Читать книгу Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары. Том 2 - Михаил Уткин - Страница 12

К середине сентября 2001 года все наши дела, наконец-то, утряслись, и можно было уезжать из Москвы домой, но при этом предстояло ещё посетить с деловыми визитами нескольких наших клиентов, и дорога к дому превратилась в двухнедельное путешествие по городам и весям бывшей великой страны.

А приключения начались уже прямо на перроне Ярославского вокзала, когда к нам с Жамалом, и провожавшему нас Сашке Тивину, подошёл серенький, заросший густопсовой бородишшей мужичонка лет сорока, и понёс всякую лабуду насчёт особого величия русской нации и её божественного предназначения. Оное так сильно напомнило мне тексты с бывшего сайта «Русского Национального Единства», на которые мы с Габаевым как-то случайно напоролись, бродя по самым дальним закоулкам Всемирной Паутины, что я немедленно остановил мужичка:

– Мы – граждане Республики Казахстан, и не имеем никакого права вмешиваться в сугубо внутренние дела Российской Федерации.

Дяденька несколько минут соображал, что мы ему сказали, потом выдал:

– Но вы же на Русской Земле стоите?

– И что?

Тогда мужик переключился на Тивина, человека с типичной семитской внешностью, и через пару минут словесной перепалки всё-таки сунул ему в руки буклетик из нескольких страничек, после чего как-то бочком-бочком слинял. Разумеется, что в тексте листовочки буквально через каждое слово оказалось «Жиды, жиды, жиды…» и буклетик немедленно улетел под вагон…

Елово-зелёное, берёзово-жёлтое и осиново-красное разноцветье осеннего леса мелькало за окном весь следующий день почти до самого вечера. Наконец наш поезд плавно притёрся к «Горнозаводской» стороне Пермского вокзала. Бригадир состава по-прежнему продолжал продавать билетики в березниковскую «прицепку», но народу в этом автобусе набралось на сей раз едва ли с десяток человек. Нам с Габаевым, разумеется, досталось самое переднее сиденье, и созерцание нами красно-жёлто-зелёной тайги плавно затянулось ещё часика на три…

На следующий же день технический отдел «АВИСМы» устроил совещание, на котором мы должны были рассказать о наших новых разработках. В актовом зале на третьем этаже заводоуправления собралось почти с полсотни человек, начиная с директора по новой технике, реконструкции и развитию господина Курносенко. Остальной контингент подобрался не менее солидным, поэтому Габаев, которому пришлось выпереться для доклада к самому переднему столу в зале, смотрелся на фоне персонала комбината крайне экзотично.

Жамал был одет в джинсы, клетчатую рубаху и кожаную безрукавку. Подойдя к столу, он упёрся в его крышку растопыренными пальцами, на одном из которых был золотой перстень, и начал: «Я вам скажу так: адгезионно-каталитические свойства кладочной смеси…» Я бы не удивился, если бы из его уст вдруг прозвучало: «Короче, пацаны, я ваша новая «крыша»… Доклад Габаева тем не менее прошёл почти на «Ура!», и на следующий день нас повезли с деловым визитом в Соликамск.

Михалыч заказал служебную машину, коей оказался почти новенький красновастенький «ВАЗ-2110». Машинка бодренько понеслась по трассе. Задний мост машины ощутимо подпрыгивал на ухабах, и водитель машины сказал нам, что сразу же после получения этой лайбы с завода заменил ей задние амортизаторы на газовые, чтобы машинка лучше летала по загородным дорогам – «родные» были гораздо мягче. Мы приехали на Соликамский магниевый завод, где Михалыч знал почти всех. Техотдел, оперативка, ещё одна речь Жамала, не менее пламенная, чем вчера – большинство здешнего народа уже было в курсе того, что мы творим на «АВИСМе», поэтому проблем с общением не возникло…

Теперь нас ждала коксовая батарея в Нижнем Тагиле, и к вечеру следующего дня мы уезжали из Березников. Троллейбус шестого маршрута не спеша спускался по узким улочкам к местной железнодорожной станции, которая во времена кочевавшего где-то здесь по Вишерским лагерным отделениям Соловецкого УСЛОНа Варлама Шаламова называлась Усольем. В заднюю дверь троллейбуса вдруг пролезли два выразительнейших бомжа. Их одежда была уляпана комками глины и опавшими листьями настолько, что прилично одетые тётеньки, волею судьбы оказавшиеся возле них, начали возмущаться. Один из бомжей тут же начал оправдываться: «Да мы с работы едем, переодеться не успели…»

Народ на задней площадке развеселился ещё больше, когда в нашу сторону двинулась суровая кондукторша, и ханыги, заметив её, начали сильно волноваться: «Серёга, я же забыл трактор выключить, давай вернёмся!» И, чтобы не попасть в лапы доблестной сотрудницы местного электротранспорта, они выскочили на первой же остановке…

До боли знакомый мне пассажирский Соликамск – Свердловск, в те времена почти в двадцать вагонов, слегка опаздывая, плёлся по причудливым изгибам рельсов между сопок, поросших тем же красно-жёлто-зелёным лесом. Вагон нам попался штабной, и бригадирша состава втирала своей проводнице: «Завтра сходишь в баньку, примешь пол-литра и всё пройдёт!»

Какие там «веромаксы» и «инолтры», рекламами которых тогда была густо сдобрена почти любая телевизионная передача?!!

В хвосте состава, как и обычно, болтался «вагон-зак», и почти на каждой остановке его ждали конвоиры с новыми группами охранявшихся ими «пассажиров». Россия, и так уже имевшая число заключённых в пересчёте на сто тысяч населения больше всех в мире, с каким-то маниакальным упорством продолжала плодить себе уголовников и дальше. Как раз именно такой случай мне только что рассказали на комбинате: шестнадцатилетний сын одной из сотрудниц подрался на дискотеке со своим ровесником. Обычное пацанячье дело, если бы не одно «но»: второй драчун оказался сынком одного из самых крутых местных милицейских чинов, поэтому первого немедленно отправили за решётку, и теперь пытались припаять ему срок в семь лет…

Не составил исключения и перрон Нижнего Тагила. Спотыкаясь спросонок обо всё подряд, мы в шестом часу утра сами открыли себе дверь тамбура и вывалились из полутёмного вагона на такой же полутёмный перрон. В тот же самый миг в нескольких сантиметрах от моего колена щёлкнули собачьи челюсти! Оказалось, что буквально в двух метрах от двери нашего вагона сидят на корточках человек сорок заключённых, а один из конвоиров, матерясь на весь белый свет, пытается оттащить от нас огромную чёрную псину! Но я всего этого сначала в темноте и не разглядел!

Мы с Габаевым пошли заселяться в гостиницу, находившуюся прямо напротив вокзала. Нам дали по вполне приличной одноместке, оснащённой ванной с туалетом, иностранным телевизором, и стоившей 285 рублей в сутки. «ОРТ» уже шло, мы уселись в моём номере, согрели чаю и стали смотреть новости.

Когда рассвело, за моим окном оказался бесподобный вид на железнодорожный вокзал и расположенный сразу за ним металлургический комбинат. Часам к десяти за нами приехали на машинке и отвезли прямо на коксовую батарею. Мужики приодели нас в шерстяные куртки и огромные ботинки, потом отвели нас на самый верх печей. Жамал придирчиво смотрел, как нашу торкрет-массу набрызгивают через просунутую в загрузочный лючок длинную трубу на стенки печи. Затем начальник цеха, а следом и Габаев, поскребли это место специальной чистелкой. Торкрет-масса приклеилась крепко и не отслаивалась.

Мужики остались довольны и повели нас в столовую, располагавшуюся прямо внутри корпуса коксохимической батареи. Нам сказали, что больше ни на одном коксохимическом производстве столовых прямо внутри батарей нет. Ну да, где ещё по «коксохимам» был, точно не видел. Начальство, сопровождавшее нас, было достаточно большим, чтобы нам моментально соорудили VIP-обед…

А на следующий день мы с Жамалом разъезжались в разные стороны, чтобы встретиться уже дома в Алматы. Габаев уезжал в сторону Челябинска, а я должен был попасть в Новосибирск и Усть-Каменогорск, поэтому взял себе билет из Екатеринбурга в Новосибирск на проходящий поезд Москва—Красноярск, который был не фирменным, и стоил гораздо дешевле шедшей чуть впереди него «России».

Между Нижним Тагилом и столицей Уральской Республики ходили и поезда, и электрички, и автобусы, однако я выбрал себе маршрутку, взяв билет на неё аж за сутки, ибо они были в дефиците.

Трасса, по которой теперь самый крутой народ, включая и Президента этой страны, каждый год мотался на выставку «Росвооружений», оказалась практически в идеальном состоянии, и «Газелька» спокойно бежала себе со скоростью в стольник, покуда не въехала на улицы областного центра. Они оказались на редкость убитыми, и с жуткими, почти лужковскими, автомобильными пробками. Крадясь какими-то тайными тропками между бесконечных заборов промзон, наша маршрутка вдруг выскочила к сиявшему, как новенькая монетка, «Северному» автовокзалу Ёбурга. Железнодорожный вокзал оказался совсем рядом, и я пошёл туда пешком.

Бесконечная реконструкция оного здания продолжалась. За те два года, когда я стал попадать сюда более или менее регулярно, для народа открыли лишь один дополнительный зал ожидания, а работам не видно было конца, как впрочем не было заметно и самих работ – лишь заборы и строительные леса.

Время прибытия нашего 90-го скорого прошло, потом так же плавно прошло и время его отправления. И только ещё через полчаса вокзальное радио снизошло и до нас, грешных, соблаговолив объявить, что этот поезд опаздывает не то на час, не то на полтора. «Клуб любителей 90-го поезда» оказался довольно многочисленным, и мы заняли почти половину зала под информационным табло.

Состав прибежал с опозданием на два часа, и народ ломанулся на шестой путь. Мой вагон оказался самым хвостовым. Это была уже самая новая серия российских вагонов, тех самых, у которых окна не опускаются вниз, а открываются крохотными верхними форточками, через которые морду лица на улицу уже не высунешь…

Как бы я хотел заставить горе-конструкторов этих окон посидеть пару часиков в таком вагоне во время таможенного досмотра в каких-нибудь Озинках, когда жара заберётся за сорок, а кондиционер во время стоянки работать не будет (если он будет работать вообще)! Самое интересное было в том, что несмотря на глухие оконные стеклопакеты, вделанные в толстенную резиновую оправу, тише в вагоне от этого не стало – колёса так и громыхали где-то под самым ухом…

Пластик внутренней отделки такого вагона оказался жёлтого цвета с лёгкими белесоватыми полосками, при этом и тонированные окна имели тоже какой-то тёмно-жёлтый оттенок и, когда на следующий день только-только взошло низенькое ярко-жёлтое солнце, а поезд нёсся вдоль сочножёлтой травы и ярко-золотистых берёзок в районе Омска, вся эта желтизна резанула по глазам аж до натуральных слёз!

Один из моих попутчиков по купе оказался профессиональным железнодорожником – он-то и рассказал, что на самом деле внутренняя отделка такого вагона рассыплется гораздо быстрее, чем у немецких купейных с «Аммендорфа» или «Герлица». А дальше этот же мужик поведал нам совсем уж страшную тайну: вся транссибирская магистраль до сих пор не может прийти в себя после путешествия по ней Великого Вождя и Учителя Ким Чен Ира – ни один поезд по своему расписанию не ходит! И действительно – наш паровоз, пока доехал от Екатеринбурга до Новосибирска, добавил себе ещё час опоздания…

Двадцатичетырёхэтажная гостиница, стоявшая на площади Гарина-Михайловского прямо напротив вокзала, предлагала одноместки уже раза в два дороже, чем гостиница «Тагил» (650 рублей), однако здесь существовала система почасовой оплаты, и мне насчитали за ночь всего 430. Билет на завтрашний алматинский поезд я решил взять заранее – кто его знает, что там за вокзал в этом Линёво?

Российские рубли, как это всегда и бывает, у меня на самом интересном месте кончились. И, как это тоже всегда бывает в России, в девятом часу воскресного вечера ни один «обменник» ни в гостинице, ни на вокзале, ни во всей его округе не работал. Меня любезно «выручили» охранники из какой-то очередной «секьюрити», приняв у меня доллары по какому-то «игрушечному» курсу, какого не бывало даже в так люто ненавидящем своих валютных клиентов Сбербанке РФ. Я всё же купил себе билет и вернулся в гостиницу.

Одноместка «Новосибирска», хоть и имела холодильник, была обставлена гораздо более старой мебелью, чем номера гостиницы «Тагил». Вдобавок в ней оказалось дико холодно. В номере тоже стоял иностранный телевизор, правда без пульта. Но в анналах сего ящика даже нашлось «НТВ» и, посмотрев свеженькую парфёновскую «Намедни», которую ещё крутили в допутинские времена, я улёгся спать.

Электричка в Линёво шла, как и всегда, в 6.45 утра. Расписание пригородных поездов вокруг Новосибирска стало заметно жиже, чем раньше, но этот черепановский рейс остался. Я доехал до электродного завода, где пробегал весь день по тамошнему начальству с заключением нашего договора, а к семи вечера добрёл через весь посёлок до станции Линёво, где и сел ждать свой следующий поезд.

Кассирша не соврала, что продаёт мне последний купейный билет – состав оказался забит народом и «челночным» грузом до отказа. Мне достался «штабной» вагон. Весь нерабочий тамбур его был завален мешками с картошкой, а третьи полки и рундуки во всех купе были забиты коробками с лосьонами, шампунями, зубной пастой и прочей подобной дребеденью – у меня возникло ощущение, что я попал в парфюмерную лавку.

По проходу вагона время от времени пробегал проводник вагона-ресторана с корзинкой разных продуктов, громко объявляя: «Пиво, водка и селёдка!» Следом за ним взад-вперёд шаталась молоденькая русская девчонка, поддатая настолько, что приставала ко всем мужикам подряд. В конце концов её «снял» кто-то из алматинских проводников и, видимо, где-то трахнул, потому что девица появилась через полчаса с криком: «Где же мой самый классный узкоглазый любовник?!!» Спустя ещё полчасика она появилась вновь, но уже с воплями: «Кто отобрал мои деньги?!!» В Барнауле она исчезла – наверное, её сдали ментам…

Барнаул показался мне достаточно большим городом, и меня тем более удивило, что в нём абсолютно не оказалось сети «GSM»! Она появится там только перед самым новым годом. Паровозко побежал себе дальше по просторам Алтайского Края, а я смог часика на два или три уснуть.

В пятом часу утра мы приехали в Рубцовку. Бывшее деревянное одноэтажное здание вокзала в этом городе исчезло, а на его месте зияла огромная яма со свежеотлитым фундаментом. Народ оббегал эту стройку какими-то тайными тропками, которых я в темноте и не углядел. Стояла жуткая холодина, всяческих «проверяльщиков» почему-то не было, и только через час я заметил, как мужики в пограничной форме таскают какие-то огромные тюки с самого хвоста поезда – там был прицепной балхашский вагон с новосибирской бригадой проводников.

Бригадир нашего поезда сидел в «радиокупе» и слушал по рации густо лившийся из эфира отборный мат: проводники этой «прицепки» то поцапались с пограничниками, то не включали хвостовые огни, то ещё что-то. Наконец он не выдержал, и погнал электромеханика дать официальную телеграмму в ЛВЧД Алма-Аты II о том, что полуторачасовая задержка поезда идёт не по его вине!

Долго ли, коротко ли, но наш поезд всё же перетащили в Локоть. Вокруг раскинулся посёлок Веселоярск – родина Раисы Максимовны Горбачёвой. Железная дорога на этой станции уже считалась казахской, хотя это был ещё Алтайский Край. Невдалеке от посёлка стояла автомобильная таможня, возле которой с российской стороны светился плакат: «Ворота в Азию!» Я только не понял одного – с чего бы зачуханная Рубцовка вдруг стала Европой?!! «Проверяльщики» не пришли к нам и здесь, и состав, доверху гружёный «челночным» барахлом, плавно перетёк из России в Казахстан…

Второй путь от Локтя до Семипалатинска убрали к этому времени полностью и, чтобы поездам было где разъехаться, вдруг восстановили разгромленные некогда станции Дюсакен и «Обгонный пункт №41». А в Семипалатинске ярко светило ласковое солнышко и стало хорошо пригревать. Я успел выскочить из вагона прежде, чем оттуда стали выносить все эти коробки с шампунями, и побежал искать магазин, в котором можно было бы купить карточку пополнения баланса сотовой связи «АctiV».

Найти такое заведение оказалось крайне непросто: в первом магазине, расположенном на самом главном проспекте города, карточек «Актива» не оказалось. С тоской вспоминая простоту пополнения баланса, налаженную «Киевстаром» в продуктовых магазинах Запорожья, я около получаса блукал с баулом по улицам, пока не нашёл местный «ЦУМ», где карточки «ActiV» ещё были, хапнул двадцатидолларовую и, восстановив связь с Габаевым, пошёл искать автовокзал, который оказался не так уж и далеко оттуда.

На перроне стояла «Газелька» Семипалатинск – Усть-Каменогорск, а рядом с нею притулился «длинный ЛАЗ» Астана – Усть-Каменогорск. Билеты на маршрутку продавались только в самой кассе вокзала, и я понёсся туда. Купив билет, я примчался к «Газельке», но её водила посмотрел в мой билет, и сказал, что это не к нему! Оказалось, что проклятая кассирша меня «кинула», и всучила мне билет не на маршрутку в 11.30 (как я её просил), а на автобус 11.35! «Газельщик» тоже оказался странным парнем – он не стал ждать, пока я разберусь с нею, и, хлопнув дверью, с несколькими пустыми местами уехал. Я поплёлся к автобусу.

Совершенно убитый автобус столичного автопарка, скрипя обшивкой, проржавевшей в некоторых местах насквозь, выбрался на главную улицу города и покатил к Иртышу. Японцы уже построили к этому времени новый подвесной мост через семипалатинскую речку, но наши водилы поехали всё же по старому и, покрутившись по шикарным транспортным развязкам, которые наделали вокруг станции Жана-Семей, выкатились на ту самую трассу, по которой я уже прокатился как-то на «КамАЗе» с прицепом.

Дорогу, шедшую от шульбинской трассы к Таврическому, уже полностью заасфальтировали, но наш автобус плёлся по ней со скоростью пешехода. На автостанции в Таврическом мы остановились. В салоне оказались пятеро иностранцев из какой-то церковной миссии, ехавших со свидания с Папой Римским, накануне этого «покорявшим целину» в Астане. Один мужик и четверо женщин, одетых в белые балахоны, наподобие больничных, и с огромными крестами на шеях, устроили по дороге молитвы-песнопения. Во время этой остановки они зашли в близлежащий магазинчик, увидели коробки с немецкими конфетами, немедленно купили парочку таких коробок и радовались, как дети!

Много ли людям надо для счастья?!!

Одна из «монашек» стала угощать этими конфетами всех, кто сидел в автобусе, но я у неё конфетку брать не стал, и ушёл на своё место в самом хвосте салона. Когда через пять часов этой муторной дороги я вылез на устькаменогорском автовокзале, меня уже ушатало настолько, что я мало что себе соображал – сил хватило лишь на то, чтобы добраться до гостиницы «Усть-Каменогорск» и снять одноместку.

Номер этой гостиницы стоил 2100 тенге (420 росс. руб.) в сутки. Мебель оказалась такой же древней, как и в Новосибирске, но телевизор был подключён к какой-то кабельной сети и выдавал невообразимое число каналов. Я посмотрел все мыслимые новости и упал спать.

В поезде до Семипалатинска я всё же умудрился простыть, и наутро, когда за мной прислали служебную машину с титаномагниевого комбината, уже начал тонуть в собственных соплях. Печальная традиция продолжилась: если уж помирать от простуды, так непременно в Усть-Каменогорске, причём уже в третий раз. Впрочем меня, как и всегда, спас смородиновый «Колдрекс» в виде порошка, растворяющегося в кипятке.

Через два с половиной дня беготни по комбинату меня отвезли на служебной «Волге» сначала в железнодорожные кассы на станции Защита, где я купил себе билет на самый скорый поезд, который стал ходить с этого лета между Семипалатинском и Алма-Атой I. Затем мы, заскочив в гостиницу за моими вещами, поехали в Жангиз-Тобе к этому самому 21-му поезду.

Поскольку водителю нужно было вернуться обратно ещё засветло, он привёз меня на станцию часа за два до поезда. Но меня это вполне устраивало, так как рейсовых автобусов в Жангиз-Тобе в это время всё равно не было. Я вновь неприкаянно бродил по перрону Жангиза, вспоминая, как ровно шесть лет назад, тихой летней ночью напоил весь персонал оной станции. Тут за мной увязался бездомный чёрный пудель. От края перрона в сторону вокзальчика шли четыре девчонки, и тут я услышал совершенно истошный рёв: следом за ними бежал вприпрыжку крохотный чёрненький котёночек, и вопил громче, чем гудок магистрального тепловоза!

Барышни прошли мимо, а котёнок остановился у моей сумки, тщательно обнюхал её, и с самым деловым видом уселся рядом, тут же перестав вопить. Конечно же, он был худ, как скелет, и я ещё подумал: «Да, братишка, „Вискасов“ тебе тут не попробовать…» Псина подошла ещё ближе, обнюхала котёнка, на что тот совершенно не отреагировал, и уселась рядом.

Они дружили!

В здании вокзала теперь работала небольшая частная столовая, повариха которой за каких-то 35 тенге (7 росс. руб.) вытащила мне из холодильника огромную, совершенно невообразимых размеров котлету. Я вышел с нею на перрон, и первым делом стал кормить котёнка. Желудок же у таких не больше напёрстка, поэтому в него влезла только половина сего кулинарного шедевра, а оставшуюся часть быстренько доел пудель. Крошка кот, снова спрятавшись от холодного ветра за моей сумкой, аккуратно вылизался и, увидев, как ветром проносит мимо золотинку от пачки сигарет, радостно умчался вслед за нею. Вскоре исчез куда-то и пудель. Но через час, когда подошёл мой поезд, я, садясь в вагон, обернулся, и вдруг увидел, что за моей спиной сидят рядышком котёнок с этой собакой, и с тоской в глазах провожают меня домой…

Паровоз и в самом деле оказался СКОРЫМ – мотаясь по этому участку «Турксиба» с 1983 года, я впервые ехал от Жангиза до Алма-Аты всего с 11-ю остановками! А за те почти четыре месяца, пока я не был дома, на обоих наших вокзалах успели окончательно доделать электрификацию – когда я уезжал 5 июня в Кустанай, столбов ни на Алма-Ате II, ни на Алма-Ате I ещё не было. Их только-только начинали ставить на перегоне через Рощу Баума. А теперь уже всё было готово, но поезда ещё ходили с тепловозами. По путям Алма-Аты I между тем уже елозил своим ходом взад-вперёд трёхсекционный «ВЛ80С», видимо проверяя состояние проводов. Забегая вперёд скажу, что официальное движение электровозов началось у нас ровно через месяц после этого, с 1 ноября 2001 года.

Ну а дом родной встречал истинно летней погодой – светило яркое ласковое солнышко и было плюс двадцать четыре. Меня встретили Жамал и Санёк Иванов, которые минут за десять привезли меня на машинке домой. Осенний марафон длиною в 5596 км благополучно кончился…