Читать книгу Нолин. Фарилэйн - Майкл Салливан - Страница 13

Звонил полночный колокол.

Арвис Дайер лучше многих знала этот звук. Почти все жители города – те, кому пришлось в этот мрачный час еще бодрствовать, – слышали его сквозь стены домов далеко не так отчетливо, как она. Забившись под крыльцо мясной лавки Чака, Арвис слышала этот звон так ясно, как будто ночной любовник шептал ей в ухо. Чарльз Дженкинс, убийца всего, что годилось на мясо, жил над своим мелким кровавым хозяйством на северо-восточной стороне Рыночной площади. Арвис жила под ним, хотя, если бы ее спросили, она бы не назвала это жизнью.

Жизнь предполагала некую степень равновесия между счастьем и горем, успехом и неудачей, теплом и холодом, друзьями и врагами, нуждой и благополучием. Большинство наблюдателей описали бы ее жизнь как прозябание. Арвис же посчитала бы подобную оценку на удивление оптимистичной; впрочем, наблюдатели могли оценивать ее положение только со стороны. Они мельком видели женщину, уже не юную, но еще не старую, проживавшую под расшатанным деревянным крыльцом. Спутанные волосы и ворох грязной одежды, подобранной на мусорных кучах, делали ее похожей то ли на тролля, то ли на ведьму. Те, кто бросал ей в лицо такие обвинения, как будто не замечали, что она не берет платы за проход по крыльцу, а если бы она умела колдовать, то уж точно не жила бы здесь. Однако истинная глубина ее страдания была невидима глазу. Арвис мучилась не из-за того, что у нее нет дома, постели, приличной одежды, денег или еды, а потому, что она почти лишилась рассудка – вернее, его осталось очень мало. Арвис еще кое-как соображала, но подозревала, что даже этот скудный запас разума подходит к концу.

«Все из-за хлеба».

Сидя под крыльцом, обняв колени, она задумалась. Справа стояла разбитая керамическая урна. Верх как будто отсекли под углом, но нижняя часть уцелела, так что можно было разглядеть нарисованный вокруг основания хоровод оленей. В этом сосуде хранилось самое ценное имущество Арвис: деревянные бусины на шнурке, который столько раз рвался, что бусы стали слишком короткими, чтобы их носить; покореженная жестяная кружка без ручки; жесткий чехол в кровавых пятнах из лавки мясника, который она использовала как одеяло; потрепанная сумка с порванным наплечным ремнем; жук-долгоносик по имени Брэй.

Пекарня напротив была закрыта, как и любое приличное заведение и жилые дома в это время. Только пьяницы, воры, тролли и ведьмы дышали ночным воздухом и слушали ничем не приглушенный звон полночного колокола.

«Они задолжали мне хлеб».

Она была уверена в этом, но понятия не имела, откуда взялась эта уверенность, а от Брэя нечего было ждать помощи. Жучок вообще почти не двигался.

– Хлеб. Хлеб. Хлеб. Тайна у меня в голове, в голове, в голове, – шептала она себе под нос.

Это, безусловно, была тайна, утраченное воспоминание, одна из многочисленных потерянных крошек.

– И винтиков в голове не хватает.

Она захихикала, сжавшись под крыльцом, стараясь удержать босую ногу под окровавленным чехлом. Холодало.

«Нет ничего хуже холодных ног… или ноги».

Она попыталась вспомнить, о чем думала, и коснулась рукой шрама на голове. Длинный и широкий, скрытый волосами, он напоминал ужасный шов.

«Вот куда делся мой рассудок. Просочился через эту трещину и вытек. До сих пор вытекает, а вместе с ним – и тайна».

Она не помнила, откуда у нее этот шрам, как не могла вспомнить тайну хлеба. Арвис верила, что все это как-то связано: хлеб и шрам, утраченное воспоминание и тайна. Все это невероятно важно, но одновременно с этим и страшно. Иначе зачем ее разум стер ей память?

– А ты как думаешь, Брэй? – спросила она жука.

Тот промолчал. Она подтолкнула урну. Долгоносик соскользнул по гладкому дну на дюйм. Ни звука.

Возможно, Брэй умер. Или ему просто не нравились ржаные крошки. Долгоносики предпочитали пшеницу.

Шаги.

Звук шагов приближался, выделяясь из звона колокола. Арвис не нравилось слышать звук шагов по ночам. Медленный, одинокий, ритмичный стук кожаных сапог по камню пробирал до костей сильнее, чем холод.

«Все давно закрыто. Незачем здесь ходить».

Арвис знала привычки здешних людей. В холодную весеннюю ночь никто не стал бы бродить по площади. Чак с супругой весь день трудились в поте лица, убивая животных, и спали крепким беззаботным сном. Родни, пекарь-жулик, и его жена, мерзавка Герти с угрюмым обвиняющим взглядом, после наступления темноты запирались в доме вместе с дочерью, словно боялись, что в дверь к ним постучится смерть.

«Может, это она и есть?»

Мысль показалась Арвис на удивление умиротворяющей. По сравнению со всеми, кого она встречала после удара полночного колокола, смерть представлялась ей благородным господином.

«Он пришел завершить дело, начатое кем-то другим».

Арвис не двигалась – лишь крепче обхватила колени. Остаток ее разума, который еще работал, пытался сделать ее меньше. Меньше – лучше. Труднее найти – сложнее разглядеть. Она склонила голову к коленям и крепко зажмурилась, пытаясь исчезнуть.

Звук стал ближе. Никакого колебания, пауз, остановок. Продуманные шаги.

«Кто-то пришел в гости к мяснику Чаку Дженкинсу».

Разумная мысль, логичная, вовсе не похожая на обычный для Арвис взрыв хаотичных мыслей. Но она знала, что ошибается. Ей отчаянно хотелось, чтобы хозяин этих шумных ног поднялся на крыльцо у нее над головой и постучал в дверь мясной лавки. Именно поэтому она знала, что все сложится иначе. Зло имело обыкновение находить ее.

Незнакомец не стал подниматься по деревянным ступеням. Он обошел крыльцо сбоку и с шарканьем остановился всего в нескольких дюймах от нее.

– Арвис? – произнес незнакомый голос.

Она не открывала глаза.

«Если я не вижу смерть – смерть не видит меня».

– Арвис, пойдем со мной.

Она помотала головой.

– Пожалуйста.

Арвис и раньше слышала это слово, но к ней с ним никогда не обращались, тем более в такой манере – столь искренне и вежливо.

Она осторожно выглянула. Перед ней стоял некто закутанный в длинный плащ с большим капюшоном и шлейфом, лежавшим на уличных булыжниках. В темноте она не разглядела лица.

«Смерть. Наверняка это дух смерти. Он вежливый».

Дух смерти протянул ей руку. Арвис увидела только кончики пальцев, выглядывавшие из-под широких рукавов.

«Ну… хотя бы без когтей».

Чувствуя, что у нее нет выбора, как обычно и бывает, когда смерть наносит визит, она взяла его за руку, и он поднял ее. Все еще мягко держа ее за пальцы, он пошел с ней на площадь, словно они были молодой парой на первом свидании. Она оглянулась, беспокоясь за Брэя. Выглядел он так себе. А может, Брэй – не он, а она. Арвис ни в чем не была уверена.

Дух смерти повел Арвис по улице Карво, самой маленькой из шести дорог, расходившихся от площади. Этот квартал был известен как ткацкий. Большинство домов принадлежало портным или купцам-текстильщикам. Симпатичные домики, но не слишком. Некоторые в конце улицы были настолько старыми, что заслуживали определения «дряхлые».

Арвис не видела смысла говорить с духом смерти. Что она могла сказать?

«Нет, подожди, ты ошибся. Я – Арвис Дайер. Тебе нужна другая Арвис».

Да и просто болтать было бы глупо.

«Как дела? Ждешь Дня основателя? У тебя милый балахончик. Небось у большинства людей при виде его поджилки трясутся».

Арвис решила встретить свой конец тихо. Никаких стонов, никакой мольбы. Она храбро посмотрит смерти в глаза. Все равно после нее мало что останется, разве что Брэй, но она уже не сомневалась, что он первым покинул ее. Как и почти все, кого она знала.

Когда они свернули в крошечный переулок к югу от обугленных развалин шляпной лавки, сгоревшей два года назад, Арвис стало любопытно, куда смерть ведет ее. Будь с ней кто-то другой, она бы не на шутку испугалась. Они приближались к весьма неприятной части города. Арвис не слишком волновалась, поскольку уже смирилась с тем, что идет к месту последнего упокоения; просто ей было любопытно, где произойдет последнее действие. И конечно, оставался еще один вопрос…

– Будет больно? Вернее, конечно, знаю, что да, но будет очень больно? Это займет много времени?

Дух смерти повернулся, и она увидела кончик носа в глубине капюшона. Значит, у смерти все же есть лицо.

– Я не собираюсь убивать тебя, Арвис.

– Правда? – Это потрясло и, как ни странно, разочаровало ее. Ее удивила глубина разочарования. Только теперь она поняла, что, несмотря на страх, с нетерпением ждала этого. – Но…

– Мне нужна твоя помощь.

«Смерти нужна моя помощь?»

Ее вдруг охватила паника.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я… Я не могу никого убить. Пожалуйста, не заставляй меня убивать…

– Нет, ничего такого.

– Тогда что?

– Дело в хлебе, Арвис.

То, что дух смерти знал ее имя и место обитания под крыльцом лавки мясника, поразило ее куда меньше, чем то, что он знал о хлебе. Арвис застыла, уставившись во тьму под капюшоном. Они стояли в одиноком переулке позади хижин из глинобитного кирпича. Единственным источником света была луна, сияние которой скользило по одной стороне узкого прохода, проливаясь, словно краска, на грязную глину и плохо застывший известковый раствор.

– В хлебе? – переспросила она, чувствуя смесь ужаса и надежды.

Хлеб так давно вводил ее в заблуждение. Достаточно было подумать о нем, как ее одолевали чувства и мысли настолько спутанные, что попытка разобраться в беспорядочной паутине тайн казалась безнадежной – до сих пор.

Дух смерти поднял бледный палец.

– Слышишь?

– Что? – спросила Арвис.

– Прислушайся.

Арвис откинула назад волосы и замерла, мысленно составляя перечень ночных звуков: тихий скрип, собачий лай, шепот проносившегося по переулку ветра, стук ставни, а вдалеке – кваканье весенних лягушек. Она не слышала ничего, что бы…

Плач.

Отчаянно тихий, высокий и слабый – Арвис явственно услышала плач ребенка, младенца. Звук едва не убил ее. Плач пронзил ей сердце, словно множество когтей, разрывающих плоть и обнажающих внутренности. Она резко вздохнула.

– Сюда. – Дух смерти указал вглубь переулка. – Смелее, Арвис. Пора столкнуться со страхом лицом к лицу.

Дрожа, Арвис обошла духа смерти и направилась в указанном направлении. С каждым шагом плач, по-прежнему приглушенный, становился все громче. Она изо всех сил пыталась распознать, откуда доносится этот звук, но видела лишь кирпичи и булыжник, ворох прошлогодней листвы, обломки глины, тряпки и лошадиный навоз, сваленный у стены, так что приходилось ступать осторожно.

«Это где-то в куче?»

Она прошла мимо мусора. Плач все сильнее взывал к ней.

У нее замерзли уши и нос, босая нога цепенела от холода, но Арвис было жарко от ужаса, и она вся покрылась потом. И вот она миновала его. Звук остался позади. Она повернулась. Плач раздавался откуда-то у нее из-под ног.

Опустившись на колени, Арвис сдвинула ящик, мешок гнилых овощей и ворох ломких листьев. Едва она сделала это, обнажив решетку канализации, как крики стали громче.

– Звук идет оттуда. Что мне делать? – Арвис подняла глаза, но в переулке не было никого, кроме нее. Дух смерти покинул ее.

В том, что дух смерти окончательно ушел, она не была уверена. То, что она не видит жнеца душ, не значит, что его здесь нет. Так или иначе, однако он молчал. Арвис пришла к выводу, что он наблюдает за ней, но отныне ей придется действовать в одиночку.

Плач продолжал разноситься, маня ее с той стороны решетки. Канализационный люк закрывал квадрат известняка площадью в два фута с вырезанными в нем четырьмя отверстиями в форме лепестков, создававших простой цветочный узор. На месте его удерживал лишь собственный вес. Арвис положила руки на шероховатую поверхность холодного камня.

«Там внизу младенец? Как это возможно?»

– Хочешь, чтобы я спустилась? – спросила она, но дух смерти так и не показался.

Арвис содрогнулась при мысли о том, чтобы протиснуться в тесную дыру и прыгнуть в темноту: придется упасть в неизведанный мир, полный невесть чего. Всем известно, что канализация – это дно, царство столь отвратительной мерзости, что туда спускались лишь самые отчаявшиеся.

«Разве может ребенок находиться в канализации?»

При мысли об этом она задрожала от ужаса и отвращения, однако пальцы ее все же проскользнули в отверстия в форме лепестков. Камень был тяжелым, весил не меньше пятидесяти фунтов.

«Я ни за что это не подниму».

Доносившийся из канализации визг, видимо, придерживался иного мнения, и Арвис нашла в себе силы приподнять камень и со скрежетом сдвинуть его в сторону. Просунув голову в люк, она ничего не увидела, но плач усиливался, жутковатым эхом отражаясь от стен, словно призрак в этом подземном царстве мрака, лишенном солнечного света.

«Я ищу настоящего ребенка или что-то еще?»

Разум Арвис, почти вытекший из треснутой скорлупки ее головы, приносил мало пользы. В его отсутствие главенство взяло сердце, уверенно, хотя и непонятно к чему ответившее: «Да!»

«Постой! – закричал разум, когда сердце заставило ее занести над чернильной тьмой босую ногу. – Свет! Ты же не видишь в темноте, дура!»

Сердце Арвис нехотя согласилось. Выбежав из переулка, она принялась исступленно искать светильник. Теперь, когда ею руководило сердце, ее охватила паника. Безумный страх внутри нее кричал голосом испуганного ребенка о том, что приближается злой рок.

Арвис нашла полусгоревший факел, брошенный у двери жилого дома. Может, его не выбросили, а оставили там, чтобы зажечь дверной фонарь, стало быть, если она возьмет его, это будет считаться воровством. Но подобные рассуждения были инструментом разума, и сердце не желало их слушать. Она схватила факел, зажгла его от фонаря у двери и бросилась прочь – дикая женщина, вооруженная пламенем и яростью. Ворвавшись назад в переулок в вихре летевших от факела искр, она резко остановилась возле зловещего черного провала в земле.

Разум Арвис запротестовал, но сердце не слушало никаких возражений, и она спустилась в дыру. В голове не было ни единой мысли об осторожности, плана действий – она просто прыгнула в зияющее чернотой отверстие. В груди раздавалась барабанная дробь, торопливый призыв к действию, объявлявший все прочее малодушием. Она достигла дна, с всплеском погрузившись по голени в жижу и воду. Арвис предпочитала считать это водой; может, что-то из этого водой и было, хотя пахло иначе. Стоило ей приземлиться, как ее чуть не стошнило из-за ужасающей вони, от которой перехватило дыхание.

Она стояла посреди узкого коридора. Стены были сложены из толстых каменных блоков, не промазанных известковым раствором. Одинокий, слабый факел давал слишком мало света, и невозможно было разглядеть, где кончается тесный проход. И все же без него она бы совсем растерялась.

Бесконечные крики, череда прерывистых визгов и вздохов вели Арвис за собой, но куда – она не понимала. Достигнув перекрестка четырех путей, она вновь бросилась вперед, ведомая плачущей путеводной звездой. Не обращая внимания на вонь, склизкие стены и отвратительные мягкие отходы под ногами, она шла все дальше и дальше.

Крыс, однако, она не могла не заметить. Их было не две, не несколько – прохлада весенней ночи загнала под землю едва ли не всех городских грызунов. По коридорам непрерывно шныряли пестрые тела и голые хвосты. Они двигались почти так же целеустремленно, как и Арвис, шустро перепрыгивая через тела своих менее расторопных сородичей. Их было такое множество, что порой Арвис с трудом находила свободное место, чтобы поставить ногу, и нередко наступала на этих тварей – и не всегда обутой ногой.

Еще один поворот, еще один коридор, а потом…

Она замерла.

Тишина.

Арвис стояла в воде, прислушиваясь. Плач стих.

«Я опоздала. Хлеб, хлеб уже…»

Арвис начала всхлипывать, оплакивая не столько потерянного ребенка, сколько собственный рассудок.