошамкал он. – Муж, что ли, болеет?

– Сын, – отозвалась мать, гремя ухватом. – Второй год лежит, ничего не помогает, ни травы, ни припарки…

Старик кряхтя поднялся с места и подошел к лежанке. Микула встретил его неодобрительным взглядом. Похоже, ему, как и Ярославу, старик пришелся не по душе. Однако нищего, похоже, ничуть не волновало, что о нем думают хозяева. Он бесцеремонно оглядел богатыря, даже ущипнул за босую ногу, свесившуюся из-под одеяла.

– Больно так? – пытливо посмотрел он на Микулу. Тот едва заметно покачал головой. – А так?

– Ничего не чувствует, – вмешалась мать, бережно укрывая сына. – И что за напасть такая. Будто сглазил кто…

– Могу помочь твоему горю, – неожиданно произнес старик.

– Как так? Ты что же, целитель будешь?

– Кое-что умею, – усмехнулся нищий. Что-то в его ухмылке было зловещее, Ярославу даже показалось, что в избе стало темнее, или это солнце за тучу зашло?

– Испокон веков мои предки знаниями владели – как силу трав применять, раны заговаривать. Тайные силы им всегда в этом помогали…

– Это какие-такие тайные силы? – подозрительно переспросила мать. – Ты, старик, никак колдун? Так в моем доме места колдовству не было и не будет!

– А покойнику будет? – вскричал старик. – Я эту хворь знаю. Еще день другой – и помрет твой сын. Сперва говорить перестанет, потом видеть, слышать, а там и конец!

Мать закрыла лицо руками. Ярослав бросился ее утешать.

– Сгинь ты, злыдень, – крикнул он старику. – Поди прочь из дому!

– Я-то уйду, – отозвался старик, забирая свою котомку и делая знак рыжеволосому парнишке. – Только жаль такого богатыря губить. Вся жизнь у него впереди, а по глупости бабьей пропадет парень!..

Нищие уже вышли было на крыльцо, когда раздался голос Микулы.

– Обожди, отец, не спеши уходить!

Старик, самодовольно усмехаясь в бороду, подошел к богатырю.

– Правда, что на ноги меня поднять сможешь? – тихо спросил Микула.

– Истинная правда. В том тебе ручаюсь.

– А что за сила тебе в том помогать будет? Темная или светлая?

– Э-э, милок, тебе какая забота? – махнул рукой старик. – Чтобы ты еще в этих силах понимал… Главное, что ты с моей помощью такую мощь обретешь, что никто на целой земле тебя победить не сможет.

– Так тому и быть, – решился богатырь. Мать ахнула, но перечить не стала. А нищий довольно потер руки.

– Ну, коли так, приводите его нынче ночью в лес на опушку, куда укажу.

– Как мы его приведем? – попыталась возразить мать. – Он же не ходит…

– Так на носилках несите, на себе тащите, как вы с ним все это время управлялись? – пожал плечами старик. – В последний раз и потерпеть не грех. Зато обратно он своими ногами пойдет, уж поверьте!

***

Как стемнело, отправились они в лес, как старик велел. Впереди шел парнишка стариковский, дорогу указывал. Микулу на носилках с трудом четыре мужика несли – он хоть и лежачий был, да грузный, носилки под ним чуть не до самой земли прогибались.

Мать всю дорогу молитвы шептала, тихонько всхлипывала. Ярослав чувствовал, как ей сейчас тяжело. Ускорил шаг, взял за руку.

– Эх, сыночек, – обняла его мать. – А если не поможет старик? Вдруг еще хуже станет? Что мы тогда с тобой делать будем, сиротиночка ты мой?

– Мать, кончай уже причитать, – раздался с носилок недовольный голос Микулы. При каждом неосторожном встряхивании он морщился от боли, закусив губу, однако держался. Не за носилки, конечно – рук-то он не чувствовал, одна рука свесилась вниз, так он ее и не смог поднять, как ни напрягался.

– Потерпи, брат, – шепнул ему Ярослав, – скоро поправишься, ей-Богу!

А у самого слезы на глаза наворачиваются. Страшно. Тут еще ветер поднялся. Деревья шумят, словно предостерегают, начал дождь накрапывать. Факелы у них в руках погасли, остаток пути в полной темноте кое-как прошли. Наконец впереди между деревьями показался свет от костра. Вышли они на поляну, а там уж старик дожидается. Костер развел, котелок медный на огонь поставил, сам сидит, травы какие-то перебирает. Заслышав шаги, привстал.

– Принесли? – кивнул он, – добро. Кладите его вот тут, возле огня на траву.

– Ох, чует мое сердце недоброе, – шепотом сокрушалась мать, помогая укладывать сына. – А что делать, коли ничем больше не поможешь?

– Вы, – обратился старик к мужикам, что Микулу несли, – можете по домам идти. Больше вы ему не понадобитесь.

Мужики переглянулись, помялись5 немного, потом все-таки отошли. Но совсем не ушли – засели в кустах вокруг поляны, глядят, что дальше будет.

– Воля ваша, – махнул рукой старик и поворотился к костру.

– Скоро ли начнешь, отец? – нетерпеливо спросил Микула.

– Когда готов буду, тогда и начну, ждите, – обрезал тот.

Делать нечего. Все расселись вокруг костра. Воцарилась тишина, только потрескивали дрова в костре, да по-прежнему завывал ветер в ветвях. Деревья плотным кольцом окружили поляну, так что дождь не проникал сквозь их густые кроны.

На мать было жалко смотреть, про Ярослава и говорить нечего. Один только рыжеволосый парнишка сидел, как ни в чем не бывало, и что-то бормотал, поглаживая себя по рубахе. Приглядевшись, Ярослав увидел, что за пазухой у мальчишки сидит крохотный сорочонок. Отламывая небольшие кусочки хлеба, парень сначала жевал их сам, а потом засовывал птенцу прямо в горло. Тот мгновенно проглатывал еду и требовательно раскрывал клюв: еще, мол, хочу!

– Откуда она у тебя? – спросил Ярослав, подсаживаясь к парнишке. Тот испуганно поднял голову, однако ответил, шепотом, чтобы старик не услышал:

– По дороге подобрал, на околице. Верно, из гнезда выпал. Жалко его, живая тварь все-таки.

– Дай мне покормить…

– Тише, – мальчишка с опаской оглянулся на старика. – Он про сорочонка ничего не знает, а узнает – прибьет.

– Птенца?

– Меня, – глаза парнишки смотрели затравленно, словно зверек какой дикий.

– Разве он тебе не родной дед?

Мальчик даже рта открыть не успел.

– Вы там, неслухи, тихо! – раздраженно крикнул им старик. Снова воцарилось молчание, а темнота все сгущалась, сплошной стеной обступая поляну. Пламя костра отбрасывало зловещие тени, из леса доносились странные шорохи. Мужики, расположившись неподалеку, на каждый шум оборачивались, вздрагивали, того и гляди обратно уйдут. Как тогда Микулу домой нести?

А старик все сидел неподвижно, пока вода в котелке не закипела ключом. Тогда встал, достал из мешка кипу деревянных дощечек, перевязанных бечевой – те самые, что Ярослав на дороге видел, – и поклонился с ними на все четыре стороны.

– Разыдись, темнота, – провозгласил он. – Разгорись, добро! Учиним обряд, как предки наши завещали!

Подойдя к костру, принялся бросать в котелок щепотки сушеных трав, пока всю полянку не окутали клубы ароматного дыма. Собравшиеся закашляли, зачихали, мысли все в голове смешались, а старику хоть бы что. Осторожно развязав бечеву, он развернул деревянный страницы и водил пальцем по испещренным витиеватыми буквицами строчкам.

– Перед травами поклонюсь, – приговаривал он, склонившись над костром, – за обиды им повинюсь. Ой, да вы на меня не злитесь, силушкой своею поделитесь, да помогут ваши коренья для больного Микулы леченья. – С этими словами снял котелок с огня, подчерпнул варево деревянной чаркой и дал Микуле отпить. Потом окропил его всего, а остатками залил костер.

– Заговор мой скуп, да могуч как дуб, – твердо произнес старик, – и пусть любой недуг прочь бежит от рук. С этими словами он требовательно крикнул замершему помощнику:

– Архипка, гусли давай, да поживей!

Стоило корявым пальцам старика прикоснуться к струнам, как все вокруг затихло. Смолк ветер, перестали шептаться травы, словно прислушиваясь к чарующим переливам. Пронизывающие до самого сердца звуки завораживали, опьяняли, пробуждая чувства, о которых слушатели и не подозревали. При первых же аккордах Микула вздрогнул, и крепко схватился за носилки.

– Ага, видишь? – торжествующе вскричал старик, не прекращая игры. Богатырь непонимающе посмотрел на него, затем молча уставился на свои руки.

– Микулушка, сыночек мой! – запричитала мать, бросаясь к нему. – Да неужто выздоровел?

– Погоди, женщина, дай ему на ноги подняться! – повелительным жестом остановил ее старик, передавая гусли помощнику.

– Давай, сынок, вставай!

Микула попытался пошевелить ногой. Лицо его все побагровело от напряга, жилы на лбу вздулись, но ничего не вышло.

– Не могу, отче, сил нет, – признался он. Но старик схватил его за плечо и вперил в богатыря горящий взгляд.

– Встань! – голос колдуна словно гром прогремел над поляной. Глаза так и впились в Микулу, будто хотели пробуравить его насквозь. По лицу богатыря пробежала судорога. С неимоверным усилием он пошевелил пальцами на ногах, потом кое-как с помощью матери перевернулся на бок, сел.

Мужики стояли бледные, молча переглядываясь.

– Чур, меня! – крикнул один, и бросился со всех ног в деревню.

Мать плакала на груди у сына. Ярослав стоял истуканом, не знал, то ли верить, то ли нет.

– Дайте ему на ноги встать, – отстранил старик мать и протянул Микуле руку. Тот ухватился, кое-как с помощью матери сел.

– Чувствуешь боль? спросил старик и ущипнул богатыря за ногу. Тот от неожиданности вскрикнул, тут же засмеялся и одновременно заплакал: еще бы, столько лет как колода лежал, ничего не чувствовал, и вдруг… Слезы безудержно катились у Микулы из глаз и терялись в густой курчавой бороде.

– Ну, будет тебе, – успокаивающе похлопал старик его по плечу. – Сразу-то не беги, потихоньку привыкай. Долго ты на печи лежал, зато теперь будешь сильнее да крепче всех.

Микула схватил морщинистую руку старика, стал ее целовать. – Ну, спасибо тебе, отец, – проговорил. – Век не забуду. Чем же мне тебя отблагодарить? Хочешь серебра? А хочешь, корову с теленком забирай?

– Денег мне от тебя не надобно, – колдун брезгливо, как показалось Ярославу, выдернул руку, отер ее о рубаху. – А за труды мои окажи мне, парень, услугу. Да только не сейчас, не время еще. Как помощь твоя потребуется, позову, только ты мне тогда не откажи.

– Все исполню, не сомневайся, – горячо воскликнул Микула, а сам уж на ногах стоит – некрепко, под одну руку его мать держит, за другую Ярослав, но стоит! От счастья и не знала мать, как старика отблагодарить. Всё деньги ему совала, хотела еды на дорогу собрать, да только старик ничего не взял. Собрал свою котомку, кликнул Архипку, да и зашагал вслед за своими по дороге, даже ночевать не остался.

Как добрались до деревни, они и не помнили, да только наутро проснулся Микула совсем здоровый. Ничего не болит, ноги, руки как новенькие, и такую силу в себе почувствовал, что и не передать. Полный горшок щей скушал, хотя раньше с трудом его мать заставляла несколько ложек съесть. А уж как вышел во двор, да принялся дрова колоть, только щепки во все стороны летели. Все соседи с округи сбежались, смотрели да дивились, а Микула ни на кого внимания не обращает. Соскучился за столько лет по работе: как вихрь туда-сюда по двору носится, мать за ним не поспевает.

– Радость к тебе в дом пришла, Настасья, – проговорил один сосед. – Сын снова на ногах. Будет теперь у тебя кормилец, и хозяйство в гору пойдет.

И правда, жизнь, вроде, начала налаживаться. За несколько дней Микула управился со всем хозяйством: вспахал и засеял поле, привез из леса целый обоз толстенных бревен на дрова, поправил покосившийся забор и полностью перестроил хлев для скотины. Потом, к радости матери, на службу устроился, да не куда-нибудь, а к самому князю в ратники. Когда в первый раз пришел Микула домой, облаченный в медную кольчугу, с громадным мечом на боку, мать не знала, что и сказать.

– Ох, сынок, – вытерла она кончиком платка непрошенные слезы. – Жаль, что отец твой не дожил. Поглядел-бы, каким ты богатырем стал!

Да недолго они радовались. Одним ненастным утром как гром среди ясного неба раздался со сторожевой вышки тревожный колокольный звон.

– Альгамиры! Альгамиры подходят! – кричал во всю мочь сторожевой.

Всполошились люди, засуетились. Кто бросился скотину в овин загонять, кто детей в избе прятать. Мужики все похватали топоры да колья, у околицы толпой собрались.

– Господи, напасть-то какая! – шептались бабы. – Сколько не тревожили нас, и на тебе… Почто они тут?

– Известно, почто, – мрачно молвил кто-то. – По дань приехали.