Читать книгу Павловские должны умереть - Н. Д. - Страница 2

В лето 1913 года, после трагических событий моей несостоявшейся свадьбы, я вынужден был оставить Петербург и искать пристанища в иных краях. Мой давний товарищ по университету Розин рассказал о богатой семье промышленника, искавшей учителя своему 12-летнему сыну. Бедность подгоняла меня в стремлении найти доход и я, не особо думая о последствиях, согласился. Семья господина Павловского проживала лето в большой усадьбе в N-ской губернии, куда я вынужден был добираться сначала поездом, проделав путь в 400 верст, затем трясясь в телеге и слушая подвыпившего провожатого, коим оказался деревенский кузнец. Пейзажи, открывшиеся по пути следования, мало привлекали мой юношеский взор. Усадьба Павловских находилась в окружении многочисленных крестьянских деревень и полей, где возделывались так знакомые русскому человеку овес и рожь. Я, выросший в семье городского чиновника, был далек от понимания толстовской идиллии, и потому всю дорогу был погружен в сторонние мысли. Наконец, мы были на месте. Описать усадьбу мне совсем не сложно, ведь даже по прошествии стольких лет я, закрыв глаза, могу вспомнить каждую черту этого величественного строения. Усадьба представляла собой трехэтажное здание из камня и стали. Шпили ее уходили высоко вверх, теряясь на фоне темного, низко нависшего над ней неба. Окна смотрели на меня как глаза неведомого гиганта. Массивные двери, окаймленные стальными прутьями, рисовали в моем воображении рот чудовища, заглатывающего все, что волей судьбы попадалось на пути. Не встретилось мне ни парка, ни цветов, так свойственных для русской усадьбы моего времени, будто маленький островок промышленных центров новой России забросили в глушь допетровской эпохи. Меня встретила вся семья, с которой мне доведется пережить будущие события. Господин Петр Исакиевич Павловский был мужчиной средних лет, весьма строгого и величественного вида, так свойственного богачам. Он владел заводами по производству стекла, несколькими медеплавильными цехами, был советником министра промышленности. Супруга его, Мария Романовна Павловская, была красивой, но увядающей женщиной, несколько старше своего супруга, дворянкой от рождения и по виду. Дочь их, девица восемнадцати лет, Варвара Петровна, была малопривлекательной, с огромными руками и неуклюжей походкой, что делало ее похожей на гусыню. Встретил меня и управляющий делами Павловских, некий господин Илья Ильич Ручников, суховатый стареющий франт, пытавшийся казаться моложе своих лет, для чего он ежечасно поправлял свои редеющие волосы и смятый от долгого сидения пиджак. Но меня больше интересовал мой воспитанник, однако мальчик, которого как я знал, звали Александр, на пороге дома меня не ожидал. С ним я увижусь позже. Приветствие прошло в дружеском духе, чему я был несказанно рад, так как не знал, как встретит меня столь почтенная публика. Петр Исакиевич проводил меня в свой кабинет для разговора. Вот что он мне сказал.

– Ваши рекомендации меня порадовали, – говоря это, господин Павловский сидел в массивном кресле натурального дерева, я же стоял напротив, не приглашенный присесть. – Вы закончили один из лучших наших университетов, стажировались за границей. Верно ли я думаю, что вы не прочили себе такую карьеру? – рука Павловского обвела кабинет.

– Жизненные обстоятельства вынудили меня уйти из университета, искать новое занятие, – я решил с самого начала быть с нанимателем откровенным, ведь Павловские наверняка узнали обо мне все.

– Да, знаю вашу трагедию. Сочувствую. Что ж, я бы хотел, чтобы с моим мальчиком занимался именно такой человек. Вы юный, у вас наверняка прогрессивные мысли. Россия идет вперед, скоро мы перегоним дряхлеющую Европу, с ее бессмысленными идеалами равенства и братства, и мой сын должен продолжить путь отца. Итак, – Павловский ударил в ладоши, что следовало расценивать как окончание беседы. – Без лишних слов, прошу следовать за мной.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, и весь свой подъем я, невзирая на приличия, разглядывал богатое убранство дома. Наконец, мы стояли перед дверьми в детскую. Я изрядно волновался как примет меня Александр, и мои руки так вспотели, что я вынужден был промочить их о брюки.

Александр ждал нас на пороге. Это был невероятно красивый мальчик. У него были василькового цвета глаза, пепельные кудри обрамляли лицо, улыбка была такой задорной, что я невольно улыбнулся в ответ.

– Александр, познакомься. Твой новый учитель – Николай Сергеевич. Прошу, прими его как следует, – при этих словах Павловский протянул руку, чтобы погладить сына по голове, но встретив его устремленный взгляд, замер на полпути. – Александр, надеюсь, ты меня понял.

Затем Петр Исакиевич оставил нас одних.

Я все еще продолжал подбирать нужные слова, но Александр начал первый:

– Мамочка любит называть меня Алексом, иногда Алексисом. Но это отвратительно. Прошу называть меня «Саша», только так.

– Хорошо, – все, что я нашелся ответить.

– А как мне вас называть? Думаю, будет уместно Николя. Вы согласны?

– Пусть так, если тебе угодно.

– Угодно. Хорошо. Почему вы приехали сюда? Вы не похожи на моих прежних учителей, – Саша расхаживал по своей комнате, руки его были сцеплены за спиной. Я был на настоящем допросе, подумал я.

– Я действительно не учитель, вернее, никогда не пробовал себя в этой ипостаси. Я работал в университете. Но так сложилось…

Саша прервал меня:

– Я хочу знать все!

– Моя невеста погибла. Пребывание в Петербурге стало невозможным для меня, – я сам не понимал, почему рассказывал ему все это, но не говорить я как будто не мог. Его васильковые глаза пронизывали меня. Моя история показалась ему скучной, поскольку он побежал в соседнюю комнату, и я услышал крик:

– Идите сюда, скорее. Здесь будет видно лучше!

Я оказался в комнате, предназначенной для занятий, поскольку здесь имелась весьма недурная библиотека, парта, доска и учительский стол. Саша стоял у окна и водил рукой по стеклу.

– Сейчас они ее найдут. Смотрите, Николя, – он указывал мне куда-то вниз.

Я увидел деревья, уходящие вглубь тропинки и длинные кусты боярышника. Вокруг суетились какие-то люди, по виду – работники усадьбы. Внезапно я услышал женский крик. Кричала кухарка, тучную фигуру которой я увидел у входа на кухню. Она выронила ведро и схватилась за сердце. Мужчины подбежали к ней, один схватил ее, пытаясь помочь, другой побежал к кустам, куда указывала трясущей рукой кухарка. Я последовал их примеру, и когда мой взор нашел источник возгласов, дыхание мое на миг остановилось. В кустах боярышника я увидел девушку, лежавшую навзничь, ее мертвые глаза были открыты и смотрели прямо на нас.

Вечер дня моего прибытия в усадьбе Павловских прошел в тишине. Казалось, что отравление молодой горничной должно было всколыхнуть весь дом, но оно волновало только меня. Управляющий Илья Ильич рассказал мне, что горничная Глаша давно обещала умереть, если возлюбленный бросит ее. Накануне смерти он прислал ей письмо, в котором сообщил о расставании. Недолго думая, Глаша нашла на кухне яд для крыс и приняла его в тот же вечер, стоя под окнами гостиной. Весь следующий день ее искали, и нашли, чему мы с Сашей стали свидетелями. На ужине я сидел за одним столом с господами Павловскими, и мог убедиться, что к смерти в этом доме либо привыкли, либо были к ней равнодушны. Все проявляли недюжинный аппетит в поедании щедро приготовленных блюд, и никто за столом ни разу не заговорил о случившемся.

Ночью мне не спалось. Сначала душный летний воздух врывался в мое окно, и каждый вдох давался мне с большим усилием. Я был совсем не привычен к жаркому запаху преющего поля и дурманному аромату ночного леса. Затем, когда мое усталое сознание стало проваливаться в дремоту, я стал слышать звуки. Далекие голоса приближались, и, наконец, я услышал воочию голос Аннушки. Моя невеста стояла в двух шагах от меня, в подвенечном платье и фатой за спиной. Ее руки в белых перчатках тянулись ко мне, она пела мне песню. Слов песни было не разобрать, но ее голос и она были так реальны, что когда стук в дверь отвлек меня от мира грез, я долго не хотел просыпаться. Моим ночным гостем оказался Саша. Я хотел отправить его спать, но он не хотел слушать увещеваний и, зайдя ко мне в комнату, сел в кресло.

– Я не могу уснуть. Вы тоже не спите, ведь так?

– Мне снился сон, когда ты постучал, – я все еще верил, что, если немедленно лечь спать, Аннушка вернется, и поскорее захотел избавиться от воспитанника.

– Что вам снилось? Не надо, не говорите. Взрослым всегда снится одно и тоже. Моему папочке все время снится несущийся поезд, он часто рассказывает нам об этом за завтраком. Он толкует это как предзнаменование будущих достижений, своих и России, конечно. Мой папочка большой патриот, так считают столичные газеты. Но мамочка толкует его сон как невроз, ведь однажды в юности папочку чуть не задавил поезд, когда он работал инженером. Мамочке снится сад, полный удивительных цветов. Она говорит, что видит рай, – Саша засмеялся так, что если бы он не был двенадцатилетним ребенком, я бы подумал, что передо мной циничный тип. – Рай, представляете? Разве мамочка, или кто-то еще могут знать, как выглядит рай? Может только Глаша. Хотя нет, наш батюшка, отец Варфоломей, он часто приходит к папочке, говорит, что в рай попадают только хорошие люди. А Глаша была злой, я ее не любил.

– Не нужно говорить так, – я пытался говорить с ним как можно меньше, может так, он быстрее уйдет спать.

– Потому что она умерла?

– И поэтому тоже. Ты не должен осуждать людей, разве отец Варфоломей не говорил тебе об этом?

– Он со мной вообще не говорит. Я даже из церкви сбегал несколько раз. Мамочка тоже ходит туда только потому, что папочка велит. Она там все время зевает и смотрит в пол.

– А твоя сестра?

– Не хочу говорить о ней! – Саша резко встал и направился к двери.

– Я обидел тебя? – я не знал, как говорить с этим необычным ребенком, или он просто казался мне странным, ведь с другими детьми я никогда не имел опыта общения.

Саша молча вышел. Весь остаток ночи я провел в размышлениях. Я думал о том, что я совсем не учитель, и не умею ладить с детьми. Думал о родителях, оставленных мною в Петербурге. Последней моей мыслью перед рассветом была мысль об Аннушке.

Следующие несколько дней прошли в работе. Саша запустил математику, не мог разобраться с дробями, и я потратил три дня, объясняя ему простейшие задачи. К слову, он быстро схватывал мои объяснения, хотя и не проявлял особого рвения к учебе. В усадьбе оказалась огромная библиотека, в хорошем состоянии. Мне было позволено проводить там свободное время, что я и делал с удовольствием. Книги помогали мне забыться, я нашел много редких экземпляров, за которыми охотился будучи еще студентом. В ясное субботнее утро Саша уговорил меня сходить к реке. Мы отправились в путь, прихватив с собой немного еды для завтрака. Путь наш проходил через деревню Серпино. И тут меня ждало первое событие, объяснения которому не найти. Саша бежал впереди меня, указывая дорогу и рассказывая о местных достопримечательностях. Их, кстати, набралось с полдюжины: разрушенный дом с привидениями, лес с неведомыми чудовищами, цыганский табор. Я хорошо понимал мальчика, ребенку так просто верить в чудеса. Нам на встречу выбежала старушка, вся растрепанная, с жуткими злобными глазами. Я не успел заметить, как она схватила Сашу за плечи и начала трясти, что было сил.

– Извел, извел Глашеньку, ирод! Проклятый! – она кричала на мальчика все сильнее. Чтобы высвободить его, мне пришлось ударить старуху, о чем я долго сожалел потом. Упав на землю, она начала рыдать в голос, кататься по земле и бить себя руками.

– Пойдем скорее, – шепнул я Саше, и мы побежали в сторону реки. Всю дорогу мы молчали. Наконец, я заговорил:

– Ты испугался? – я посмотрел на своего воспитанника, который все еще дрожал всем телом.

– Немного. Это мать Глаши. Она считает, что мы отравили ее. Она приходила к папочке вчера вечером, говорила, что в нашем доме поселилось зло, демоны окружили усадьбу. Папочка прогнал ее прочь. Но она пообещала, что сожжет нас дотла.

Я не нашелся, что ответить напуганному ребенку. Река, прозванная в деревни Воровакой, была безлюдной. Саша объяснил мне, что по местному поверью в этой реке водятся русалки. В тихие ночи они выходят на берег, и, обратившись прекрасными девушками, идут в деревню искать себе женихов. Каждому, кого встретят, они обещают вечную любовь, и если кто-то польщается и целует русалку, засыпает навсегда. Своих жертв русалки оттаскивают в реку, и съедают там заживо. Вороваку крестьяне обходили стороной, и, зайдя в воду, я понял, что все объяснялось холодным подводным течением, от которого у меня сводило ноги. Плавал мой воспитанник превосходно, в чем я убедился, наблюдая, как он умело нырял и появлялся на поверхности воды. Я сидел у края воды и моему взору открылись прекрасные виды желтых полей на другом берегу. Я всматривался в их ровное огненное течение, но видел совсем иное. Мы с Аннушкой стоим на берегу Невы поздней осенью. Она опирается на парапет мостовой, не смотрит на меня. Я не нарушаю тишины, наблюдая, как по Неве плывет одинокая лодка со старым рыбаком. Дождь начинает хлестать меня по щекам, вода в реке вспенивается и покрывается мелкой рябью. Пелена холодной воды не дает нам разглядеть другой берег, на котором возвышаются шпили Никольского собора. Аннушка вдруг вздрагивает и говорит едва слышно: «Я согласна!».

Внезапно меня обдал жаркий порыв ветра, и я вспомнил, где нахожусь. Я посмотрел на тонкую гладь воды и понял, что вот уже несколько минут не видел Сашу. Догадка была так страшна, что, не успев осознать ее, я кинулся в воду. Холодное течение обжигало распаленную от летнего солнца кожу. Я нырнул глубже, но видел только темное дно и серо-зеленую массу поднятого со дна ила. Мне не хватило воздуха, я уже чувствовал наступление панического ужаса от случившегося, как вдруг почувствовал, что кто-то схватил меня за ногу. Глаза не видели ничего, кроме черного дна и грязной массы бьющей мне в лицо тем сильнее, чем быстрее я пытался высвободиться от пут. Я дернул ногу что было сил, но легкие уже жгло огнем. В этот момент мне даже почудилось, что меня схватила русалка, голодная до человеческого мяса. Я панически замахал руками, и в тот же момент меня рвануло вверх. Я вынырнул на поверхность воды, увидев небо, и задышал так часто, что сердце не успевало перегонять горячую кровь. Когда я свыкся с мыслью, что жив, я оглядел берег. Саша сидел на песке и поедал принесенный с собой завтрак.

– Что-то схватило меня на дне, – только и сумел выдавить я, упав на раскаленную землю.

– Там много коряг от поваленных деревьев. Их несет с лесопилки, она вверх по течению, – мой воспитанник жевал бутерброд с ветчиной и смотрел на меня с удивлением. Путь до усадьбы мы провели в тишине.