Читать книгу «В нем только времени напев…». Биография Натана Альтермана. Серия «Серебряный век ивритской поэзии» - Мири Яникова - Страница 7
«Перечное дерево»
ОглавлениеИврия Шошани родилась в галилейском поселке Ган-Баит. Ее отец приехал со Второй Алией, а мать была саброй из Рош-Пины. Иврия училась в школе в Явниэле, потом семья переехала в Иерусалим. После школы она пошла в учительскую семинарию в Иерусалиме, где познакомилась с поэтессой Зельдой, и они стали не просто однокурсницами, а близкими подругами на всю жизнь. Иврия Шошани занималась живописью и писала стихи.
Летом 1933 года в Тель-Авиве, в кафе «Шелег Леванон», она встретилась с Натаном Альтерманом. Они были вместе несколько месяцев, и ей больше никто не был нужен. Она оставила ради него своего прежнего друга. Натану тоже никто больше не был нужен, кроме нее… пока он не увидел Хеню Зисла.
Хеня стала для него наваждением. Она была невестой его друга, но Натана это не остановило. Он забрасывал ее письмами с отчаянной просьбой встретиться с ним вечером, писал, что будет ждать, сколько нужно… «Я очень прошу тебя прийти завтра в полдевятого или в девять вечера на бульвар Ротшильда. Отнесись ко мне как к хорошему другу и приходи. Я видел, что тебе очень трудно, и я хочу (пожалуйста, не обижайся!) помочь тебе. Все мои лучшие мысли заняты сейчас только тобой. Ты можешь отказаться от меня, но не можешь (да и зачем тебе?) отменить их. Ведь человек может остаться в одиночестве, даже когда он встречает кого-то. Я не помешаю твоему одиночеству, даже если иногда буду возле тебя. Я протягиваю тебе руку – не оставляй ее повисшей в воздухе, ей будет больно, и это очень ее обидит».
Хеня была новой репатрианткой, и ей нужна была работа. По профессии она была воспитательницей, и Натан привел ее в мэрию, в кабинет своего отца, который исполнял в это время должность инспектора дошкольного образования. Он попросил его помочь Хене. Отец не был от всего этого в восторге, но частично помог – для нее нашлась временная работа. Хеня, однако, уехала в Иерусалим, и Натан писал ей туда отчаянные письма с обещанием помочь с постоянной работой в Тель-Авиве. В какой-то момент он даже ее добился, хоть и ненадолго. Он не очень был ей нужен, но у него уже было имя, и его ухаживания ей льстили. В конце концов Хеня вернулась к своему жениху, другу Натана Мордехаю Овадьягу.
Все это время он и не думал расставаться с Иврией Шошани. Он ее любил. И ее тоже. А что?.. А она ждала, когда же он сделает для нее то же, что она сама сделала для него сразу же, – то есть расстанется с Хеней и оставит в своей жизни только ее одну.
Закончив учительские курсы, Иврия Шошани уехала работать воспитательницей в Дганию Алеф. Она была очень красива и пользовалась вниманием со стороны своих новых друзей-киббуцников. Но она не очень понимала, что на самом деле в ее жизни происходит. У нее был возлюбленный, Натан Альтерман, хотя она уже ни в чем не была уверена…
В первые же выходные, когда он смог вырваться со своих многочисленных работ, Натан приехал в Дганию Алеф к Иврие. Они уходят гулять вдвоем, спускаются к берегу Иордана, потом он остается у нее ночевать, а через день возвращается в Тель-Авив на работу. И сразу получает от нее грустное и сердитое письмо с рассказом о том, что киббуцникам не понравилось, что у нее гостил посторонний мужчина. Натан предлагает ей вернуться в Тель-Авив, зовет приехать навсегда и быть с ним.
Что ее удерживает? Хени Зисла в его жизни уже нет. Но она ведь была…
Она пишет ему в письме: «Я вижу, как ты идешь, ты высокого роста, и ты держишь мою руку и идешь за мной. Мы выходим из рощи, из листопада, из шума кипарисов, ты слушаешь сверчков, ты останавливаешься, потому что ты видишь небо. И я поражаюсь тебе, стоящему под светом луны в тишине – любимый… И я, такая глупая, выхожу к людям в электрическом свете, красивая, какой никогда не была, и любящая, как не любила никогда… Натан, извини меня за то, чем я не была, и за то, чем я была. Было плохо, довольно часто, я знаю много причин этому, и одна из них в том, что мое сердце стучало иногда в более высоком ритме, чем твое».
А он отвечает: «Можно заполнить письма буквами, но невозможно заполнить письма тем, как я хочу, чтобы ты была со мной. Ты кажешься мне настолько светлой и молчаливой и доброй ко мне, что я не могу видеть тебя другой. Поэтому иногда я не вижу тебя совсем. Ты понимаешь?..»
Он приезжает в Дганию Алеф еще раз с редакционным заданием – написать о киббуцах Иорданской долины (идея серии очерков о разных прекрасных местах Эрец Исраэль принадлежала ему самому…) В статье, опубликованной в «Турим» по следам поездки на Кинерет, он описывает прогулку, которую совершили они вдвоем с Иврией, из Дгании в Квуцат Кинерет, – конечно же, не называя имени «той, что шла с ним рядом». Посылая ей номер газеты с этой статьей, он заранее опасается ее реакции, и не зря… К письму он прилагает их совместную фотографию, которую сделал его друг во время той поездки.
Вдобавок к этой статье и независимо от нее, 22 декабря 1933 года в «Турим» он публикует стихотворение под названием «Перечное дерево»:1
Я умен – ты знаешь это превосходно.
Так узнай еще, насколько я сильней:
семь ночей несли луну над преисподней,
голову твою один я нес над ней.
И прохлада нас своей накрыла сенью,
и высокий час набросил свой настил,
и твое во мне исчезло отчужденье,
и уже я знал – его мне не спасти.
Если жажды я, как прежде, преисполнен,
если заглушаю памяти следы,
как мне горько знать, что ты отныне – полдень,
ну а я пока что – темной ночи дым.
Ты, увидя свет, уйти была готова,
ну а я опять не вижу ничего,
молот мой надменный разбивает снова
крепкие гранаты тела твоего.
Тут еще восстанет свет со всей вселенной,
множество ночей покой узнают здесь,
только мне нести твой образ незабвенный,
потому что я сильнее всех людей.
Дерево тебя пока что не забыло,
хоть оно не раз с тех пор уже цвело,
ароматом слезы лишь оно добыло,
от плодов же сердце плачем изошло.
Что же удивляться? Было – и пропало.
И быть может, верить мы с тобой должны:
если даже раз меж нами возникала
маленькая ложь – то в этом нет вины.
И еще пойми, что грешен я едва ли
в том, что рифмы грусть влечет из-под пера, —
если б все, как я, тебя бы воспевали,
то кого б тогда ты стала презирать?
…Иврия замолчала и перестала отвечать на его письма. Он понимал, что перешел границы, которые переходить не следовало. Ему ясно, что она сердится и на статью, и особенно на стихотворение. «Такие вещи нельзя произносить в полный голос. Нужно научиться говорить шепотом», – пишет он ей покаянно в очередном письме. Он пытается назначить еще одну встречу, в Тверии. Эта встреча, видимо, не состоялась.
Все это – поездка в Иорданскую долину, совместная прогулка, переписка, приглашение в Тверию – происходило в то время, когда он уже был знаком со своей будущей женой Рахелью Маркус.
Иврия не прижилась в Дгании Алеф. Вскоре ей предложили работу воспитательницы в Квуцат Кинерет. Там она встретила Йосефа Упина и переехала с ним в киббуц Афиким. Они были вместе до начала 40-х годов. В 1943 году она вышла замуж за другого киббуцника, Цви Офера, с которым они покинули Афиким. Она взяла фамилию мужа и под именем Иврия Офер выпустила впоследствии книгу рассказов, два стихотворных сборника и книгу детских стихов.
После смерти Натана Альтермана его друг и биограф Менахем Дорман обратился к обеим женщинам – Иврие Офер (Шошани) и Хене Овадьягу (Зисла) с просьбой предоставить ему письма, полученные ими от поэта-классика. Хеня без единого слова возражения отдала ему переписку. Иврия в просьбе отказала. Тогда он попросил ее хотя бы переписать из писем Альтермана куски, которые не касались ее лично. Эту просьбу она выполнила и передала ему несколько отрывков из писем Натана к ней.
Моше Лахав, зять Натана Альтермана, утверждал: у него имеется ясное ощущение того, что центральный персонаж первого стихотворного сборника Натана «Звезды вовне» – это Иврия Шошани.
Одно из главных стихотворений этого сборника – «Бесконечная встреча». Если обратить внимание на детали, то мы получим подтверждение этой версии. Например, «младенцы», для которых герой несет «изюм и миндаль» («изюм и миндаль» – это тема-образ из одной известной колыбельной на идише). Кто эти младенцы? Откуда пришла ассоциация? «Младенцы» были только у воспитательницы-Иврии. А еще – снопы. Где снопы? Снопы – в Иорданской долине… Возможно, эти ассоциации натянуты. Но все-таки «шторма» в первом четверостишии – это Иврия Шошани. О ком еще мог так писать Натан Альтерман, у которого все в жизни неплохо складывалось, в середине тридцатых годов в богемном и дружественном к нему Тель-Авиве? О ком может быть последнее четверостишие? Только о той, кто была любовью всей его жизни, потерянной им по его собственной вине.
За твои шторма – тебя я охраняю,
не поставить стены, не закрыть мне двери,
страсть моя – тебе, а мне сады сияют,
мне – одни шатанья, мне – одни потери.
Все мои стихи – ты грех им и судья ты,
и глаза мои смятение хранят,
в час, когда горят на улицах закаты,
собери в свои снопы меня.
Не проси у тех, кто ничего не дарит,
буду одиноким я в твоей стране,
и моя мольба не просьба – благодарность,
о тебе мольба, не обо мне.
До границ печали, до границ Вселенной,
по пустыне улиц, уходящих вдаль,
для твоих младенцев Бог мой повелел мне
принести изюм и принести миндаль.
Хорошо, что сердце держишь ты и помнишь,
а когда устанет – не жалей его,
пусть оно не станет лишь одной из комнат —
той, где нету звезд и нету ничего.
Там срывает месяц поцелуй случайный,
отвечает громом небосвод ему,
там уронит ветку дерево печально, —
поклонюсь ему и подниму.
Знаю, что когда тот грохот барабанный
в городах глухих, где боль и суета,
с ног меня повалит поздно или рано, —
вспыхнет меж колес улыбка та…
1
Переводы всех стихотворений Натана Альтермана и Тирцы Атар, помещенные в тексте этой книги, сделаны ее автором Мири Яниковой. Эти и другие переводы стихов Натана Альтермана, а также Рахели, Леи Гольдберг, Хаима Нахмана Бялика, Ури Цви Гринберга, Зельды и других поэтов находятся на сайте https://miryanik.wordpress.com.