Читать книгу Кульминации. О превратностях жизни - Михаил Эпштейн - Страница 7

Мы долго были вместе. Москва, Париж, Мюнхен… Разлучили обстоятельства. Жена осталась работать в Германии, я переехал в Прагу.

После совместного уик-енда она уехала ночным, и показалось – вместе с жизнью. В «дуплексе» остался запах духов Guerlain, французская книжка по психоанализу, распечатанный блок сигарет и Мину́ – так она назвала свой подарок. Гладкую, искрящуюся, совершенно черную кошку. Подобрала где-то в Старом городе во время одинокой прогулки в субботу, когда я работал.

– Чтобы не скучал, – сказала Эспе́.

Какая уж тут скука. В понедельник во время ланча бросился в «Bílá labuť»14 за «вискасом» и бегом домой. Но накормить чертовку не успел. Уходя на работу, забыл закрыть окно на первом этаже. Как только вошел в свой «дуплекс» на седьмом этаже, Мину одним прыжком оказалась на подоконнике. Не успел я вскрикнуть, как длинная живая чернота скользнула в приоткрытую щель и пропала. Разбилась… объял меня ужас. Но как это возможно? Я к кошкам относился с уважением, в пространственной их ориентации не сомневался, а уж от пражской горожанки подобной глупости не ожидал. С порога бросился к окну, распахнул раму, перегнулся…

Когда осознал себя, все было уже непоправимо.

Нет, я не вывалился, успев зацепиться изнутри носками туфель.

Все остальное повисло вниз головой над улицей.

Винохрадска ее название. Бывшая Сталинская…

Седьмой этаж – тут высоко. «Дуплекс» надстроен на шестиэтажном доме лучших времен Австро-Венгерской империи. Что-что, но потолки на людей тогда не давили.

Кровь приливала к серому веществу. Ужас ситуации в этом веществе призрачно формировался на заднем плане, на переднем же имел место легкомысленный позитив. Мину была жива. Но чудом. «Дуплекс», он времен позднего социализма, надстроен над роскошью сецессиона из бетонных блоков, и снаружи никаких, разумеется, архитектурных «излишеств»: ни украшений, ни карнизов. Стена была отвесной, гладкой. Завершаясь, к счастью, каменным выступом крыши изначального здания. Выступ был узким. Поперек ботинок не поставить. Но черная кошка держалась, лапки в пучок и выгнув спину в ужасе от своего безумного прыжка. Притершись правым боком к закопченной стене. Сознавала, что идти некуда.

Спасение могло к ней явиться только сверху, но рука моя тянулась к Мину и не доставала. Еще немного, и я бы смог схватить ее за шкирку. Я вытягивал пальцы, пытаясь мысленно их удлинить.

Соцнадстройка отличалась от своей имперской базы. Стена шириной в ладонь. Оконная рама в одну створку. Впечатление, что вылез из окна вагона. Перегнувшись по недомыслию так, что центр тяжести меня как тела выпал наружу. От полного и безвозвратного выпадения удерживали только ноги, разверсто упертые изнутри по обе стороны окна. Ноги пока держали. На втором этаже «дуплекса» стоял степпер, на педалях которого эти ноги я качал по кардиопричинам. Была надежда, что они не подведут, когда я решусь на то, чтобы это проверить. Но если судорога схватит раньше?..

– Мину, Мину, Мину…

Я тянулся рукой и сам себе не верил, что, находясь в здравом рассудке, последовал за этой черной идиоткой. Как это случилось? Появившись в доме, Мину стала носиться с этажа на этаж и стала причиной того, что… Толкнула, короче, нас в объятия. Поэтому? Из благодарности за..?

Глядя на кошку сверху, окольным зрением я видел с высоты озаренную осенним солнцем Винохрадску, которая завершалась там, за мостом внизу, Музеем и бывшим парламентом бывшей ЧССР, а ныне местом моей работы, на которую, кстати, пора было возвращаться… Может быть, служебный долг придаст мне лишних сил?

– Мину-Мину-Мину…

Ну догадайся же выгнуться так, чтобы я смог тебя схватить… Рискуя вывернуть руку из плечевого сустава, я вытянул ее так, что в поле зрения попал и «Český rozhlas». Здание Чешского радио на той стороне улицы было немногим выше моего. Конструктивизм, располосованный фабричного вида окнами. Гранитные колонны входа. Отсюда в 1968‐м пражане взывали к Западу, почему Советы в первую очередь рванулись сюда своими танками. Но безоружные им дали бой. Я видел фото пражан, погибших перед «Розгласом». На тротуаре и на этой мостовой. Они, скуластые, сжимая кулаки, лежали у колес машин тех лет, имея вид несдавшийся. Как будто подтверждая дискутабельный тезис, что человека можно уничтожить, но нельзя победить. Буду ли выглядеть я аналогично? Тем яростным трупам было кристально ясно, за что они сражаются, и эта ясность сопроводила их отсюда и в Вечность, когда мир каждого застреленного моими тогдашними компатриотами перевернулся и стал выглядеть так, каким его видел сейчас я. С пыльно-красным трамваем, лениво лязгающим по рельсам поперек сизого, асфальтово-каменного неба…

Тем трупам – да, им было ясно…

А моему живому, повисшему на ниточке?..

Мысли в голове, переполненной кровью, возникали во множестве, проклевывались и за отсутствием времени исчезали недодуманные, но этот вопрос показался мне самым отчетливым.

– Мину, Мину, Мину…

И призыв вдруг дошел до кошачьих мозгов. Кошка попятилась к руке, с поворотом вцепилась в рукав и как ни в чем не бывало, ну совершенно непринужденно взметнулась по предплечью, по спине и соскочила в квартиру.

Я остался в полном одиночестве под неизбежным по причине закона гравитации и не сулящим ничего хорошего каменным небосводом, с которого доносились безмятежные звуки лета в городе. Теперь, когда исчез мотив, мое висение вниз головой над Винохрадской являло собой полное торжество абсурда. Пора приступать к акробатическому этюду без сетки и страховки. Там, внутри квартиры, мои задние конечности, превратившись в своего рода крюки и не щадя поверхности начищенных туфель, цеплялись за грани окна все ниже и ниже. Стараясь не соскользнуть, чему способствовала шероховатость халтурно отштукатуренного бетона. Сохраняя двойной удерживающий эффект – на одном бы носке-крюке не удержаться. Носок зашарил по стене ниже уровня окна, наткнулся на скользкое железо, обогнул и уцепился за прочность, сравнимую с грифом штанги. Внешне проложенные трубы уродовали «дуплекс», но в борьбе за возвращение центра тяжести пришли на помощь. Второй зацепился за «штангу» тоже. И это стало поворотным моментом… Усилием икроножных и брюшных я вышел из пике. Задом соскочил на ламинат и повернулся. О…

Все это время я был в квартире не один. У лестницы, ведущей на второй этаж, стоял незнакомец с портфелем. Опрятно и серенько одетый пражанин тридцати лет с лишним из окраинных панелаков15. Намерения не читались. Ясно, что чех и что не друг: в единоборстве с окном на помощь не пришел, а мог бы схватить меня сзади за ремень. С другой стороны – не помог и выпасть…

Но как он вошел? Неужели, несмотря на предостережения службы безопасности, я оставил входную дверь незапертой? А запер ли ее он? Глаза спасенную Мину не находили. Сиганула на лестницу?..

Вправляя манжеты в рукава, спросил на смеси чешского с немецким, чем могу помочь пану.

– Помощь – это я…

Он тряхнул портфелем. Звякнуло железо. Отец, который в немоцнице16, послал его устранить протечку.

Отличало сына от отца отсутствие массивности, мастеровитых усов и трудовой озабоченности. Вид такой, что все ему безразлично. Монопенисно, как говорят теперь в стране моих радиоусилий.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Srdce17.

– О…

– Жить будет, но переписал на меня квартиру…– Сын померк, но от вздоха удержался. – Так что здесь протекает?

– Всё.

– А именно?

Пришлось демонстрировать социалистические унитазы. Уже на первом этаже новый мой хозяин утомился так, что на втором сразу вышел на лоджию и раскинул под небом Праги руки. Тем самым напомнив заставку французского тиви, под которую нередко рыдала моя дочь: с улетающими на сон грядущий птицечеловечками. Сказал, что работает на том же предприятии, что отец. Только не рабочим. Инженером. Но не это было главным. Он на самом деле оказался птицечеловеком. Планеристом. Пилотом дельтаплана. Поведав это, чех уже не мог остановиться. Начинал с роупджампинга, вы понимаете? Прыжки на резиновом канате. Потом как крылья выросли. Какая недвижимость с ее протечками, и все земное вообще, когда его призвание – полет…

Пришлось прервать.

– Работа, – показал я пальцем на здание их бывшего парламента, сданное Гавелом под Радио Свобода / Свободная Европа за один доллар в год…

И клацнул по стеклу своих наручных.

Опаздывал я уже непоправимо, а сначала надо ведь найти чертовку.