Читать книгу Вечерний день - Михаил Климман - Страница 4

– Слушай, – повернулся к Владимиру Павловичу Болтун и встряхнул шкатулку, – а что там внутри? Краеугольный камень, рукописи Шекспира или корона Российской империи?

– Ты уверен, что там что-то есть?

– Абсолютно, – Болтун еще раз потряс шкатулку. – Там что-то движется, довольно большое и занимающее почти весь объем. Это не деталь замка, внутри что-то хранится…

И все встало на свои места.

Вчера Платонов немалое время потратил на то, чтобы разобраться с этими галочками на полях. Он аккуратно выписывал помеченные карандашом фразы, пытаясь найти в них хоть какой-то смысл, и почти преуспел в этом начинании.

Пришлось, правда, почти сразу выбросить первый листок, расчертить второй и добавить в нем третью колонку – «Комментарии», записи в которой, однако, появлялись спорадически. Он пролистал почти половину книги, когда у него заболела спина. Тогда он встал, чтобы пройтись, потянулся и взглянул на свою работу:

страница 10 – «Так что, когда помрешь, я буду единственным на свете человеком, который знает правду».

страница 20 – «Они занимаются этим вот уже несколько веков».

страница 28 – «Игра ваша, правила тоже».

страница 31 – «Вообще не знаком, мы с ним ни разу не встречались».

страница 32 – «Ведь интересы у нас были примерно одинаковые».

страница 60 – «“Непонимание рождает недоверие”», – подумал Лэнгдон». «Комментарий: скорей всего, имя здесь случайно, важен только афоризм».

страница 71 – «“Андорра”», – подумал он. И почувствовал, как напряглись все мышцы».

«Комментарий: А здесь, видимо, имеет значение сама Андорра, иначе все остальное бессмысленно».

страница 88 – «Цифровой код не имеет никакого смысла».

страница 96 – «Это уловка».

страница 98 – «Время для размышлений. Время разобраться в этой таинственной истории вдвоем».

страница 112 – «А что именно говорит вам пентакл?»

страница 120 – «И он оставил нам достаточно ключей и намеков, чтобы понять это».

страница 124 – «– Принцесса, – улыбнулся он, – жизнь полна тайн. И узнать все сразу никак не получится».

страница127 – «“Почему именно я?” – так размышлял Лэнгдон, идя по коридору». «Комментарий: И здесь Лэнгдон, вероятно, ни при чем».

страница 132 – «И вот теперь дед мертв и пытается говорить с ней уже из могилы».

страница 148 – «Мона Лиза так загадочно улыбается нам. Будто знает нечто особенное, недоступное больше никому».

«Комментарий: А вот здесь непонятно, нужна сама Мона Лиза или нет. Во всяком случае, слово „Мона“ стояло выше отмеченной строки».

страница 160 – «Здесь точно должно что-то быть».

страница 164 – «Драгоценная тайна потеряна навсегда».

страница 172 – «Мне снится сон, – сказала себе Софи. – Сон. Только во сне можно увидеть такое».

«Комментарий: И здесь Софи можно выкинуть».

страница 175 – «И еще дед сказал мне, что ключ открывает шкатулку, где он хранит много разных секретов».

страница 195 – «Секретные документы остаются предметом постоянных спекуляций и поисков по сей день».

страница 198 – «Скажите, есть ли у вас хоть какие-то надежные доказательства, подтверждающие эту версию?»

страница 206 – «Люди обожают все таинственное».

страница 242 – «Информацией, содержавшейся в криптексе, мог воспользоваться лишь человек, знавший пароль доступа».

Владимир Павлович поставил себе чайку, просмотрел листок и понял, что трудился не зря. Кое-что становилось понятным уже сейчас. Ясно, например, как Божий день, что речь идет о какой-то тайне. Причем человек относился к этой тайне с некоторой меланхолией и грустью. И он умудрился выискать в бодром разухабистом романе фразы, отвечавшие его душевному настрою. Это была третья, неучтенная Палычем возможность пометок на полях, когда текст отражал не мысли, а чувства читавшего.

Что еще можно было извлечь из всего этого? Похоже, что тайна имела какое-то отношение к Андорре, и это, на данный момент, была единственная конкретность, которую можно было извлечь из пометок. Может быть, еще слово «дед» имело под собой реальную подоплеку.

Платонов допил чай и направился опять к столу, чтобы продолжить работу, когда зазвонил телефон. Это был Плющ:

– Что решил, Палыч, с боксиком? – спросил он.

У этого молодого (для Владимира Павловича) дилера была дурацкая манера называть вещи английскими словами, приделывая к ним русские уменьшительные суффиксы. Платонова это безумно раздражало, но у Плюща был хоть какой-то вкус, нет, скорее, нюх на хорошие вещи, к тому же он был честен, поэтому приходилось терпеть такого помощника.

– Сколько раз тебе говорить, Виктор, – Палыч сам себя ощущал старым брюзгой, но ничего не мог с собой поделать, – чтобы ты разговаривал нормальным, человеческим языком. Шкатулку я оставлю себе.

У них был уговор: если вещь идет в продажу, доход пополам. А если кто-то хочет оставить предмет себе…

– Сколько пролетариату полагается? – безразличным голосом спросил Плющ.

Он всегда нуждался в деньгах и предпочитал получать свою долю, хоть и меньшую, но сразу.

Платонов прикинул: здесь такую шкатулку можно продать где-то за пятерку, уплачена – тысяча. Если в долгую, заработок – по две на нос.

– Килограмм устроит? – спросил он.

– Вполне, – в голосе Плюща слышалось теперь почти ликование, видимо, изначально он рассчитывал на другие деньги. – Когда прикажете подавать тарантас?

Завтра был день обхода и объезда антикварных магазинов. За последние лет пятнадцать Платонов ни разу не покупал и не продавал ничего в этих лавочках и салонах. Девяносто процентов московских антикваров считали его милым дедом, который неплохо разбирается в материале, но, по сути, для бизнеса совершенно бесполезен.

Только немногие знали, что этот высокий худой человек, с короткими седыми волосами мог продать то, что казалось непродаваемым, что его домашняя коллекция стоит шестизначную цифру, а для некоторых весьма серьезных коллекционеров его мнение было последним и решающим в споре о подлинности самых разнообразных предметов.

Всю техническую работу в их тандеме делал Плющ: покупал, возил на атрибуцию, реставрацию, иногда продавал. Задача Платонова была в том, чтобы высмотреть, проверить подлинность, понять, сколько нужно платить. Потом сложить цену, объяснить, зачем человеку необходим предмет, да и самого человека придумать. Клиент же не всегда понимает, что ему нужно, и даже не всегда догадывается, что он – клиент.

Плющ обычно дожидался Палыча в машине где-нибудь неподалеку. Роль «второго» его вполне устраивала. Он только недавно, буквально несколько лет назад пришел в этот бизнес, после того как основная работа (он был то ли преподавателем в техникуме, то ли школьным учителем) перестала кормить его самого и его многочисленных подружек.

– Нет, Виктор, – покачал головой Платонов, – завтра у тебя выходной, я к Болтуну должен наведаться.

– Как скажешь, шеф.

В этот момент книга про «да Винчи», которую Владимир Павлович все это время продолжал держать в руках, упала на пол. Платонов положил трубку, поднял книгу, увидел случайно открывшуюся страницу и автоматически прочитал место, отмеченное галочкой:

«В этот момент вы становитесь обладательницей истины, способной полностью изменить ход истории».

«Эге…» – сказал он сам себе, как герой Гоголя. Что-то забрезжило в его голове, какая-то смутная мысль постучалась в сознание, но не успела войти, потому что зазвонил будильник. Чтобы не пропустить время выхода на работу, Палыч заводил будильник, поэтому мысль так и осталась не пойманной.

И вот сейчас, после реплики Болтуна, она вдруг вернулась опять, но уже не призрачной, почти бестелесной, а взрослой и вполне сформировавшейся.