Читать книгу Метроном - Михаил Дынкин - Страница 22

Когда падёт ерусалимский лев,

исполосован римскими орлами,

и ты получишь волчий свой билет

и станешь чем-то вроде быстрой лани,

бегущей в гетто; ни тебе клыков,

ни яда, ни изогнутых когтей, лишь

клубящаяся Тора облаков,

которую как мягко ни постелешь —

наутро просыпаться в синяках,

но сам же знаешь, и в такое утро

лев на востоке вспыхивает, будто

до времени витает в облаках.

Вот летит на цапле святой хасид.

А на нём горит золотой талит.

А сама та цапля как снег бела.

И бежит по улицам детвора.

Все кричат: смотрите, летит хасид!

Зажигают свечи, пришёл шаббат.

А в вечернем небе звонарь стоит

и со всею силою бьёт в набат.

Как хорош он, Господи, твой народ,

озарённый огненной Шехиной,

под цветущим деревом Сефирот

то живой, то мёртвый он, то живой.

Где-то на Волыни петух закричит на идиш,

что пора вставать, и потянется в ешиву

длинный ряд теней, только ты ничего не видишь,

потому что время давно расползлось по шву.

И прорехи в нём залатать петушиным криком

невозможно, сказал бы рабби, не будь он мёртв.

И несёт в кувшине радужный призрак Ривки

молоко и мёд.

Жизнь ещё кипит в большом самоваре смерти.

И сквозь потолок уносится в небо «Шма».

И приходят люди, в которых страдает Вертер.

А дыра в затылке тем ведь и хороша,

что теряешь трупы близких своих из виду.

Ров завален с верхом, листья кружат над ним…

Но чем ближе к югу траурный клин хасидов,

тем неотвратимей синий Ерусалим.