Читать книгу Красные листья Гомбори. Книга о Грузии - Михаил Синельников - Страница 40

Я думал о грузинке острогрудой,

Но прежде чем её туманный лик,

Над мглою лет, над их остывшей грудой

Гелатский купол в памяти возник.

И предвещает страстное объятье,

Свиданье там, где нет забот и лет,

Твоих соборов каменное платье,

Собой духовный облекая свет.

Благая весть греметь не перестанет,

Приосеняя зодчего мечты,

И вечно сердце эта стройность ранит

И алчет небо этой остроты.

Над городом странным,

Где был молодым,

С лиловым туманом

Сливается дым.

Уже осветились

Дома и дворы,

И тени явились

На берег Куры.

Блеснула обитель

На тёмной горе,

И ангел-хранитель

Уже во дворе.

На лестнице шаткой

Меж ранних огней

Улыбкою краткой

Растаявших дней

Шествует походкой чинной

Дикий кот, смурной на вид,

И на выводок утиный

Только искоса глядит.

Отвернулся, хорошея,

Стебли вяло шевеля…

А уже ему на шею

Надевается петля.

Он пленен рукою ловкой,

Кинул взгляд… И в тот же миг

Через речку шест с веревкой

Протянулся и настиг.

Так в Мингрелии и ловят

Камышового кота…

А кругом кувшины ломит

Золотая теплота.

И в густой и синей выси

С переливом камыша

Голосистого Эгриси[9]

Изливается душа.

Эти хоры в небо канут,

И столетья напролёт

Тот, кто жизнью был обманут

В этих звуках отдохнёт.

Пьющие в мертвой дремоте

Ночи густой темноту

Древние сакли Архоти,

Вещие травы в цвету.

Отпировали хевсуры

И погасили огни…

Грубых утесов фигуры

Бражникам грузным сродни.

Горные духи с похмелья

Бродят, не ведая сна

И половину ущелья

Заполонила Луна.

Здравствуй, нагая Диана!

Выхвачен властно из туч,

Словно стрела из колчана,

Тонкий, стремительный луч.

Золотом бледным и томным

Тускло горят светляки,

Плеском прохладно-бездомным

Веет от горной реки.

Этот языческий гомон

Годы не может истечь,

Всё подступает кругом он,

Переливается в речь.

Видел я честолюбье его и чутьё,

Был он мудр и хитер, а со мной и любезен и кроток.

Но однажды в застолье, как будто бы впав в забытьё,

Римским жестом схватил меня за подбородок.

Впрочем, эта привычка и в старой Колхиде живёт,

Если только, как всё, там не вывелась мало-помалу….

Перед властным визирем, участником шахских охот,

Я стоял, почитая и славу его и опалу.

«Ты меня не забудешь!» – внезапно вскричал, просветлев,

А потом, сквозь меня в отдалённость грядущего глянув,

Невзначай превратился в настенный седой барельеф

И названием стал шелестящей аллеи платанов.

Приготовившись к объятьям

И целуясь на ходу,

Улыбаясь всем, как братьям,

Этим городом пройду.

Но уже за мглой и дымом

Каждый выступ и подъём

В мире людно-нелюдимом,

Отчуждённом и родном.

Словно след незримой бури,

Пролетевшей в пустоте,

Лишь грузинский шрифт хуцури

Остаётся на плите.

Вьётся, вьётся поминальный

И наклонный, чуть косой

По доске мемориальной

Виноградною лозой.

Так легка была услада,

Но похмелье тяжело

Где, как сборщик винограда,

Время бодрое прошло.