Читать книгу Вечерний день - Михаил Климман - Страница 10

Платонов недоуменно смотрел в глазок на незнакомого ему человека. Когда раздался звонок, сердце его подпрыгнуло, потому что, кроме Плюща, звонить могла только соседка, а с Виктором они были почти в ссоре, и прийти тот вряд ли мог так быстро.

Владимир Павлович вернулся домой часа полтора назад хмурый, оставив за спиной, как герой Киплинга, выгоревшую квартиру старухи Лериной. Скудная информация о племяннике не сильно улучшила его состояние, потому что он не имел ни малейшего представления, что с ней делать. Где и как искать в Москве человека, даже фамилия которого была ему неизвестна?

Он неприязненно посмотрел на стоящую посреди стола шкатулку. Надо было бы определить ей место для «проживания», но пока он ее не открыл и не увидел, что внутри, было неясно, как к ней относиться. Почему-то, выбирая между средней полкой книжного шкафа и одинокой консолью у окна, Платонов никак не мог принять решение.

Ампирная ореховая консоль, которая поселилась здесь лет десять назад в ожидании пары, раздражала его своей некомплектностью. Хозяева продали ее за небольшие деньги, и он обещал им тогда, что заплатит втрое больше за вторую, потому что в паре такие предметы стоили бы немалых денег. Но владельцы пары по непонятной причине больше не появились. Когда Владимир Павлович после нескольких месяцев ожидания приехал к ним домой, выяснилось, что в квартире живут другие люди, которые никогда не слышали о предыдущих хозяевах.

Он хотел продать консоль по дешевке, но Наташа, которая уже сильно болела к тому времени, попросила ее оставить, сказав, что привыкла к ее светлому коричневатому цвету. Поставить на нее сверху было нечего, громоздких предметов Платонов не любил, а маленькие – терялись.

Теперь ларцу тут было бы самое место, но Владимир Павлович медлил, его почему-то тянуло убрать его в шкаф, за стекло, и он считал, что не может принять решение, потому что не понимает, что там внутри.

Палыч сидел в пальто посреди комнаты, смотрел на шкатулку и размышлял, куда ее деть и вообще, зачем она появилась в его жизни в тот момент, когда в дверь позвонили. Он обрадовался, посчитав, что это соседка, на секунду показалось, что что-то мало-мальски приличное проклюнулось в этом отвратительном дне.

Но за дверью стоял незнакомый мужчина на вид лет сорока.

– Кто? – расстроенно спросил Платонов.

– Владимир Павлович? – спросил мужчина.

Букву «о» в слове «Павлович» человек произнес четко как «о», а не как «а». «Не москвич…» – решил Платонов.

– Да, что вам угодно? – недовольство в голосе скрыть почти не удалось.

– Откройте, пожалуйста, – вежливо попросил мужчина, – у меня к вам серьезное дело.

Платонов топтался у дверей, не зная, что предпринять. С одной стороны, впускать никого не хотелось, с другой – мужчина выглядел вполне благообразно и никаких опасений не внушал. Правда, за свою долгую жизнь Владимир Павлович привык, что честнее всего выглядят как раз жулики.

И это было понятно, честному человеку не надо никого убеждать в своей порядочности. Самый благообразный член Совета Федерации, которого часто показывали по телевизору, был в прошлом, Платонову это было известно доподлинно, съемщиком лохов на Курском, а проще говоря, валютным мошенником.

Владимир Павлович вздохнул и открыл дверь. Человек внимательно рассматривал его. Только сейчас Платонов сообразил, что он в пальто и в тапочках и должен выглядеть довольно странно.

– Ну, слушаю…

– Не сочтите ситуацию анекдотической, – замялся мужчина, – но, похоже, вы в некотором роде мой отец…

Платонов задумался на несколько секунд, потом жестом пригласил гостя в квартиру.

– И как же вас зовут, сынок? – саркастически спросил он.

– Мы в коридоре будем разговаривать? – не обращая внимания на тон, спросил мужчина.

– На кухне…

Они оба сняли пальто, Владимир Павлович отрицательно покачал головой на немой вопрос гостя, снимать ли ботинки, и двинулись по коридору на кухню.

– А зовут меня Сергей, – в спину хозяину сказал гость.

– Чай будете пить, Сергей… – Платонов на секунду замялся, потом все-таки добавил, постаравшись, правда, придать тону максимально иронический окрас, – …Владимирович? Или кофе предпочитаете?

– Не надо так, п… пожалуйста, – мужчина тоже запнулся, похоже, хотел сказать «папа», но не смог.

Владимир Павлович включил чайник, поставил на стол чашки, сахарницу, банку растворимого кофе, положил чайные ложки, насыпал в хлебницу сухари с маком.

– У меня, уж извините, кофе декофеинизированный, другого нет. Может, все-таки чайку?

– Все-таки – кофе…

Эти две фразы были единственными, прозвучавшими на кухне, пока вскипел чайник. Снимая его с подставки, Платонов вдруг оглянулся – никакого багажа у «сына» не было.

– А где же ваши вещи? – подозрительно спросил он.

– Оставил на вокзале в камере хранения.

– Ладно, рассказывайте… – себе Владимир Павлович заварил чаю, добавив листочек душицы, недавно купленный на рынке у метро.

– Хотите, паспорт покажу? – спросил гость.

– Пока не надо, – покачал головой Платонов.

– Мама умерла полгода назад, – начал свое повествование Сергей Владимирович, – и только перед смертью рассказала, про… вас. Я из Северодвинска, – добавил он и подул на кофе.

Платонов, услышав название города, поднял глаза и коротко взглянул на приезжего. В этом городе он служил полгода из своих армейских трех лет. Ничем примечательным служба в памяти не осталась, и вспоминал он ее редко. Ну, почти ничем…

– Я вижу, вы поняли, о ком я говорю, – обрадовался гость. – Маму, как вы помните, звали Марией…

Владимир Павлович потер виски. Машу он старался не вспоминать. Она была его первой женщиной, почти незнакомой, почти не увиденной в темноте подвала, куда они с Генкой Поздняком привели случайных подружек. Бутылка «Рымникского», пачка вафель и два яблока были угощением, а куча песка и наброшенные сверху гимнастерки стали, по выражению Цветаевой, «брачной кроватью».

Никакого представления, как это делается, у Платонова тогда не было, Маша оказалась более опытной, и у них все получилось, а через час, не проводив своих дам, они с Генкой рванули в часть на вечернюю поверку. Дежурил по батальону в ту ночь старший лейтенант Олей-ник, последняя сволочь и садист, и «спалиться» на самоволке за несколько дней до дембеля было просто глупо. В лучшем случае пошлет в наряд, в худшем и наиболее реальном – задержат на месяц отъезд домой. Они, к счастью, успели.

А наутро, ночь он проспал без задних ног, разбираясь в сложном коктейле бродивших в нем чувств и воспоминаний, Платонов понял, что не пойдет по оставленному Машей адресу, а тихо уедет в Москву. Потому что, как бы ни было приятно то, что произошло вчера, но он ничего не знает о своей подружке, а то время, которое прошло от момента знакомства до «брачной постели», настораживало. Струсил, наверно…

«Сын» сидел, пил кофе, рассказывал что-то о матери, а Владимир Павлович не слушал его, а смотрел молча и думал о том, зачем и кому он, Платонов, так понадобился? В какую комбинацию и кем разыгрываемую он угодил. Парень, если можно назвать парнем сорокалетнего мужчину, ему даже понравился – не наглый, хорошее открытое лицо, тощей фигурой он несколько походил на «отца». Только вот зачем он это все проделал?

Владимир Павлович никак не мог поверить своему гостю, потому что после многолетних хождений к врачам с Наташей и без нее точно знал, что по какой-то причине со сложным латинским названием никогда не сможет и не мог иметь детей.