Читать книгу Задание на лето. Книга вторая - Михаил Морозовский - Страница 5

Утро выдалось что надо – солнышко сквозь сосны за окном только поднималось, и слегка золотилась утренняя роса на изумрудной, густой траве. Далеко не всегда такое в Перми: чаще – моросящий дождь и низкие тёмные, неприветливые облака. А сегодня ни облачка – голубое, глубокое небо… Ни ветерка…

Кроны сосен замерли, будто на фотографическом снимке, и если б не белая тонкая полоса от реактивного самолёта, что тянулась там, в запредельной высоте уже на добрую половину неба, можно было бы подумать, что мгновение действительно остановилось, замерло в ожидании нового…

1

Новым на кухонном столе была записка.

Так сложилось, что последнее время Михаил почти не общался с матерью, да и отец говорил с ним крайне редко. А уж после переезда из Голованово в центр Перми и вообще стало невмоготу.

Тогда Михаил намекнул, что у него через неделю сдача специальности и руки надо бы поберечь, а мать прямо вспыхнула, очень рассердилась и ответила, что на грузчиков денег нет и таскать вещи со второго этажа в машину, а потом на третий будут они с отцом – без вариантов.

А началось всё это где-то с полгода назад, практически с пустяка.

Михаил, как всегда, поздно вернулся из музыкального училища – последняя пара заканчивалась аж в двадцать часов, затем ещё пятнадцать минут до вокзала, а там, если повезёт, тридцать – сорок минут на электричке до Голованово и ещё минут пятнадцать пешком от станции, что расположилось на самой окраине Перми, врезавшись в тайгу.

Молодцы строители – не тронули в микрорайоне ни сосен, ни берёз, дома прямо вписали в лесной массив. Асфальтированные тропинки здесь тоже радуют душу – слегка петляют, огибая могучие стволы вековых сосен, пахнущих свежей смолой.

Бросив портфель, Михаил с порога крикнул:

– Ма, я в ДК – заниматься на фортепиано.

Фортепиано у них не было, и отец ещё год назад договорился с директором Дворца культуры, что Михаил будет вечерами приходить заниматься на фортепиано в свободной аудитории.

– Опять убегаешь, нет, чтоб по дому помочь, из сил уже выбилась, прибирая за вами?! – услышал Михаил строгий голос матери, уже закрывая входную дверь.

Через десять минут вахтёр Дворца культуры вручил ему ключ от свободной аудитории. Во дворце было шумно: сновала молодёжь, за дверью одной из аудиторий слышно было, как настраивается, модный в то время ВИА, а на сцену большого зрительного зала перетаскивают какие-то декорации…

Время у Михаила в обрез, долго не постоишь, не посмотришь – сорок пять минут на разучивание новой пьесы и ещё десять минут чтобы вернуться домой. Здесь, дома, его ждал баян и новая, очень сложная программа – его первое переложение фортепианной пьесы и виртуозный парафраз «Утушка луговая», что обязательно надо было разыграть к годовому экзамену по специальности. Остальные пьесы не были столь сложны, и Михаил за них не переживал, вот разве что тремоло мехом в одной из них всё ещё не звучало так идеально, как ему хотелось бы. Вот это-то тремоло и стало в тот вечер причиной затянувшийся ссоры.

– Опять рвёшь мех! – резко открыв дверь кухни, громче обычного сказала мать, а потом перешла на крик. – Отец, ты глянь, мы ему новый баян купили, последние деньги отдали, а он что делает – инструмент портит!

А дальше – понеслось. Никакие объяснения Михаила в тот вечер не принимались: ни то, что это такой приём игры, ни то, что так их учат, ни то, что это не вредит инструменту… Дело дошло до того, что отец вытащил ремень из штанов, и высоко поднял руку, которую в тот вечер Михаил и перехватил:

– Всё, пап, больше бить себя не дам! – на низких нотах, упрямо смотря в глаза отцу, с какой-то злой радостью и уверенностью сказал он тогда.

Лучше б его выпороли…

Тогда, зимой, с ним перестали разговаривать и мать, и отец. В течение долгого времени они даже не отвечали на его: «Ну, я пошёл в училище» или «Здрастье, я уже дома». Ни слова. Утром на столе – завтрак. Вечером – ужин. Всё…

В тот год Михаил сильно заболел, и болезнь эта долго ещё его не отпускала.

Лишь после этого дома несколько смягчились, но всё равно в присутствии Михаила наступала гнетущая тишина, и все в доме начинали разговаривать односложно. Отец, бросивший после войны курить, тайно от всех смолил папиросы в туалете, старательно пряча бычки. Бабка Наталья (мать отца) зло шипела из-за дверей своей комнаты, поминая всех святых и сплёвывая ему вслед.

Пришла весна, а с ней и пора подготовки к годовым экзаменам, а с ними и телеграмма из Новосибирска о том, что бабушка Валя умерла. Это известие несколько выровняло отношение к Михаилу, но прежних добрых, доверительных отношений так и не стало.

Вечером, уже после переезда из Голованово в Пермь, на семейном совете решили, что в Новосибирск к деду поедет Михаил, почему именно он, Михаил тогда так и не понял. Его радовала эта поездка в родной город и возможность увидеться со старыми друзьями. А ещё его тайно радовало, что он вырвется из этой гнетущей атмосферы, что так надоела последнее время и начинала сильно его раздражать.

Трудность была только в одном – ему было необходимо экстерном сдать все годовые зачёты и экзамены, а сессия ещё и не началась.

Форсируя все возможные сроки, он подгонял программу, часто оставаясь на ночь в училище. Спал там же, на столе в одной из аудиторий по два-три часа. Последнее время голодал, откладывая по рублю в день на поездку в Новосибирск, так как понимал, что вряд ли ему выделят много денег – мать при каждом удобном случае упрекала его в том, что он вместе с переездом в Пермь уволился из музыкальной школы в Голованово, а в Перми так и не устроился на работу, а денег в семье почему-то вечно не хватало…

2

Михаил поднял со стола четвертушку линованного листа из школьной тетради, где каллиграфическим подчерком, со всевозможными красивыми завитушками отец написал:

«Билет на поезд на столе. Под ним – пятьдесят рублей. С Ксенией Ефремовной мы договорились, она возьмёт тебя на работу на детские дачи в Боровом, будешь играть детям на баяне. Приедешь, позвони ей. Деньги не транжирь. Когда устроишься работать, тридцать рублей оставь деду на продукты. Я приеду, как получу отпуск, но не раньше десяти дней. Скажи деду, что с квартирой вопросы все решим, а его заберём к себе. Удачи…»

Михаил поднял билет, под ним лежали пять старых рыженьких десяток.

Утро заканчивалось быстрыми сборами в дорогу.

Зачехлив баян, он сунул туда пачку печатных нот и толстенную рукописную нотную тетрадь.

В приоткрытом чемодане, что стоял в зале у изголовья раскладного кресла, он увидел аккуратно сложенные ему в дорогу матерью вещи. Рядом старая, из цветной капроновой сетки, с колючими углами, хозяйственная сумка, с которой он постоянно бегал в магазин за продуктами. В ней – аккуратные свёртки из серой упаковочной бумаги и бутылка «Буратино». Сетку Михаил не любил. Она постоянно цеплялась за штаны и оставляла на них потёртости. Продукты переложил в серую холщовую сумку, что купил сам не так давно, на которую трафаретом, вырезанным им же из тонкого картона, была нанесена надпись: «ПМУ. ОНИ. 1975».

Собрав постель, сложив кресло и застегнув чемодан, он вышел в прихожую, присел на небольшой приступок вешалки и, проверив карманы, все ли документы на месте – замер. Потом встал и снова присел – время до поезда оставалось с лихвой, можно не торопиться.

3

Здесь они живут всего дней десять, правда, все вещи уже на местах, стены побелены, окна покрашены – это первый ремонт, от которого его из-за сдачи экзаменов экстерном освободили, но ему тоже пришлось повозится, разгребая мусор, что остался от старых хозяев.

Он помнит, как от него шарахнулась проходящая мимо мусорки бабка, когда он выбрасывал в неё два огромных прозрачных десятилитровых мешка с тараканами.

– Ох, батюшки, это ж что такое – тараканы что ли? – ахнула она, закрывая рот рукой. – Эт что, с нашего дома?

– Да, вон из той квартиры, – показал Михаил на окна третьего этажа.

– Те, что вчера уехали? Да что ж они их годами копили что ли? – крестясь на ходу, зашаркала ботами бабка, спешно покидая место, где, по её словам, диавол спустился на землю.

Так что и этот переезд лёгким назвать можно было с большим натягом, хотя перебрались они всего за один день – рекорд для них.

Уже этим же вечером мать опять ворчала, что Михаил не ценит их заботу, мол, именно из-за него они переезжают, чтобы ему было удобнее ходить в училище, но что-то Михаил последнее время в это уже не верит, уж больно часто у них случаются переезды, и всё меньше и меньше у него друзей на новых местах, а здесь – так и совсем ни одного знакомого. Тоска зелёная… Да и добираться до училища отсюда приходиться на перекладных, а потом от автовокзала ещё и идти пешком до училища, таская баян на плече – получается минут на пятнадцать дольше, и ходить больше…

За окном протрещала сорока, загалдели испуганные кем-то воробьи и стаей пронеслись мимо кухонного окна. Михаил увидел, что забыл закрыть форточку, быстро поднялся, прошёл на кухню, хлопнул форточкой, обернулся на газовую колонку, потом на плиту – всё выключено, можно ехать…

– Нет, тут причина другая, – думает Михаил, открывая двери. – Бабку дожидаться не буду, у неё ключи есть. Небось, опять пошла в соседний двор к своим новым знакомым.

Ветерок почти просушил асфальт, но луж налито прилично.

Так перепрыгивая через небольшие лужицы, в которых отражалось солнечное небо и скользящие по нему серо-белые низкие облака, Михаил довольно-таки бодро побежал на остановку.

Там его ждут детские мечты…

Здесь его просто терпят…