Читать книгу Посвящая тебе - Mioto Hamura - Страница 10

Я никогда раньше не опаздывала, никогда не заставляла кого-то меня ждать. Честно говоря, мне всегда было непонятно, почему люди так или иначе умудряются это делать, а некоторым это удаётся постоянно, будто поддерживая традицию, которую они не осмеливаются нарушить. Но сегодня мне казалось, что я опаздываю так сильно, что ни одному человеку, опытному в этом деле, не сравниться со мной.

Я бежала по улице вдоль домов и высотных зданий, не различая ничего на своём пути. Для меня в тот момент время и пространство соединились воедино в одной точке отсчёта, в системе измерений, которую я не знала. Я не смотрела на часы, не видела проезжающих мимо машин, людей, шагающих по тротуарам, шаг за шагом двигаясь в направлении больницы.

Внутри всё разрывалось на маленькие кусочки. Я физически ощущала эту нереальную боль, думая, что моё сердце вот-вот остановится. Мне казалось, что это именно моя жизнь вот-вот и оборвётся и наступит конец, потому что я опоздаю. И от этого страха я продолжала бежать ещё быстрее, оставляя позади переулок за переулком и огибая всех, для кого происходящее сейчас со мной не имело никакого значения.

Я вспомнила уроки физкультуры в институте и новеньких первокурсников, ещё совсем не знающих, что их ждёт впереди: бегущих по усыпанной листьями сырой и холодной земле, ругающихся на преподавателей и вечно ноющих о том, что всё плохо, что всё болит и всё вокруг не так, как им бы того хотелось. Все мы были такими. Но годы проходят и всё это становится таким бессмысленным и глупым. Как в одном из учебников по социальной психологии: «Обычное дело – гусеницы превращаются в бабочек, а затем уверяют, что они и в юности были маленькими бабочками. Зрелость всех нас делает лжецами».

Помню, как бежала год назад пять километров по мощёной дорожке набережной в последний раз, когда солнце уже прогрело воздух, а ветерок с реки, пробирающийся в лёгкие, охлаждал их, освежая мысли в голове. Почему лёгкие связаны с мыслями? Не знаю, но вдыхая запахи утра кажется, что жизнь начинается с чистого листа.

В действительности, бег был моим нелюбимым видом спортивной подготовки в школе. Я никогда не прибегала первой, напротив – всегда была последней. После аварии, сначала запрещавшие мне бегать – врачи, родители, в конце концов, решили, что мне он необходим, чтобы вернуть форму и, собственно, немного подкосившееся здоровье. Но как я не пыталась, даже не замечая боль, на которую было тогда всё равно, и которая так или иначе потихоньку утихала, а потом и вовсе сошла на нет, мне совсем не нравилось смотреть в спины бегущих впереди.

Бег выматывал меня морально и от этого я начинала задыхаться, нервничать и тогда просто останавливалась, приходя к финишу обычным шагом. Я даже отказывалась сдавать нормативы, соглашаясь на любую плохую оценку, лишь бы не проходить через это снова. Но здесь в институте, почему-то, всё было по-другому.

Многое зависит от людей нас окружающих. Мне хотелось стараться для того, чтобы меня замечали. Впервые я начала что-то делать с такой эгоистичной целью. В одной из групп другого факультета был спортсмен, который, казалось, может бежать бесконечно, не останавливаясь и в любом направлении. Я хотела бегать также, чтобы быть первой, чтобы догоняла не я, а меня. И я побежала, просто чтобы доказать, что и я могу. А спустя несколько лет таких институтских тренировок по полчаса дважды в неделю беспрерывного бега, какие-то пять километров, раньше казавшиеся мне чем-то нереальным, превратились всего лишь в дистанцию с началом и концом, в которую я укладывалась за каких-то быстро исчезающих двадцать минут. Но ведь заканчивая последний класс школы я даже не предполагала, что такое будет возможно, и что мне будет так нравиться бег.

Этот последний раз остался в моей памяти и каждый раз вновь и вновь воспроизводя его в своей голове, словно со старой видеоплёнки, хранящейся где-то в библиотеках моего разума, приятной волной по телу, он наполняет меня эмоциями радости и спокойствия.

Я вспоминаю, что бежала тогда одна. Сама так решила, что не буду в паре, что не буду ни под кого подстраиваться. Надев наушники, включив музыку, я побежала навстречу слепящему солнцу. И мне казалось, что оно дарит мне свою улыбку и поддерживает, говоря не останавливаться и не оглядываться назад.

Позади оставалась лишь тень, а впереди лишь финиш, которого я скоро настигну. Из-за блестящего асфальта не было видно, какая дистанция уже пройдена и сколько ещё бежать. Время точно также проносилось мимо, не считаясь с системами его измерения. Я не замечала тех, кто был быстрее меня и не знала, кто сзади. Я просто бежала. И даже ноги не уставали, потому что я верила, что смогу добежать до конца.

Старт, середина, обратно, последний поворот и финишная прямая. Преподаватели, стоящие вдали, с которыми ты больше не будешь заниматься, которых вряд ли увидишь, те, которых будешь помнить и с которыми грустно расставаться. Последние метры на седьмом дыхании, с верой и вырывающимися наружу эмоциями. Сливающийся с небом горизонт, река, быстрая и холодная, и финишная черта. Несёшь своё тело вперёд тяжело дыша, снимаешь наушники, и слушаешь песни ветра на берегу.

Тогда я думала только об одном: как же хорошо было, когда я бежала, как же мне это нравилось, и как же я не хочу останавливаться. Я не хотела, чтобы эти километры заканчивались, желая, чтобы они ускользали, как и река за горизонт, в неизвестность, всё дальше и дальше вперёд, туда, где возможно меня кто-то ждёт.

Дорога с машинами, где люди в своих маленьких мирах и остановившиеся для меня сейчас стрелки часов. Я бежала также, как и тогда, но теперь меня действительно ждали на том конце пути. И кроме этого, ничего больше не имело значения.

Достигнув больницы, за несколько кварталов от института, я ворвалась в вестибюль сквозь пластиковые двери. За большой и длинной стойкой среди компьютеров и стопок бумаг, где предполагалось нахождение как минимум трёх человек, была только одна девушка. Тишина утопила в себе большой холл со скамейками для приходящих, где не было никого. Свет горел приглушённо, а на стене напротив я, наконец, обратила внимание на тикающие часы.

Было около четырёх, когда я, подбежав к стойке, и совсем не отдышавшись, попыталась произнести его имя, но у меня ничего не вышло. Не знаю, сколько я тогда пробежала, не остановившись ни на минуту. Смотря на девушку в форме, поправлявшую очки, я не знала, что делать дальше. Для меня это было просто безумие. Начался кашель. Я не могла никак вернуть дыхание в нормальное состояние, а сердце колотилось с бешеной скоростью. В одной из дверей очень вовремя появилась медсестра. Она мигом бросилась ко мне, испугавшись, что у меня может быть приступ астмы. А когда пришла в себя, меня посадили на скамейку и дали стакан воды. Мне было не до разговоров, и я снова стала повторять его имя, спрашивать номер палаты, где он лежит. Медсестра и девушка-администратор были не просто удивлены, они были напуганы.

– Вы пришли его навестить? – Медсестра непонимающим взглядом смотрела на меня, а администратор вернулась за своё рабочее место, как видимо оставив всё на неё.

– Да.

– Вы ему кем-то приходитесь?

– Мы близкие друзья.

– Это очень хорошо, но видите ли, приём посетителей проходит строго по записи и по разрешению родителей.

Каких родителей? Похоже, она что-то путает, в двадцать восемь лет и родители, он же не ребёнок. Я посмотрела на неё очень странно, так, что она даже растерялась. Представьте, что профессору юриспруденции доказывают, что существует какой-то законодательный акт, которого на самом деле нет. Мне казалось, что я тот самый профессор, которому студент, сдающий экзамен, выдаёт фраза за фразой какой-то бред.

– Послушайте, мне действительно нужно его увидеть, это срочно.

– Но приём по записи и если вы не родственница, то только в определённые часы. Больным нужен отдых после процедур.

– Но мне нужно сейчас, пожалуйста.

– А вы точно ищете этого человека?

Этот вопрос меня совсем вывел из себя. Я вскочила и направилась к одной из дверей. И хотя не хотелось поднимать шум, ругаться, но так просто покидать это место я не собиралась. У меня совсем не было сил спорить. Голос звучал как натянутый стальной трос, который вот-вот оборвётся.

– Просто скажите, где он? Это очень важно. – Я ходила от одной двери к другой, а медсестра за мной, пытаясь что-то у меня узнать, но я её совсем не слушала, пока она, наконец, не согласилась.

– Хорошо, но знайте, он не хочет никого видеть, родители уже не знают, что и делать. Вот только, откуда вы его знаете, если вы не родственница? Вы его учительница?

– Учительница?

Это меня совсем сбило с толку, но думать я уже не могла.

– Пойдёмте, сейчас никого нет. Думаю, он будет удивлён. – Она немного замялась, но сказала, что лучше, когда всё-таки кто-то приходит, чем никто. – Пойдёмте.

В конце холла была незаметная дверь, совсем в другой стороне от входа. Медсестра открыла её своим ключом, и мы поднялись на четвёртый этаж по одной из больших лестниц. Снаружи здание не казалось таким большим, как изнутри. Бело-голубые стены, на некоторых этажах зелёные и бежевые проходы. Пластиковые окна с большими подоконниками и цветами на них. Этот корпус был, как жилой дом. Зайдя на этаж, казалось, что попадаешь в чью-то квартиру, только с маленьким количеством мебели. Меня провели в конец мимо комнат, совсем не похожих на палаты.

– Здесь надо раздеться.

– Хорошо.

Я сняла плащ и шарф, повесив всё на вешалку, которую мне достали из комода.

– В палатах сохраняется чистота и поэтому, чтобы пройти туда, следует также надеть халат и переобуться.

Медсестра достала из ящика специальные вещи. Тапки были похожи на чешки, только подошва как у кед. Видимо их выдают для посетителей, и всегда обрабатывают чем-то, стирают, не знаю, тогда мне было не важно задумываться о таких вещах.

После всех этих процедур она заставила чисто начисто вымыть руки и побрызгала каким-то спреем. Дальше мы прошли к лифту и поднялись выше на этаж. Когда двери открылись, я увидела большой круглый холл с диванами и необычными коврами. По сторонам были расставлены коробки с игрушками, а впереди коридор уходил в две стороны, образуя таким образом что-то наподобие буквы «Т» или гриба. Пройдя холл, его ножку, мы направились влево.

– Идите тише, многие спят. – Но я шла тихо, в тапках невозможно было шуметь.

Странное ощущение исчезло, уступив, как и прежде, место неизвестности. Это были настоящие палаты. Во многих из них были сделаны большие стеклянные окна, но сейчас все они были занавешены синими шторами, что вряд ли было возможно что-то рассмотреть. Только тогда, когда запах больницы добрался до моих рецепторов, задев нервные окончание и донеся импульсы до головного мозга, я поняла, что всё это сейчас вокруг меня настоящее. По спине пробежала мелкая дрожь. Мы шли в самый конец, и дойдя до последней комнаты, медсестра остановилась у двери, где висела табличка с его именем и какие-то данные, которые я не могла прочесть.

– Пришли.

Меня вдруг действительно затрясло и бросило в холодный пот. Я так хотела его увидеть, но боялась двинуться с места. Сердце в который раз бешено заколотилось. Медсестра постучалась и зашла первая, скрывшись на несколько секунд внутри.

– Привет! Тут к тебе нежданный гость. Я, конечно, не хотела пускать, но ты всё равно не спишь, а так хоть веселее будет.

Я слышала, что она говорила и вошла за ней. Но то, что я увидела, меня действительно потрясло. Теперь мне всё стало понятно, потому что профессором, преподающим юриспруденцию, оказалась вовсе не я.

– Это ещё кто такая?

Мне ничего не оставалось, как ответить привет и замереть.

– А вы не знакомы? – Медсестра засуетилась, перемещая взгляд с меня на него, с него на меня.

– Я кажется…

– Да?

– Я…

– Мы знакомы, спасибо.

– У вас есть час, потом начнутся процедуры.

Медсестра ушла. А я осталась стоять посреди светлой комнаты с глупым выражением лица. Справа стоял диван, за ним штора, скрывающая стекло; слева комод с вазой фруктов на нём. И напротив – окно с огромным подоконником, на котором можно было даже сидеть. Посередине же, справа от меня, стояла высокая кровать с тумбочкой, на которой стояли какие-то измерители. С другой стороны, ближе к окну, стойка для капельниц, медицинское оборудование, а на кровати, держа на коленях ноутбук, сидел мальчик лет четырнадцати. Хотя откуда мне было знать, сколько ему лет?

Путь, который я проделала сюда, оказался всего лишь недоразумением. Я ошиблась и доставила столько неудобств этим людям. Я не знала, что мне следует сказать и не могла сдвинуться с места. Он молчал, а я только и могла, смотреть на него.

Очень худой и не слишком высокий, хотя, может даже такого же роста, как и я, одетый в лёгкие бежевые мягкие штаны и белый джемпер, он что-то неустанно печатал и читал на экране. Но его лицо казалось мне почему-то очень знакомым. Может потому что все дети кажутся похожими? Молчание затянулось.

– Послушай, извини меня, я думала ты тот, кого я ищу. – Он не обращал на меня никакого внимания, но то, что сказал, что мы знакомы, было для меня хорошей поблажкой.

– Одинаковые имя и фамилия, да? – Произнёс он, даже не повернувшись, и ни на секунду не оторвав взгляд от экрана.

– Вроде того.

– Ты уйдёшь?

Я не знала, куда мне сейчас идти, точнее просто не была готова просто так уйти. Я не могла этого сделать.

– А можно я здесь побуду?

– Как хочешь.

Я сделала пару шагов к дивану и села. Осмотрев всю комнату сверху донизу, я не нашла ничего необычного: всё было, как и во всех специализированных клиниках. По крайне мере, я всегда так их себе представляла.

Мальчик, сидящий напротив, с таким же именем и фамилией как у него. Вспомнив о нём, мне захотелось улыбнуться. И только я сделала это, как он повернулся и застыл, не отрывая взгляд. Именно тогда я заметила, что на его лице не было и намека на какую-то болезнь. Худой и бледный, но совсем не болезненно, хрупкий и может быть ранимый, красивый ребёнок. Действительно. Мягкие каштановые волосы, прямой нос и тёмные карие глаза, вот только ничего не отражающие, будто застывшие на морозе, и как льдинки, изредка поблёскивающие на солнце.

Он снова отвернулся. И в этот момент его взгляд на секунду показался мне суровым и недовольным. Не знаю, что он хотел сказать, но промолчал. А я не могла сидеть смирно, хотя боялась нарушить тишину. Мои нервные ниточки, словно струны вибрировали внутри, и чтобы не выдавать своё излишнее перенапряжение, мне захотелось с ним поговорить.

– Здесь есть интернет?

– Да, нужен пароль от wi-fi?

– Нет. – Пауза снова поразила комнату минутным безмолвием.

– Что пишешь? Участвуешь в переписке каких-нибудь форумов или в чатах?

– Нет. Не вижу смысла в форумах. – Он говорил сдержанно. Не знаю, нервничал ли, но всем видом он старался показать, что не хочет общения. Хотя может просто не знал, что делать в этой ситуации?

– Не представляю, как люди раньше обходились без интернета. Ведь это целый мир. – Я пыталась заставить мозг работать, чтобы хоть как-то связывать не связываемые в голове мысли. – Мне иногда кажется, что сеть связывает всех людей в мире. Можно узнать о другом конце планеты, не выходя из дома. Если бы его не было, то я бы, наверное, никогда бы не узнала много всего интересного.

– Есть книги. В интернете не так много интересного. И много вранья.

– Я много читаю, но в книгах вранья не меньше, а иногда они полностью из него состоят, разве нет?

Он продолжал отталкивать от себя, но это расслабляло, и я потихоньку стала успокаиваться. Я вспомнила, со слов медсестры, что он давно никого не хочет видеть, а тут заваливается внезапно неизвестная гостья и начинает с ним разговор. Совсем чужой человек, о котором он ничего не знает. Верно? Да, мальчик немножко в шоке.

– Почему ты сказал, что знаешь меня. Меня бы выгнали?

– Может я тебя правда знаю?

– Откуда? – Он немного задумался.

– Давно. Как-то раз ты напялила синие колготки с жёлтым платьем. Честно, но это было ужасно. И тогда я подумал, что так может сделать человек с отсутствующим мозгом. Нельзя, конечно, говорить про другого за глаза что-то плохое, но извини, перепутать человека – это уже слишком.

– Синие колготки? Выдумываешь. – Мои мысли улетучились в неизвестном направлении. Всё, о чём я подумала в тот момент, было кучей хлама во всех смыслах. Я начала очень быстро перебирать в памяти всю одежду, что была у меня в шкафу. К счастью, её было не так много и секунды, отведённые на это, быстро закончились.

Он всё смотрел на меня так, будто я не смогла ему сказать, сколько будет дважды два. Его ледяной взгляд заставлял меня копать всё глубже и глубже в своей голове. Думать. Следующая минута, погрузившая меня в воспоминания, прошла так, словно я пыталась решить уравнение длиной в несколько километров, решение которого должно было бы за несколько секунд спасти мир от апокалипсиса. И, наверное, конец света всё-таки наступил, если бы не моя странная логика, точнее неожиданно возникшее решение проблемы.

– Там, на остановке, да?

Эх, чтобы я надела синие колготки, это никак не могло быть правдой, но мне ничего не оставалось, как сказать:

– И ты меня запомнил? – Я расплылась в улыбке, но видимо произнесла всё слишком громко, что он аж вздрогнул, а лицо перекосилось от удивления, но тут же пришло в бесстрастное состояние.

– Хм.

Я быстро направилась к окну, где на подоконнике справа заметила какую-то книжку, перевёрнутую названием вниз в чёрном переплёте. Я была права, когда думала, что на подоконнике можно сидеть. Осмотрев остановку из окна, справа от больницы и прямо через дорогу, было ясно, что из окна видно всех, кто на ней стоит. С пятого этажа это было достаточно легко, и даже если это кажется невозможным, пусть не цвет глаз, но лица стоящих там действительно можно было разглядеть.

Не знаю, заметил ли он, что я задумалась на мгновение, пытаясь разобрать то странное и расплывчатое чувство, что потихоньку разгоралось у меня внутри. Почему-то оно постепенно делало меня радостней. Мне начинало нравиться в этой палате. Я повернулась к нему с довольным лицом.

– Знаешь, что это значит?

– Что? – Он был удивлён и смотрел на меня, явно думая, что больная здесь именно я. Может быть даже представляя: а не сбежала ли я из психиатрической больницы.

– Что я не перепутала человека!

– Чего?

– Значит, так было надо, чтобы я непременно появилась здесь.

– У тебя всё хорошо с головой?

– А ты очень вежливый мальчик.

– Да-да.

– Знаешь, иногда я думаю о том, что люди, которые часто видятся на улице рано или поздно где-нибудь, да встречаются. Их как будто притягивает друг к другу. Ведь так бывает: в толпе заметить человека, который тебе понравился и потерять его. Обычно такое случается каждый день, но, если этот человек действительно твой, если вы с ним должны встретиться, через некоторое время, ты обязательно его снова увидишь. А потом начнёшь встречать вновь и вновь, пока кто-нибудь из вас не сделает шаг в сторону другого. Ты понимаешь?

– Вообще-то это похоже на бред сумасшедшего. Ты действительно здорова?

– У нас есть ещё время, давай поговорим?

– О чём это я с тобой должен говорить?

– Не знаю, о чём-нибудь?

– Я не хочу.

– Но ты уже со мной разговариваешь. – Я поймала его. – Увы. – Мои плечи поднялись и опустились. – Я тебе расскажу, почему я здесь.

– Может быть ты расскажешь это не мне?

– Мне больше не с кем поговорить. Но если не захочешь, я больше не приду.

Я вернулась на диван, села и уставилась на часы. Он некоторое время молчал, смотря в ноутбук рядом с собой. Мне стало обидно. Мне захотелось рассказать ему что-то о себе, просто так, но этот внезапный порыв, казалось, был обречён на неудачу.

– Ладно.

Он отложил свой лэптоп в конец кровати и, усевшись по-турецки, стал внимательно слушать. Меня это немного смутило, но было приятно, что он так поступил. Хотя приятное быстро закончилось. Почему оно заканчивалось так же быстро, как и начиналось?

– Ну, что уселась? – Со скучающим видом, будто его заставляют делать что-то насильно, отвёл взгляд на корзину фруктов.

– Я даже позабыла, с чего хотела начать.

– Вообще-то ты должна это знать, ты же всё это придумала, вот только поспеши, а то не успеешь.

– Грубо. Тебя кто вообще учил так разговаривать?

– А я сам учился. Сама видишь, интернет может научить всему, разве не ты это говорила?

– Не перевирай смысл сказанного мной. Может, только информацию надо выбирать. – Чтобы не перейти границы, следовало быстро возвращать разговор в прежнее русло.

– У тебя Скайп есть?

– Зачем тебе? Я говорил: не люблю форумы, чаты, переписки.

– Почему?

– Не нужно мне это.

В комнате было тихо-тихо. Лишь за дверью изредка слышался шум проходящих медсестёр и пиканье где-то далеко расположенных аппаратов, назначение которых я не знала, но этот звук не раз слышала в разных фильмах.

– Ладно. – Он понял, что я ушла от темы. Тогда, немного подождав, я продолжила.

– А каком ты классе? Я хорошо училась, но я не люблю школу, и институт тоже.

– Наверное был бы уже в 8-м, не считал.

Быстренько я прикинула, сколько ему лет. Должно было бы быть четырнадцать, но он казался мне немного младше, возможно я бы сказала, что ему двенадцать или тринадцать.

– А ты не учишься здесь, к тебе не приходят?

– Слушай, ты о себе хотела рассказать. Ведь можно и к психологу записаться и ему рассказывать о всякой ерунде, так что давай пока я добрый, тем более что это будет бесплатно.

– Психолог? Не нужен мне психолог, один у меня уже был, в институте преподавал.

– Верно, тебе, скорее всего, психиатр нужен.

– Полегче, прям как моя сестра. – Он ухмыльнулся.

Разговаривал ли с ним кто-то так, как позволяла себе я? Я смотрела на него, но не могла поверить, что ему здесь делают уколы, дают лекарства, что он болен. Даже аппарат, стоящий рядом и капельницы, висевшие на специальной штуке, не убеждали меня в этом. Передо мной сидел симпатичный мальчик, не с очень милым характером, упрямый и умный. Многие, наверное, пытаются угодить ему во всём и скорее всего, это выводит его из себя. Обычно такие дети, теряя что-то, приобретают взамен то, что мы ищем годами, и что не всегда можем понять и принять.

Я вспомнила, как много фильмов посмотрела про детей, больных той или иной болезнью, про людей, которые каждый день сражаются за свою жизнь. Казалось, просмотрев столько всего, прочитав об этом – можно увидеть в такой ситуации, что беспокоит человека, ведь ты вроде сталкивался с этим, хоть и в теории. Но я не понимала, что происходит. От очередного атакующего меня монолога закружилась голова. Ведь когда на самом деле оказываешься втянут в сложную историю, даже если она происходит не с тобой, но на твоих глазах, всё иначе, ведь так?

– Даже хорошо, наверное, что ты в школу не ходишь. Всё там совершенно также, как и во взрослой жизни: у кого ребёнок побогаче, тот и отличник, если только не гений, что тоже не так уж и хорошо. Но простым ученикам, таким, какой была я, тяжело приходится. Если рассказывать, как есть, то медаль мне было не получить. И это естественно, если классную в школе я не любила, да и она меня как-то тоже не очень. Помню, как списала на одной из олимпиад ответы. Она мне тест с ответами дала, вот только я маленькая была, их надо было выкинуть, а я ещё и другу об этом рассказала. В итоге меня вычислили и заставили переписывать, а друг обиделся, что может быть не первым, так такой скандал закатил. Ужасно было. Вернуть бы всё назад, я бы просто списала, ответы смыла в унитазе, молчала бы в тряпочку и была бы первой.

Ещё помню, что однажды я нарисовала плакат на дежурство, а когда конец недели подошёл, смотрю, моя классная снимает его и мнёт. А он знаешь, какой огромный был: метра два в длину и половину в ширину, а она его берёт и складывает на моих глазах, чтобы выкинуть и ещё мне с подругой говорит: идите в столовой убирайтесь. Ну а я, ничего не ответив, хлопнула дверью и ушла. Я тогда такая злая была, что решила больше никогда ничего для школы не делать. Бесполезно просто, если ты подарки директору не носишь, к тебе и отношение другое. Так что я мечтала скорее её закончить.

Так было? Я вспомнила? Я вспоминала то, что так хотела забыть? Или нет? Меня начала бить мелкая дрожь. Я такого не помню… Это была ведь не я?

– Ты чего?

– Всё нормально. – Но на самом деле, всё не было нормальным.

– Ты со мной сейчас на каком языке говорила?

– Я на другом языке говорила? – У меня, конечно, бывают заскоки, но до такого? – Это из-за учёбы, я сейчас на курсы хожу, для практики. Без этого за границей мне будет трудно устроиться на работу и вообще. – Ужас, что за чушь я несу?

– Ты смешная, как ребёнок. Сама не замечаешь, как обо всём рассказываешь?

– Что?

– Не знаю.

– Не всё так сильно изменилось. Все слова другие говорят?

– А зачем тебе за границу?

– В другой раз расскажу.

– Если будет следующий раз. Продолжай, пока не забыла. – Его взгляд скользнул по мне хитрой усмешкой.

– Я была рада закончить школу, даже не одну. Умею играть на пианино, читать ноты с листа и импровизировать, а ещё я рисую.

– От скуки на все руки? – Меня не рассмешила его подколка, я просто продолжала говорить.

– В школу музыки ходила очень давно, это было ещё до того, как я стала посещать арт-кружок. Преподавательница там была настолько строгая, что все свои эмоции выражала через агрессию и ярость в словах. Как меня только не называла: и бараном, и пеньком, и говорила, что медведь на ухо наступил. Я плакала на уроке, а слёзы стекали на клавиши, отчего пальцы скользили. Но на экзамене сыграла лучше всех. Даже другие учителя признали это. А моя была в шоке, потому что пять мне ставить в дневник после трёх троек по четвертям подряд, не могла. Но поставила. Я тогда домой шла, улыбаясь во весь рот. Да, все тогда точно думали – странная.

– Да, вообще-то, ты и сейчас такая.

– Я всё-таки старше, и ты меня даже не знаешь, зачем говорить такие вещи? – Он закатил глаза.

– Ну, продолжай, старшая. Что там с рисованием?

– Я рисую.

– С юмором у тебя тоже проблемы. А на пианино все ещё играешь?

– Нет. У меня даже дома его нет…

– Продали?

– Не знаю.

– Как не знаешь? – Я посмотрела на него, но не ответила. В голове вновь образовалась чёрная дыра.

– Знаешь, если умеешь рисовать, это не скроешь. Вообще-то, поэтому меня и заставляли рисовать плакаты в школе. Чтобы рисовать, не надо учиться.

– Значит у тебя талант?

– Рисовать надо сердцем и душой. Просто если видишь что-то, мысли, они складываются в картинку, иногда просто приходят и заседают в мозгу, и долго-долго всплывают перед глазами до тех пор, пока ты не напишешь их на бумаге. Тот, у кого этого нет, нет этого чувства, сокрытого внутри, он никогда не сможет превратить образ в реальность. Художник будет страдать, изводить себя, пробовать, раз за разом срываться, искать нужную линию, цвет, пока не найдёт, пока задумка не оживёт в реальности… Возможно это талант или дар.

– То есть тебе плохо, когда ты рисуешь?

– Всегда, если я рисую, я очень устаю, иногда на столько сильно, что могу даже сразу заснуть. Но это стоит того. Знаешь, ради своих рисунков я готова так уставать, готова на всё, лишь бы оставить что-то после себя.

– Оставить после себя?

– Если знаешь, что после тебя что-то останется – от этого хорошо на душе. Поэтому надо больше делать добра и никогда не желать людям зла, даже если они тебе не нравятся. Никогда. – Я посмотрела на него улыбаясь. Не знаю, что он думал в тот момент, но его глаза были опущены вниз.

– Слушай, ты тогда прости меня за колготки.

– Колготки?

– Я тебя обозвал…

– Конечно, прощаю, о чём ты. – Пауза. Молчание. Его грустное лицо вдруг делается циничным и меня пронизывает арктический ветер.

– Да уж. Я и не думал, что у тебе всё так плохо…

– Как я и думала: хорошего хватает на секунду.

– Так сколько же тебе лет? Если ты три школы закончила, и что ты вообще здесь со мной делаешь?

– Двадцать два. Пишу диплом, работаю, где подвернётся и постоянно что-то теряю.

– Теряешь?

– Да, у меня иногда провалы в памяти.

– Отчего?

– Восемь лет назад попала в аварию, видимо головой стукнулась. Но не будем об этом. – Я не хотела продолжать об аварии, скрывая от него тот шок, который сейчас теребил меня от внезапно возникших блеклых, но хоть каких-то воспоминаний. – Ведь здесь я потому, что потеряла одного человека.

– Потеряла? Совсем?

– Он взял и исчез.

– Нельзя просто так взять и исчезнуть, если только он не умер?

– Можно! Так получилось, что теперь я не могу с ним связаться, вот уже месяц. Знаешь, а он исполнял желания. Хотя теперь, я даже не знаю, был ли он реален или нет. – Может я просто уже давно сошла сума? Если все говорят, что ты чокнутая, то можно в это поверить. Я встала с дивана и подошла к корзине с фруктами, там лежали апельсины.

– Он уехал, а перед этим сказал, чтобы я его не забывала. – Я стояла, прислонившись к комоду и смотрела прямо на него. Не знаю, смогла бы я тогда заплакать, но, смотря на этого мальчика, я вспоминала его и ещё что-то и ещё кого-то, не понимая, что происходит. И думала о том, кто был сейчас где-то далеко. – А вдруг я забуду? А ведь вы даже чем-то похожи. – Я улыбнулась.

– Ты обкуренная?

– Что?

– Я вдруг подумал, что это бы всё объяснило.

– Нет!

– Тогда это дед мороз был.

– Какой ещё дед мороз?

– Желания твои исполнял. Или может ты выпила лишнего, вот и сюда зашла, перепутав какой-нибудь клуб?

– Я вообще не пью. Он был на самом деле, тем более, я отдала ему одну вещь, которую он должен вернуть. – Он наклонился немного вперёд, а потом лёг на койку, подложив руки под голову.

– Месяц, как будто это много. Ты думала он – это я?

– Услышала имя в институте, у тебя там из родных никто не работает? Говорили о тебе, а я была рядом. Вот и подумала. А он говорил, что учился там же.

– Это была бабушка. Она преподаёт. Теперь я даже знаю, где ты учишься.

– Да уж. Не думай туда поступать.

Только сказав это, я совсем не подумала: ведь он здесь в больнице. Он заметил это, но ничего не сказал. Мне казалось, что чем больше я оставалась там, тем быстрее начинала забывать, где я. Я продвинулась к стене со стеклом и разглядывала шторы, когда он спросил:

– Ты его любишь? – Я молчала.

– Ты, похоже, хорошо потрудилась, чтобы тебя сюда пустили. Да и пришла вся запыхавшаяся, бежала? – Я вернулась на диван.

– Долго бежала?

– Долго. – На глаза наворачивались слёзы. – Знаешь, так всегда, понимаешь то, что тебе нужно лишь в последний момент. Когда он уезжал, представляешь, полгода с человеком общаться и только потом понять, что не успела ему сказать самое главное, а уже поздно. Ведь казалось, что всё так будет вечно, что ничего не изменится. Представляешь, я просто запуталась во всём и перестала что-либо понимать. Я даже не понимала, что люблю. Как такое вообще возможно? Я была уверена в этом человеке, как в самой себе, будто это была я сама.

– А он, как он к тебе относился?

– Если бы ты знал, как он со мной познакомился. – Я расплылась в улыбке. – Меня резко вызвали на собрание студентов, занимающихся подготовкой выпускного, и я поехала в институт. Ты ведь знаешь, там рядом набережная? После я сразу пошла туда.

Настроение было не очень хорошее, но несмотря на то, что ехать туда далеко, иногда полезно просто так покататься на автобусах. Думается лучше. Садишься к окошку, вставляешь ракушки в уши и едешь на своей волне радиоволн, наблюдая через стекло мелькающие пейзажи. Мне от этого хорошо становится, не знаю почему. Наверное, на людей люблю смотреть: как жизнь протекает, чья-то чужая жизнь.

А иногда, едешь вот так и понимаешь: ведь те, кто рядом в этот момент, кто тебя просто видит в этом автобусе, они, все со своими мыслями, где-то далеко, и у них тоже какие-то свои нерешённые вопросы или несчастья. И хотя тебе совсем не до них, ты понимаешь, что уже часть их жизни, а они твоей, даже если через минуту ты забудешь их лица. Но тогда, все проблемы кажутся какими-то несущественными, потому что в мире миллионы людей, представь себе только, сколько разных жизней и судеб, и все пересекаются. Ведь пересекаются, даже если живут на разных концах земного шара. Всего-то один взгляд иностранца в твоём городе, хоть маленькое слово на форуме, и ты уже часть чьей-то жизни. Запутанно, наверное, да?