Читать книгу Комиссар - Мария Свартур - Страница 2

Перрон был заполнен людьми до отказа, теплый осенний вечер выманил пассажиров и провожающих на мягкий предзакатный свет. Умытый локомотив пассажирского поезда Алмата-Пекин нес всего десять вагонов и довольно урчал, предвкушая необременительный и скорый путь. Степан имел билет в последний вагон и быстро двигался к хвосту поезда ― толпа ненавязчиво расступалась, пропуская невысокого темно-русого парня в серой шинели. Раздался второй сигнал, и Степан, пожертвовав перекуром, нырнул в полумрак вагона. Его купе было последним ― дальше только туалет и последний тамбур последнего вагона. Поезд дождался, когда он закинул рюкзак в багажное отделение, весело свистнул и тронулся, быстро набирая ход. Качало, конечно, здорово, но зато Степан был один в купе, и это было просто замечательно. Пришла проводница, крашеная блондинка с добрым лицом, проверила билет, оставила белье и ушла, закрыв за собой дверь. До Коргана, куда Степан был направлен уполномоченным комиссаром, ехать было ночь, он скинул ботинки и с облегчением растянулся на верхней полке, отдыхая от суеты прошедших дней и размышляя о своем назначении. Декан выдал ему мандат уполномоченного комиссара за три дня до отбытия, два из которых, диких и потогонных, он провел в канцелярии, выбивая командировочные. Мандат при этом был открыт в начале августа, так что старый хорек держал его в столе более месяца. Хуже всего, он не дал Степану времени собрать информацию о деле. «Отделение танатологии г.Корган столкнулось со «странным случаем при переходе» – вот все, что ему удосужились сообщить. Направление взволновало Степана, а он привык доверять своей интуиции: этого требовала специфика его работы. Он позволил сумраку и мерному голосу поезда убаюкать себя и плавно соскользнул в транс, чтобы заглянуть, наконец, за горизонт событий. Впереди маячили приключения и еще что-то важное, весомое, но ускользнувшее от его мысленного взора. Дело будет очень интересным. Ну, что ж, удача не отвернется от него и в этот раз, понадеялся он, расслабился и задремал.

Из полусна его выдернул настойчивый стук в дверь.

– Проводник. Откройте, пожалуйста.

Степан сполз с полки и открыл дверь. Проводница окинула Степана профессиональным взглядом и сказала:

– Вы ведь в купе один.

– Да, – неохотно согласился Степан, чуя подвох.

– Тут у меня женщина… с подросшей дочерью, а в их купе мужики попались пьющие. Вы вроде ничего, давайте я переселю их к вам, – предложила проводница.

Она посторонилась, и Степан, высунув голову, разглядел в коридоре хорошо одетую высокую женщину лет пятидесяти с невероятно выразительными темно-зелеными глазами. Вряд ли это была девушка, так что при ней должна быть хорошенькая дочка, сообразил Степан и быстро сказал:

– Да, да конечно, я и так собирался спать на верхней полке.

Проводница обрадовалась, и через несколько минут Степан оказался в компании двух дам, сразу занявших все пространство купе. Дочка и вправду оказалась прехорошенькая, с черными волнистыми волосами до плеч и смешливыми карими глазами. На фоне своей представительной мамы она смотрелась простушкой, но была бойка и весела. Проводница принесла чай и даже сушки, так она была рада удачному разрешению дела. Неожиданные спутницы комиссара привольно расположились на нижних полках, после чего старшая вынула из корзинки ужин и пригласила Степана к столу.

– Екатерина Васильевна Вранова, – представилась она, – а это моя дочь, Анастасия.

– Настя, – просто сказала девушка и засмеялась.

– Степан Санмуэрте.

– Как поэтично, – сказала Настя, – вы кушайте курочку, а то вы такой худой, – и снова засмеялась.

– Я не худой, я жилистый, – немного обиделся Степан. Но курочка была кстати и он, отбросив приличия, стал с удовольствием уминать поджаристые окорочка.

– Далеко едете? – поинтересовалась Екатерина Васильевна, неотрывно следя, как Степан поглощает её ужин.

– В Корган, – ответил Степан и заставил себя оторваться от курицы.

– Ой, мы тоже, – воскликнула Настя. – Вы в гости?

– Нет, я по работе, – гордо сказал Степан. – Я уполномоченный комиссар.

– Да вы что! Значит, с вами безопасно! – веселилась Настя, – я вот никогда не была в Коргане, а мама там родилась и возвращается домой. Мама уехала, когда ей было двадцать лет, и я буду праздновать свое двадцатилетие в Коргане, как бы вместо нее. Как интересно, правда? А пистолет у вас есть?

– Настя, – повысила голос Вранова.

– Пистолета нет, – в свою очередь засмеялся Степан, – я связист и нужен после того, как пистолет выстрелит.

– Вы Рука Церкви? – задумчиво протянула Вранова. Степан проследил её взгляд к серой шинели, которую закинул в нишу над дверью. – Мы надеемся на милость Азраила.

– Да, мы надеемся на милость Азраила, – потешалась Настя. – Вдруг я здесь помру, будет приятно, если меня переведет такой симпатичный комиссар.

– Настя, – одернула ее мать. – Убирай со стола и спать. Мы будем в Коргане с рассветом.

Степан, чтобы не мешать дамам, вышел в коридор. Приняв вечерний туалет, он бродил по коридору пока не решил, что предоставил своим спутницам достаточно времени. Когда он вернулся в купе, хохотушка Настя тихо сопела на нижней полке, мать ее не спала, караулила Степана.

– Спокойной ночи, – прошептал он, забрался на свою верхнюю полку и стал расслабленно разглядывать белесый полок купе. Мерный стук колес вновь погрузил комиссара в тягучую дрему.

Он стоял у берега горной речки, забитой обломками корней, ветками и зеленовато-бурым илом, цветом как глаза его нечаянной попутчицы Врановой. Речка, не находя русла, распухала, разливалась ручейками, забиралась под камни. Речка определенно была больна. Степан стал разгребать мусор: в горах ему всегда нравилось очищать мелкие русла и освобождать воду. Это деяние было магическим, насыщало ум удовлетворением и собственной важностью. Но здесь, на маленькой горной реке, это был какой-то Сизифов труд. Мусора становилось все больше, а вода все мутнее. Степан бросил это дело и пошел вверх по течению. Он понял уже, что это не сон, а видение, пока не замутненное его беспокойным умом, и внимательно разглядывал окружающий пейзаж. Он поднимался по ущелью, к подножию двух холмов, объединенных хребтом, до видимого истока речки, где среди камней возносился вверх старый реликтовый тополь. Кора дерева растрескалась от времени, безлистные ветви, рассыхаясь, опадали в русло, засоряя его, уродливые извилистые корни, как щупальца, поднимались из воды. Из трещин в стволе сочился серо-зеленый гной. У основания хребта Степан увидел темный силуэт, смутно напоминающий огромного, сгорбленного человека, с большой головой и длинными, полусогнутыми, словно бы заячьими ногами. Напряжение, создаваемое существом, было столь велико, что Степан с восторгом осознал, что это не просто видение. Бессознательно он проник в необычное бардо2, а существо, движущееся между размытыми деревьями ― проводник, психопомп, сопровождающий душу после смерти тела. Комиссар быстро пошел вверх, но фигура душеводителя исчезла. В том месте, где она находилась, комиссар нашел истинный исток, здесь ручей рождался и уходил в землю, чтобы выйти на поверхность под корнями больного тополя. Комиссар остановился, размышляя, дерево ли губит речку или речка дерево, и что это все значит. Постепенно видение заволокло туманом, и он погрузился в настоящий сон.

Проснулся Степан посреди ночи от непонятной тревоги, но, не желая будить спутниц, лежал, прислушиваясь к шуму поезда и пытаясь унять охватившее его волнение. Никогда комиссар не встречал упоминаний о подобного рода психопомпах, хотя, как и все дипломированные представители Церкви, имел представление о том, сколь многое утрачено за последние 200 лет.

Вот уже два века все континенты были объединены одним, неделимым Государством, которое управлялось единой Церковью и всё население которого разделяло только одну идею: веру в то, что после смерти душа переходит в бардо, промежуточный мир, где встречает единственного оставшегося с человечеством психопомпа ― архангела Азраила. Он, светоносный, принимает душу в посмертии и уносит её в священную Светлую Землю, где бесплотные сознания ожидают перерождения согласно накопленной карме или неведомому смертным произволению. Условие договора Единства таково: архангел-проводник приходит только когда из бренного мира призывают его особые служители Церкви ― иереи, принадлежащие ордену Глас Азраила. Для тех же, кто умер неожиданно или в беспамятстве, и потерялся, завис между мирами, невидимый для архангела, Церковь держит танатологов-связистов ― людей, способных сознанием проникать в бардо и приводить «потерянные» души к Азраилу, как лесник выводит заблудившегося из чащи. Орден танатологов, именуемый Рука Азраила, почти всегда работает в сцепке с третьим столпом Церкви ― Оком Азраила, выполняющим надзорные и карательные функции: в этом несовершенном мире, к сожалению, неожиданная смерть в большинстве случаев является насильственной. К моменту окончательного установления Государства Церковь переварила всех своих соперников и стала поистине Вселенской ― никому не хочется блуждать во мраке небытия после смерти, а при жизни слышать, как неупокоенные родственники хлопают дверями и створками. Один старый друг Степана, мизантроп и алкоголик, но потрясающе талантливый связист, называл свою работу на милость Азраила «поиск и сортировка говна». Степан же вовсе не любил Азраила ― уж слишком ярким был архангел, наполненный беспристрастностью и совершенством ― и всячески старался избегать индивидуальных переходов. Признавая его мистические способности (и в силу малочисленности танатологов), орден позволил ему окопаться при головном университете провинции, где комиссар занимался больше теоретическими изысканиями, нежели практикой перехода. Там, укрытый покровами официальных отчетов, он пытался разгадать уловленную многими, но безмолвную тайну ― бардо не есть Светлая Земля Азраила, хотя большинство не посвященных в теорию смерти людей считало именно так, а лишь коридор между мирами. Куда Азраил уносит сознания умерших, что происходит с ними там, пока он не принесет их обратно в мир живых при зачатии ― ничего этого не было в доступных свитках. Возможно, об этом знали избранные лица Церкви, но Степан к ним не принадлежал. Избегая Азраила, он втайне пытался навести контакт с психопомпами прошлого, о которых знал из свитков по истории ― Танатосом, Анубисом, Гавриилом и Митрой, но все было напрасно. Церковь захватила жизнь, Азраил контролировал смерть.

И вот! В пути, в темноте, ему, незваный, явился странный психопомп. Степан не видел души, значит, кто-то в поезде сработал как связист, призвал неизвестного психопомпа и передал ему душу, а комиссар лишь случайно ухватил отблеск чужого бардо. Что это: древний, чудом сохранившийся, или наоборот, новоиспеченный культ? Возможно ли что здесь, в диких предгорьях Тянь-Шаня, скрываются от Ока Церкви люди, призывающие своего проводника? Тогда, согласно его видению, знание есть, но оно спрятано, ушло под землю, как ручей, и кто-то растет на нем, паразитируя, используя бардо в своих корыстных целях, и сила не течет к людям, потому что забита чьим-то злобным и гнилым умом. Не связано ли это с порученным ему делом? А вдруг душа, которую он едет провожать, просто не хочет войти к Азраилу, потому что ее ждет другой психопомп, загадочный зайценогий проводник? От этих мыслей волнение его не улеглось, а только усилилось, и оставаться в неподвижности на полке стало просто невозможным. Степан взял дорожный несессер, тихонечко слез вниз и вынырнул в коридор. Было тихо, и только на противоположном конце коридора шарахался очень пьяный мужик в смешной полосатой пижаме. Степан дымил в тамбуре и смотрел на часы: половина четвертого. Спать не хотелось, и он заперся в туалете, разумно решив, что в это время его вряд ли кто-либо побеспокоит. Не торопясь, он привел себя в порядок и побрился, а потом решил сходить к бойлеру, попить чаю. В купе горел ночник, старшей Врановой не было, и комиссар, стараясь не шуметь, полез за своей кружкой.

– Возьмите и наш термос, – прошептала со своей полки Настя. – Он на столе. И поищите, пожалуйста, маму, она ушла в туалет, её долго нет, я беспокоюсь.

– Ладно, – сказал Степан.

Комиссар пошел в начало вагона, к бойлеру, рассудив, что Настина суровая мамаша скорое всего в туалете с той стороны, ведь в ближайшем был он. Коридор был пуст и окутан покровом противоестественной тишины. Все двери, кроме купе проводника, были плотно закрыты, и Степан, заглянув в него краем глаза, заметил крепко спящую проводницу. Он наполнил термос и кружку кипятком, предварительно плеснув в нее ядреной заварки из общего чайника, и постучал ногой в дверь туалета. Никто не ответил. Он вышел в полумрак переднего тамбура и стал осторожно прихлебывать чай, глядя в черноту за окном. Внезапно, в стекло сильно ударилось и на миг прилипло белое лицо с выеденными глазами, высохшее и обвисшее на черепе, а потом его унесло ветром и за ним пролетело тело, неестественно вывернутое и похожее на тощую деревянную куклу в полосатом костюме.

– Ойбля, – защитился Степан. От неожиданности он расплескал кипяток и обжег руку. Его охватил такой страх, что он быстро побежал в купе, поставил термос и кружку на столик, взлетел на свою полку и залег там, как в норе, не чувствуя боли.

– Вы не видели мамы? – спросила снизу Настя. – С вами все в порядке?

– Да. Нет. То есть, я ее не видел. У бойлера ее нет. Просто …

Тут он замолчал. Ведь он видел психопомпа, а психопомп не приходит за живыми. Он протянул руку и попробовал открыть окно. Рама медленно и плавно поползла вниз. Поезд замедлялся к остановке: на скорости окна и двери блокируются автоматически. Можно подумать, что мужик в полосатой пижаме с пьяных глаз вывалился за окно в соседнем вагоне, или как-то сподобился открыть дверь. Степан вспомнил жуткую маску за стеклом и немедленно закрыл окно.

– Товарищ комиссар, – настаивала Настя, – Что с вами? Где мама? Вы уполномоченный или нет! – гневно добавила она.

– Да.

Но он не мог заставить себя пошевелиться. Наступила недолгая тишина, перемежаемая стуком колес. Когда комиссар почти справился с малодушием, дверь в купе резко открылась и в проеме появилась Вранова. В контровом свете коридора ее лицо показалось Степану выкованной из красного золота маской, коварный свет очертил слишком высокие скулы и какое-то злое и хищное выражение лица. От былого благородства не осталось и следа, только видна была порода.

– Мама, – вскричала Настя, – где ты была?

– Что ты кричишь, – злобно прошипела та, – разбудишь комиссара.

– А он и не спит, он ходил за кипятком, и искать тебя.

– Да? – холодно ответила ей мать, – и где же он меня искал?

– Около бойлера – решился ответить Степан. – Я стучался в туалет, но мне не ответили.

– Ну, так я была занята. А раз вы не спите, будем собираться, скоро Корган.

Она включила верхний свет, колдовство полумрака рассеялось, и Вранова стала прежней благородной и спокойной матроной. Степан отказался спускаться и лежал на своей полке, пока коридор не заполнился звуками пассажиров. Тогда он отправился в передний тамбур, наслаждаясь по дороге обществом людей в их естественном суетливом движении. Никаких признаков того, что в вагоне случилось несчастье, Степан не увидел и совершенно успокоился, решив, что кукла за стеклом ему почудилась. В тамбуре одно окно было открыто, подле него миловидная черноволосая девушка в джинсах и кожаной куртке курила длинную самокрутку.

– Ой, – пискнула она, увидев Степана, и чинарик улетел в пустыню.

– Прошу прощения, – галантно сказал Степан. Он вытащил свой портсигар, и они с удовольствием раскурили его ароматную самокрутку, припасенную на первый вечер в городе. Девушку звали Ева, она была родом из Коргана, училась в алматинском институте на врача, а домой возвращалась для практики. Её красота и грация были своеобразны, она любила внимание, и Степан, не стесняясь, любовался ею. Светлеющий горизонт, признак зарождающегося дня, веселый дым и легкая интеллектуальная болтовня Евы прогнали его тревогу, и Степан, довольный, вернулся в купе собирать вещи. Вранова сдержанно улыбалась, Настя задорно хохотала, дверь купе была открыта, вагон шумел, они завтракали чаем с сушками, и смятение ночи отступило, подавленное безудержным натиском дня. Поезд медленно и торжественно подъехал к станции Корган и вскоре комиссар уже стоял на перроне, с удовольствием вдыхая холодный и терпкий воздух пустынных предгорий.