Читать книгу Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено - Страница 13

Ведьму и ее сыновей так и не нашли, хотя мы обыскали дворец от самой крыши до крипты[72] с колоннами и ниже – до пещеры священного змея. Проверили каждую трещину в скале, каждый колодец. Люди поговаривали, что Мать тьмы[73] прислала за колдуньей крылатого змея. Я молчал, понимая, что она могла наложить на стражу возле ворот то же заклятие, что и на меня.

На следующий день отец созвал народ. Из окошка дворца мы видели, как люди поднимаются вверх по извилистой дороге и рассаживаются на скале. Отец сказал:

– Сегодня они пришли налегке, без скарба и малышей на плечах. Да, они прекрасно знают путь в цитадель. Когда об этом услышат паллантиды, над Гиметтом вновь поднимется дым. Ты только что с войны, готов ли ты к новой?

– Отец, я пришел сюда ради нее. – Он казался человеком, забывшим про отдых. – Лишь ты один, – продолжал я, – не лгал мне. Остальные потчевали меня детскими сказками, но ты оставил мне меч.

– И что же тебе наговорили? – спросил он.

Я рассказывал так, чтобы развеселить его; но он смотрел на меня долгим взором, заставившим меня заподозрить, что он еще скорбит о событиях недавней ночи.

– Ты правильно поступил, вверив меня попечению Посейдона. Он никогда не оставлял меня. И всегда отвечал, когда я звал.

Быстро взглянув на меня, он спросил:

– Как?

Я никому не рассказывал об этом, и сначала слова не шли с языка, но наконец я справился:

– Он говорит голосом моря.

– Да, – промолвил он, – это знак Эрехтейского рода. Я слышал его, когда зачинал тебя.

Я ожидал, но отец не стал рассказывать мне о том, были ли другие разы, поэтому я спросил:

– А как бывает с нами потом, в самом конце?

– Бог призывает нас на возвышенное место, – сказал отец, – и мы прыгаем вниз к нему. По собственной воле.

Он умолк, и мне показалось, что я всегда знал это.

– Так лучше, – проговорил я. – Не то что у землепоклонников. Муж должен уходить сам, а не подобно быку.

Люди теперь уже теснились друг к другу под нами; голоса их жужжали, словно пчелы, если повалить дерево с их дуплом, а запах их тел поднимался прямо к нам.

Отец сказал:

– Пора выходить.

Теперь, когда время пришло, руки мои прилипли к подлокотникам кресла. Пока отец говорил, я думал обо всех тех бесчисленных глазах, что будут смотреть на меня. Я люблю все делать самостоятельно, не по принуждению.

– Отец, – проговорил я, – а если они не поверят, что я твой сын? Они могут решить, что мы заключили сделку; я выступаю против паллантидов, чтобы стать наследником Афин.

Он отвечал одной из редких улыбок и положил руку мне на плечо:

– Трое из пятерых так и подумают. Хочешь знать, что они скажут: «Ай да Эгей, старый змей, не тратит и мгновения даром. А тут подвернулся новый царь Элевсина, юный эллин, не желающий идти той дорогой, которой проследовали его предшественники. Как раз то, что нужно; будет благодарить за собственную жизнь, кем бы ни был его отец. К тому же похож на бойца. Кто скажет, что это не бог послал его? Пожелаем ему удачи и не будем лезть с вопросами». – Рядом с ним я ощущал, как еще молод и неискушен. Отец продолжал: – У моего брата Палланта десятеро рожденных в браке сыновей – все уже взрослые – и еще примерно столько же от женщин его дома. И у многих из них есть собственные сыновья. Воцарившись, они разорвут Аттику, как волки мертвого коня. Словом, у тебя, сын мой, есть одно огромнейшее преимущество, ты – один-единственный наследник, а не один из пятидесяти.

Взяв мою руку, отец повел меня из покоев. Я немедленно убедился в его правоте: что бы они ни думали, но меня приветствовали. Когда мы вернулись, он улыбнулся и сказал:

– Начало положено, а теперь только дай им время; они еще скажут, что ты просто вылитый Эрехтей.

Мы начинали ощущать большую близость. Смею сказать, что, воспитывай он меня с детства, мы бы в основном ссорились, но теперь испытывали друг к другу что-то вроде нежности. Похоже, чаша с ядом сдружила нас.

Отец приказал устроить вечером пир и великое жертвоприношение Посейдону. Когда ушли жрецы, я сказал:

– Не забудь Аполлона, господин. Мне надлежит очиститься от крови.

– С этим можно подождать и до завтра, – отвечал он.

– Хорошо, господин, – отвечал я, – но времени у нас немного, ведь ты ожидаешь войны. Завтра утром мне следует отправиться в Элевсин и привести в порядок свои дела.

– В Элевсин! – Он казался ошеломленным. – Сперва придется разобраться с паллантидами. Они скоро будут здесь. Как я сумею выделить людей?

Я не понял его и переспросил:

– Людей? О, мне нужны только двое, что приехали со мной. Больше мне не требуется.

– Но разве ты не понимаешь? – спросил он. – Новости прибудут туда раньше тебя.

– Отец, – сказал я, – мне пришлось привезти с собой девушку, не прикажешь ли ты своим женщинам приглядеть за ней? Я намеревался оставить ее в Элевсине, поскольку не настолько привязан к ее юбке, чтобы повсюду возить за собой. Но царица прогневалась на нее и хотела погубить. Она хорошая девушка, работящая и скромная и не наделает бед, а мое отсутствие будет недолгим.

Он провел рукой по волосам, как делал во время волнения.

– Неужели ты лишился рассудка? Начиная с сегодняшнего дня твоя жизнь в Элевсине не стоит даже выжатой виноградины. Вот когда мы умиротворим паллантидов, ты получишь войско и тогда потребуешь то, что принадлежит тебе по праву.

Я поглядел на него с удивлением, но увидел на лице отцовскую тревогу. Еще не изведанное чувство тронуло меня.

– Тебя зарубят, – добавил он, – прямо на рубеже. Неужели ведьма своим проклятием лишила тебя рассудка?

Отец хлопнул себя по бедру, не скрывая волнения. Мудрый и предусмотрительный, он не видел выхода из положения. Я опечалился оттого, что так быстро успел огорчить его.

– Но, отец, – возразил я, – эти юноши спасли меня в битве; они пролили свою кровь, а один погиб. Как могу я прийти к ним подобно варвару, с копьями за спиной? Их богиня выбрала меня, хотя я и не знаю почему. Они – мой народ.

Он принялся расхаживать по комнате, заговорил и вновь начал ходить. Мудрость позволяла ему видеть десять вещей там, где я усматривал только одну.

«Однако, – подумал я, – лучше держаться того, что ты знаешь, и поступать по собственному разумению. Если слушать других, что-нибудь выйдет не так, ведь мудрость дается только богами».

– Я должен ехать, отец, – проговорил я. – Благослови меня в дорогу.

– Молю бога, – отвечал он, – чтобы нить твоей жизни оказалась крепче проклятия.

Меня очистили в тот же день – в гроте Аполлона, что в обрыве под цитаделью. Под его низким сводом бьет священный источник, из которого взяли кувшин воды, чтобы омыть меня от крови Ксанфа. Потом на алтаре перед входом в грот под яркими лучами солнца мы принесли в жертву козла. День завершился вечерним пиршеством, пышности ему добавили кифареды и жонглеры. Отец приказывал пробовать каждое блюдо, прежде чем приступать к еде. Он не держал для этого раба; у него блюдо приносит тот, кто готовит, и отец сам указывал, где брать пробу; обычай, на мой взгляд, разумный и справедливый.

На следующее утро я встал рано. Мы с отцом постояли на прохладной от росы террасе, скала под нами бросала длинную синюю тень на утренние поля. Судя по виду, спал он сегодня плохо; царь сразу же принялся уговаривать меня отказаться от своего намерения.

– Если бы я мог, – отвечал я, – то сделал бы это ради тебя, господин мой. Но я подчинил этих минойцев и, бежав сейчас, уроню себя в их глазах. – Мне было жаль отца. Ему явно хотелось запретить мне возвращаться в Элевсин. Трудно бывает, подумал я, когда твой единственный сын знакомится с тобой, уже став царем. Но что я мог с этим поделать? – Уладим еще одно дело, отец, до моего отъезда. Если нам удастся когда-нибудь объединить оба царства, мне не хотелось бы, чтобы дети их детей говорили, что я сделал их челядью. Они должны быть приняты как родичи, иначе пусть все остается как есть. Обещай мне это.

Он сурово посмотрел на меня и сказал:

– Похоже, ты торгуешься со мной?

– Нет, господин, – из вежливости ответил я, а потом признался: – Впрочем, да. Торгуюсь. Но для меня это вопрос чести.

Он молчал так долго, что я спросил, не прогневил ли его своими словами.

– Нет, – отозвался он. – Ты поступил как подобает. – Потом, не сходя с места, поклялся передо мной и добавил: – Я вижу в тебе деда. Да, в тебе больше от Питфея, чем от меня. Но так, наверно, и лучше.

Конь ожидал меня. Я велел слугам возвращаться попозже: предчувствие говорило, что одинокое возвращение сулит мне удачу.

В порубежной сторожевой башне меня приветствовали и немедленно пропустили. Я подумал, что все складывается чересчур гладко, когда услышал за собой чей-то голос:

– Не сходится что-то с их повестью. Все афиняне – большие лжецы.

Тут дорога повернула, и на вершине следующего холма я заметил щетину копий.

Они уже могли поразить меня стрелой, поэтому я непринужденно продолжил свой путь. Скоро на фоне неба появилась фигура мужа. Тут я узнал его и взмахнул рукой. Он жестом велел следовать за ним и сам отправился вниз по склону.

Натянув поводья, я остановился и сказал:

– Приветствую тебя, Биас.

– Рад видеть тебя дома, Тесей. – И он обернулся назад, крикнув: – Я же говорил вам! Ну, что теперь скажете?

Мои спутники полезли вниз, спотыкаясь и перебраниваясь по дороге:

– Я никогда в это не верил… Это все Скопас наплел… Что? Слыхали мы тебя!.. Утрись-ка своей ложью…

Блеснули кинжалы. Все как в добрые старые времена. Мне пришлось спешиться и развести их как дерущихся псов.

– Привет всем, кто наверху, – проговорил я. – Неужели за эти три дня мы превратились в пахарей? Что случилось? Садитесь, я хочу видеть вас.

Опустившись на камень, я оглядел их:

– Одного не хватает. Гипсенора. Его убили?

Мне ответили:

– Нет, Тесей. Он отправился предупредить войско. – После паузы Биас добавил: – О том, что ты вернулся один.

Я поднял брови:

– Когда мне потребуется, чтобы войско встречало меня, я сам прикажу ему. Кем считает себя Гипсенор?

Закашлявшись, Биас уклонился от ответа:

– Войско уже вышло, оно за этой горой. Мы лишь передовые бойцы.

– Передовые? – переспросил я. – Надеюсь на это. Но против кого вы ополчились?

Все поглядели на Биаса, ответившего им гневным взглядом.

– Давай, – сказал я. – Нечего тянуть.

С трудом сглотнув, он проговорил наконец:

– Ну, Тесей, вчера вечером из Афин к нам донесся слух. Никто из нас, конечно, ему не поверил, но царица подумала, что это правда. Говорят, ты предложил Элевсин царю за то, что он сделал тебя своим наследником.

Сердце мое похолодело и заныло. Теперь я понял, почему отец назвал меня безумным. То, что я считал делом последним, оказалось самым первым.

Я поглядел на них по очереди, и они обрели дар речи:

– Говорят, что царь признал тебя и вывел к народу над цитаделью…

– Мы не верим…

– Мы рассердились…

– Мы поклялись, что убьем тебя на границе или умрем сами, если все это правда…

– Потому что мы верили тебе, Тесей…

– Мы не поверили, но если это правда…

Разговор этот дал мне время на размышления, и я ощутил некоторое облегчение, которое, впрочем, трудно было определить каким-либо другим словом. Дело в том, что мне не нужны оракулы, чтобы узнать, какой день окажется для меня удачным. Я просто ощущаю это, как было в то утро.

– Ну, кое-что верно, – отозвался я. – Мне удалось договориться с царем Эгеем. – Наступило молчание, словно бы вокруг меня все одновременно умерли. – Он поклялся мне, что никогда не причинит зла мужам элевсинским, но будет считать их сердечными друзьями и родичами. Какой еще договор может заключить отец с сыном?

Они смотрели на меня, сохраняя молчание. Я не стал дожидаться, пока они начнут переглядываться.

– Я говорил всем вам в день, когда умер царь, что путь мой лежит в Афины. Я не назвал имени своего отца, потому что поклялся своей матери-жрице, что никому не назову его по пути. Кто из вас нарушил бы такую клятву? Она дала мне отцовский меч, чтобы я показал ему. Поглядите, разве он похож на меч простого мужа? Видите знак его рода?

Они пустили оружие по рукам. Я остался без меча, впрочем, что может сделать один против тридцати?

Я продолжал:

– Я – сын Миртовой рощи, которому предречено изменить обычаи. Разве вы не видите, что богиня берегла меня на пути? Отец мой явился в Трезен, чтобы добраться по морю до Афин, и зачал меня, когда мать моя развязала свой пояс ради Матери Део. Неужели подательница даров забыла об этом? У нее тысячи тысяч детей, но она знает каждого. Она знает, что я сын царя и царской дочери эллинов, народа, которым правят мужи. Она знала, что я возлагаю свою руку на то, что вижу вокруг. И все же привела меня в Элевсин и отдала царя в мои руки. Она лучше знает, кто породил нас и призывает домой. Мать меняет свое отношение к сыновьям, когда они достигают поры зрелости. У всего есть свой срок, кроме вечноживущих богов.

Они притихли, словно слушали кифареда. Слова мои не могли бы произвести подобного впечатления. Нечто невидимым облаком окружило нас, и я говорил из его глубин. Сказитель поведает вам, что это – присутствие бога.

– Вы увидели во мне чужака, – снова заговорил я. – Много мужей скитаются по свету ради наживы; они жгут города, угоняют скот, сбрасывают мужей со стен и забирают себе их жен. Так они живут, и окажись один из них на моем месте, для него это было бы выгодной сделкой. Но я воспитан в царском доме, где наследник зовется пастырем своего народа, потому что он защищает свое стадо от волка. Мы приходим, когда бог призывает нас, а когда он в гневе, мы служим ему жертвой. Мы идем на это собственной волей, потому что боги ценят дар, принесенный с желанием. Так и я пожертвую ради вас своей жизнью. Но только когда бог позовет меня, я отвечу за вас перед ним, но не перед каким-нибудь смертным. Это знает и мой отец, но он согласен. Такую-то сделку я и заключил в Афинах. Принимайте меня таким, как я есть. Другим я быть не могу. Вы слыхали мои слова, и если я не царь вам, меч мой у вас в руках, рядом со мной нет никого. Делайте, что сочтете правильным, а потом отвечайте перед небесами.

Я ждал. Наступило долгое молчание. Потом Биас встал, подошел к тому, у которого оказался мой меч, и взял оружие из его рук. Когда он вернул мне меч, буйный Аминтор крикнул:

– Тесей – царь наш!

И тут уже завопили все.

Но Биас молчал. Когда все смолкли, он, вскочив, стал рядом со мной и сказал:

– Хорошо. Сейчас вы можете радоваться, но кто из вас готов встретиться с проклятием? Помните: не приводить его назад в Элевсин, а оставить умирать в одиночестве.

Они что-то забормотали, и я спросил:

– Что еще за проклятие?

Биас отвечал:

– Царица наложила проклятие холодом на всякого, кто позволит тебе пройти.

– А что это такое? – спросил я, решив, что лучше заранее знать, с чем предстоит иметь дело. – Расскажите мне.

Они же увидели в этом отвагу.

– Холод в теле и очаге, холод в битве и холодная смерть, – проговорил Биас.

На мгновение резкая прохлада тронула мой затылок. А потом я прикинул, что к чему, и расхохотался.

– Пока я гостил в Афинах, – проговорил я, – царица пыталась меня отравить. Тогда-то я и узнал, что Ксанф действовал по ее поручению. Кстати, однажды она сама пыталась убить меня; видите шрам? Зачем бы все эти хлопоты, если достаточно одного проклятия? Так ведь? А кто видел, как оно действует?

Только что они слушали с серьезными лицами; но тут кто-то за моей спиной отпустил непристойную шутку. Я слыхал ее прежде, но когда предполагалось, что меня нет рядом. Они снова развеселились и громко закричали.

Но через какое-то время смуглый юноша, которому не понравилось убийство Файи, проговорил:

– Два года назад она прокляла одного мужа. Он громко вскрикнул и рухнул оземь, оцепенев как столб, потом встал, обратил свое лицо к стене и не пил, не ел до самой смерти.

– Что ж, возможно, – отвечал я. – Быть может, он заслуживал смерти, и ни один бог не защитил его. Но я служу Посейдону. И на этот раз Матерь Део, быть может, выслушала своего супруга. Это неплохо и для женщины, и для богини.

Слова мои доставили им особое удовольствие, в особенности тем из юношей, кто ухаживал за девицами, не нравящимися их матерям. Они вновь принялись хвалить меня; на этот раз я победил. Могу, кстати, заметить: в положенное время все они женились по велению сердца. В итоге одной половине достались хорошие жены, другой – плохие; словом, как и было всегда. Однако теперь с плохими женами стало легче справляться.

Должно быть, бог был милостив ко мне, поставив на моем пути в первый черед спутников. Я знал их, чувствовал их реакцию, понимал, как лучше ответить. Это была моя ученическая работа. Но когда я выехал навстречу дружине, то узнал вещь, которую невозможно забыть: манипулировать толпой много проще, чем несколькими людьми.

Дружина стояла возле моря, там, где подножия гор подступают к берегу. Это перешеек афинской дороги, его охраняют с незапамятных времен. Здесь возвели грубую стену из бревен и валунов, и все, кто мог взобраться наверх, стояли сейчас на ней. Я знал, что меня выслушают: они же были элевсинцы – их снедало отчаянное любопытство.

Посему я созвал совет, стоя на песке возле невозмутимых волн пролива, и белые чайки серебрились в голубом небе, а ветер, прилетевший от Саламина, перебирал султаны на шлемах. Постаравшись вспомнить все, что я знал об этих людях, я заговорил. Уже предки их жили бок о бок с эллинскими царствами. Они видели обычаи в землях, где правят мужчины, и, как я прекрасно знал, завидовали им.

Закончив речь, я сразу понял, на чью сторону им хотелось встать. Но они все еще боялись.

– Послушайте, – сказал я. – Или вы думаете, небо желает, чтобы женщины правили вечно? Слушайте же, я расскажу, как это началось.

Они примолкли – я знал, как здесь любят повествования.

– Давным-давно, – начал я, – когда первые люди еще делали себе мечи из камня, все мужи были невежественны и жили подобно зверям, собирая дикие ягоды. Они были настолько глупы, что считали женщин волшебницами, сами по себе зачинавшими плод, без участия мужей. Неудивительно, что женщины казались им могущественной силой! Если она скажет мужу «нет», кто потеряет, кроме него? Она, дескать, умеет зачинать от ручья и ветра, а он вовсе ни при чем. Поэтому мужи приползали к ним на животе. Так было до одного дня.