Читать книгу Жемчужина во лбу - Михаил Дорошенко - Страница 61

Анна опускает стекло в окне купе. Кирсанов стоит перед вагоном. Позади него стайка девушек с букетами цветов, которые превращают платформу в сад. Официант держит поднос с бутылкой вина, бокалами и фруктами.

– Все – надоело, уезжаю! Уезжаю в Италию!

– Можешь отдыхать целый месяц, – говорит Кирсанов, – я отыскал для тебя дублершу, – поднимает он вуаль у одной из стоящих рядом женщин. – Никто не догадается, что она не ты!

– Как тебя зовут, несчастное создание? – спрашивает Анна.

– Рита.

– Рита ее зовут, – добавляет Кирсанов, – Рита Риффеншталь.

– Берегись его, детка. Не верь ни единому слову.

– Она снимется за тебя во всех эротических сценах. Она даже может озвучить тебя. Скажи что-нибудь ее голосом.

– Ты – негодяй, – говорит она ровным спокойным голосом, глядя на Анну, – ты постоянно играешь с людьми, всех доводишь до истерики и этим только доволен. Вампир, каракурт, скорпион и… достаточно или еще? – обращается она к Кирсанову.

– Вот видишь: эмоций в ней нет, но как похожа, как похожа! К тому же – моложе тебя. У нее все впереди, а у тебя никаких шансов нет, если бросишь меня.

– А, иди ты…

* * *

Анна плюхается на сидение. Сидящий напротив нее слегка склонный к полноте человек с моноклем протягивает ей руку.

– Бонджорно, сеньора.

– Пшел вон, – говорит она по-русски, не обращая внимания на протянутую руку.

– Вообще-то я русский и ваш поклонник к тому же.

Она протягивает ему руку в перчатке, он ее целует и тут же получает пощечину.

– О!

– Это не вам, а тому, кто вас приставил ко мне.

Человек поднимает руки в знак того, что он покоряется.

– Это еще что за таракан? – указывает Анна, на официанта ядовито итальянского вида с черными навакшенными усами, выпученными глазами и движениями марионетки. Она протягивает к подносу руку, но официант поворачивается к попутчику. Тот тоже не успевает взять. Официант вертится, не давая возможности взять стакан. Она успевает схватить стакан с напитком и выпивает, закуривает от зажигалки, мгновенно поднесенной ее спутником, затягивается, удобно откидывается.

– Где-то я вас уже видела, – говорит она, засыпая…

Попутчик вставляет монокль в глаз и, поглаживая аккуратную эспаньолку, смотрит на нее, протягивает руки и шевелит пальцами, как бы выбирая, с чего начинать. Наконец, он берет из ослабевшей руки Анны сигарету, аккуратно оттягивает указательным пальцем ворот платья, потом другой, отбрасывает подол и разводит колени, но ничего не предпринимает. Откидывается назад, он любуется на произведенные им нарушения в одежде.

Анна реагирует во сне на прикосновения, но не просыпается. Он достает чемодан, укладывает в него спящую Анну, закрывает крышку и прижимает коленом. «Носильщик!» – кричит он в окно. Проводник помогает ему вынести чемодан из вагона, и носильщик переносит его в другой поезд…

* * *

Анна просыпается от крика проводника, объявляющего название нужной ей станции. Не замечая подмены купе, она быстро сходит с поезда, который сразу же уезжает.

– Бонжорно, сеньора, – говорит ей шофер роллс-ройса, стоящего неподалеку с урчащим мотором, и подает ей записку.

– Дорогая Анна, – читает она вслух, – по просьбе нашего общего друга я предоставляю свою виллу в Ваше полное распоряжение. Ваши приказания слугам будете передавать через мажордома, он единственный человек в доме, говорящий по-русски. К сожалению, не могу встретить Вас лично, так как должен присутствовать на симпозиуме в Берне. Ваш покорный слуга, N. Подпись неразборчива…

* * *

– О, нет! – восклицает она, увидев выходящего из зарослей жалюзи с протянутой к ней рукой попутчика с поезда.

– О, да! – и целует ей руку.

– По-видимому, вы – тот самый мажордом, упомянутый в записке. Но позвольте: куда делась ваши волосы?

– На мне был парик, а эспаньолку я сбрил. Я склонен к облысению, но это неважно, – говорит он, поглаживая лысину.

– Я думала, хотя бы в Италии избавлюсь от холуев Аламеда. Не тут-то было!

– Может быть, я и холуй, но не Кирсанова. Мой хозяин знает его фильмы, но более всего он любит вас, Анна. Его сейчас нет, так что никто вам не будет мешать. Располагайтесь, как вам удобно.

– Как вас звать, соотечественник?

– Юрий Владимирович.

– Какое задание вам дал Аламед? К какой очередной пакости мне быть готовой? Если вы – не холуй Аламеда, тогда чей? Какому нуворишу он продал меня? Может быть, вы и есть тот богатей?

– Отнюдь, милая Анна, отнюдь. Я лишь второе «я» моего хозяина.

– На кого вы похожи, Юрий Владимирович, не могу вспомнить.

– Я двойник, как и вы.

– Нет, не дадут мне здесь спокойно пожить.

– Отдыхайте, милая Анна, отдыхайте. Я удалюсь.

* * *

Анна идет к морю по запущенному саду. Монументальный лик божества выделяется из мшистой поверхности скалы. Сквозь все лицо проходит трещина.

– Не кусаешься, Зевс?

Она засовывает в рот божества ладонь и вынимает сверкающий на солнце опал.

– Что делать? Кажется, мне кое-что подложили в еду. Молчишь? Пожаловаться некому. Купальник к тому же забыла. Что-то мне это напоминает, – обращается она к статуе. – А, вспомнила! Кирсанов как-то под видом съемок фильма пытался продать меня наследникам эмира бухарского. Подлец…

* * *

– Снова и снова я возвращаюсь на этот остров в Средиземном море, – раздается голос человека в расшитом золотом бархатном халате бухарского эмира, – брожу среди причудливых скал, изысканных статуй и сосен. Любуюсь трещинами, сквозь которые прорастает трава, на барельефах; провожу по лицам мраморных богов, валяющихся в кустах, сажусь на освещенные теплыми солнечными лучами скамейки; в очертаниях изощренно изогнутых ветвей склоненных сосен угадываю узоры ковров и сюжеты гобеленов, висящих на стенах дворца…

Анна идет по аллее, за ней слуга катит кресло с сидящим в нем эмиром.

– Нет, нет, нет этого не было, – машет руками Анна.

– Снова вы возвращаетесь на остров с изысканными кипарисами, словно стражами в царство Аида, остатками колонн языческого храма, – читает по книге эмир, – где мы пребывали в счастливом союзе влюбленных среди мраморных статуй, колонн и…

– Ничего подобного не было.

– Вспомните.

– Но это было только в кино и не с вами лично, а с актером…

– Который играл мою роль – на самом деле это был я. Я любил вас, Гармония, вспомните…

– Вы, – может быть, но не я! К тому же меня зовут Анна и сегодня же я уезжаю.

– Нет никакого контракта, это все происки Кирсанова.

– Вы на острове – не забывайте и у вас контракт.

– Нет, нет и нет, – машет руками Анна.

– Снова и снова я возвращаюсь на эти аллеи, усыпанные красным песком, словно ковровые дорожки дворца, наброшенные на рыжеватый паркет, среди красноватых сосен, стройных, словно колонны дворца…

* * *

Анна в комбинации купается в море, а когда выходит из воды, видит ухмыляющуюся физиономия слуги в лавровых кустах. Она швыряет камень: физиономия итальянца исчезает, а на ее месте открывается каменный лик сатира на стене.

– Не тот, так этот! Что за страна?

Она садится в плетеное кресло, но что-то опять вызывает в ней беспокойство: неожиданно она вцепляется в подлокотники и начинает прерывисто дышать. В небе начинается буйство закатных красок. Из пламени возникает раскаленная физиономия Зевса, плотоядно смотрящего на нее.

– Так… и этот туда же.

* * *

– Послушайте, Юрий Владимирович, – говорит она ему, входя в холл, – если вы хотите со мной переспать, то почему не сказать напрямую? К чему все эти штучки?

– Какие именно? Не понял.

– Афродизиак, который вы подложили в еду!

– По вам этого не скажешь. Вы спокойная, сдержанная и даже корректная. Я думаю, это в атмосфере: солнце, море, воздух! Юг, одним словом.

– Я спрашиваю вас еще раз: вы что – хотите со мной переспать?

– А вы что – согласитесь?

– Я так и знала, что этим все кончится. Я вас спрашиваю: да или нет!?

– Скорее да, чем нет, но только не я.

– Что так?

– Опасаюсь… опасаюсь хозяина.

– Да, кто он, черт возьми, ваш хозяин, в конце концов? – и она шлепает журналом по столу, который он перед тем читал, не замечая, что это «Огонек».

– Он сейчас один из самых главных людей в стране.

– Президент, что ли? Или вице его? Я даже не знаю, кто в Италии сейчас президент.

– Берите выше.

– Оставьте, пожалуйста, себе… папа, что ли… все эти ваши шарады! Чтобы этих безобразий больше не было. Вообще-то, я уезжаю!

Ее взгляд останавливается на обложке журнала с плакатом «Родина-мать зовет!» и, указывая пальцем, она замирает в недоумении.

– Да-да, вы – на родине, в России-матушке. Садитесь!

– Ну, влипла! Стало быть, из всеми любимой актрисы попадаю в категорию пленницы.

– Прекрасной пленницы.

– Вспомнила! Вспомнила, где я видела вас… Вы Берия.

– Я секретарь Берии. Похож на него, вы не находите? Можно сказать – двойник. Мы – в Крыму! Посмотрите, какой прекрасный восход. Утро нашей Родины, можно сказать. Вас обменяли на Риту Риффеншталь. Хозяин перестал удовлетворяться копией… я его понимаю, она холодновата… и потребовал оригинал. Напрасно вы так любопытствовали: отдыхали бы себе! Хозяин приехал бы в нужное время, переспал с вами под легким наркозом, и мы бы отправили вас в Италию. Вам бы ничего не заметить, как все люди обычно не замечают того, что не нужно. Так нет: вам подавай, что на самом деле происходит, вот и вляпались! Я – подлец, но мне стыдно. Я вынужден быть подлецом, изображая ее, то есть подлость. Что же нам делать? Я начинаю ощущать себя в роли хозяина в еще большей степени, чем прежде. С дамами он галантен, а я – нет! Вы слишком долго издевались надо мной: холуем обзывали, предлагали переспать, а мне хозяин под страхом смерти велел, чтобы я его девок не трогал, понятно? Я теперь зол на него, – он достает пистолет. – Ох, как я зол! Раздевайся! Раздевайся, тебя говорят!

Анна покорно сбрасывает с себя платье.

– А теперь ложись на пол и ползи!

– Зачем? – отрешенно спрашивает Анна.

* * *

– Ползи, тебе говорят! – орет на нее стоящий за кинокамерой Кирсанов. – Ползи черепахой…

Она ползет по мраморному полу.

– Теперь ящерицей!

– Все, надоело, – встает она на колени, – дальше ползи сам, если хочешь.

– Что такое? – восклицает Кирсанов. – Актриса должна делать все: это кино! Отличная композиция: белое, телесное на желто-коричневом мраморе…

– Нет, это сон. Сон наяву, можно сказать. Все, просыпаюсь! Просыпаюсь уже окончательно!