Читать книгу Павловские должны умереть - Н. Д. - Страница 6

Шли дни. Супруги Павловские по-прежнему проживали в столице, решая какие-то неотложные дела. После нашего разговора с Варварой я стал избегать ее. Меня не пугали ее угрозы, скорее мне было стыдно за свое собственное поведение тем вечером в библиотеке. Однажды сентябрьским утром я прогуливался в одиночестве у обрыва. Мои мысли были далеко и я не замечал, как вокруг умирает природа, деревья покрываются золотым сиянием и с реки веет настоящей зимой. Внезапно я обнаружил, что невдалеке стояла Варвара и рассматривала крону старого дерева. Заметив меня, она уверенным шагом стала приближаться.

– Это становится невыносимым, – сказала она, едва мы поравнялись. – Вы избегаете меня, как школяр! Теперь я почти уверенна, что вы вовсе не убийца. Вы не способны причинить человеку боль. Только себе самому.

– Что вы хотите от меня?

– Ну, простите, простите. Тысячу раз, простите. Это было глупо, жутко по-детски, писать вам эти записки. Но что я могла подумать? Я ведь видела вас с Глашей в Петербурге, и не один раз. Потом она обмолвилась, что скоро уедет от нас, выйдет замуж. Я сложила одно с другим. И теперь представьте, каково было мое удивление, когда в день смерти Глаши вы появились на пороге нашего дома?

– Вы правы. Но все совсем не так.

– Так это были вы или нет? Вас любила Глаша?

– Нет, это не я, – я решил соврать Варваре. Мне не хотелось говорить ей правду, ведь истолковать ее она могла как угодно.

– Ну и ладно. Это останется нашей тайной. Пойдемте собирать листья.

Весь день мы провели вместе. Варвара оказалась интересной, начитанной девочкой. Но в свои восемнадцать лет она была наивна как ребенок. Иногда мне казалось, что в семье Павловских все перепуталось: Саша был гораздо разумнее, чем его старшая сестра.

Тем же днем я получил первое за все время пребывания в усадьбе письмо от матушки. Оно встревожило меня и я решил, что попрошусь съездить в Петербург, как только Петр Исакиевич вернется.

Как-то в середине сентября все обитатели усадьбы стали свидетелями еще одного невероятного и пугающего происшествия. Саша заболел, его лихорадило несколько ночей подряд. Опасаясь за жизнь ребенка, я стал проводить ночи рядом с ним, наблюдая как тяжело вздымается и опускается его грудь в приступах лихорадки. Он часто просыпался и звал меня, и тогда я садился рядом и рассказывал ему глупые истории своего далекого детства. В одно утро, нас с моим воспитанником разбудил крик в гостиной. Я немедля спустился вниз и увидел, как Варвара забралась на стол и отчаянно кричит. Подбежав к ней, я схватил ее за руки:

– Что случилось?

– Змеи, змеи в гостиной, – она дернула рукой, будто я был одной из них.

Я вдруг увидел, как по деревянному полу гостиной скользят зеленые ленты. Около десятка змей приближались ко мне. В ту же минуту из кухни выбежала Маша, и умело размахивая садовыми граблями, стала бить по полу.

– Что я вам всем говорила! Демон в доме. Эти твари к нему ползут! Прочь, нечистая, прочь!

Я был напуган не меньше Варвары, с которой мы оказались абсолютно беспомощными. В эту минуту я был благодарен подоспевшей вовремя Маши, о чем сказал ей позже, когда встретил на кухне.

– Эх, вы, господин хороший, – только и ответила Маша. Я стал замечать в ее взгляде большое неодобрение. Обитатели усадьбы вообще относились ко мне весьма осторожно, что я объяснял себе, как недоверие каждому новому человеку. В тот же день у нас побывал кучер Ванька и привез записку от Алексея Петровича Гижицкого, в которой он немедля просил меня прибыть к нему. Болезнь Саши его обеспокоила, и он хотел передать через меня лекарство. Я отправился в путь вместе с Ванькой и уже через четверть часа был у Алексея Петровича. На пороге меня встретил Герцог, недружелюбно скаля на меня свои огромные зубы. Алексей Петрович, завидев меня из гостиной, стал размахивать руками:

– Идите смело, он вас не тронет!

Пройдя в дом, я застал хозяина за работой. Он писал очередную картину на библейскую тему. Я увидел на холсте улицы древнего города, по-видимому, Иерусалима, запруженные толпой людей, сопровождавших процессию Христа. Алексей Петрович пригласил меня сесть, и я устроился между раскинутых на диване красок.

– Мой дорогой Николай Сергеевич, как же я рад вас видеть. Кухарка рассказала мне о Сашеньке. Лихорадка – очень опасная болезнь! Я приготовил настой местных трав, будете давать ему по чайной ложке перед едой, – с этими словами он протянул мне пузырек из темного стекла.

– Могу я спросить, почему вы сами не приехали к Саше?

– Думаю, вы понимаете. В прошлый раз я не все рассказал вам. С некоторых пор я не самый желанный гость в доме Павловских. Когда Петр Исакиевич стал играть и проигрывать все до копейки, я одалживал ему некоторые суммы. После того, как он проиграл свое состояние и был вынужден продать фабрику, то купил ее на аукционе именно я. Мною вовсе не двигала жажда наживы, как может показаться, я просто желал сохранить дело семьи Павловских. Но мой порыв был оценен по-иному. Мария Романовна сочла, что я разорил их, тогда она наговорила мне всяких глупостей, будто я усадил за карточный стол ее мужа. Петр, как вы знаете, после снова стал богат. Мы с ним продолжали общаться. Но вот в дом к ним я не вхож, Мария Романовна по сей день считает меня мошенником.

Я рассказал Гижицкому о случившемся утром, о змеях, которые так напугали Варвару. Гижицкий слушал меня, не прерывая ни на минуту, после чего сказал:

– Уезжайте отсюда как можно скорее. Вы не должны быть здесь.

– Но я не могу. И потом, почему я должен, по-вашему, уезжать?

– Просто послушайтесь меня. Не беспокойтесь о Сашеньке, о нем есть кому позаботиться. Все, что происходит в усадьбе, может навлечь на вас беду.

– Лягушки и змеи просто чья-то злая шутка. Или вы тоже уверовали в демона?

– Я нет, но вот некоторые крестьяне, живущие рядом с усадьбой… Вчера я слышал разговор моих работников, они наперебой говорят о демоне, поселившимся в усадьбе. А теперь подумайте, когда все это началось. После смерти Глаши.

– К чему вы ведете?

– Ваша кухарка Машка вот уже неделю рассказывает о вас в деревне всякие небылицы. Она мыслит, что демон – вы. Ведь именно с вашего приезда сюда начались убийства.

– Какая глупость! – я был вне себя от злобы.

– Народ здесь необразованный, Николай Сергеевич. Не навлекайте на себя беды, уезжайте.

Обратный путь до усадьбы я думал о Петербурге. Смогу ли вернуться туда, как велит мне Гижицкий? Смогу ли снова ходить по улицам, где мы бродили с Аннушкой? Смогу ли стерпеть боль и отчаяние, немедленно появлявшееся всякий раз, когда я вспоминал о ней. Я твердо решил, что останусь в усадьбе как можно дольше.

Лекарство Алексея Петровича принесло желаемый результат. Саша спустя неделю стал бегать по комнате, вскоре же мы возобновили прогулки. Начался октябрь. Павловские в усадьбу не возвращались. Меня удивляло равнодушие в поведении родителей Саши, которые, узнав из письма Варвары о болезни сына, не соизволили вернуться к нему и быть рядом. Мария Романовна написала лишь, что горячие ванны должны помочь.

Наши отношения с Варварой стали для меня тяжелым испытанием. Мы проводили вместе вечера, играли и пели известные романсы, читали книги. Я не заметил, как она увлеклась мною. Для меня Варвара была еще одним ребенком Павловских, о котором следовало позаботиться. Но для молодой девушки, не знавшей любви так, как знал ее я, все происходящие казалось чудом. Однажды вечером, когда мы сидела у окна, и наблюдали за закатом, она вдруг воскликнула:

– Поцелуйте меня!

Я опешил от услышанного. Варвара же подошла ко мне в ожидании поцелуя.

– Варвара Петровна, что вы делаете? – но ее руки уже схватили мои, и она поцеловала меня.

– Ты сошла с ума! – я внезапно осознал весь кошмар происходящего и ударил ее по щеке.

– За что? Я же люблю тебя!

– Никогда больше, слышишь? Никогда! – я отвернулся, чтобы не видеть ее слез.

– Это из-за нее, да? Но она же умерла! Твоя Анна умерла! А я живая!

– Варвара, послушай меня. Это большая ошибка, слышишь?

– Ты меня не любишь? Но это не важно, Коленька. Моей любви хватит на двоих. Давай уедем вместе? Начнем жизнь с начала. О деньгах не беспокойся, они у меня есть.

– Замолчи! Пойми же – между нами ничего не может быть. Ты прекрасная, умная, ты еще встретишь того, кто все это оценит.

– Я уже встретила…

– Варвара, это разговор бессмысленный, – я даже подумать не мог, что произойдет подобное. Я был не готов к объяснениям с влюбленной девочкой.

– Если ты отвергнешь меня, то пожалеешь!

– Ты угрожаешь мне?

В этот момент все в ней переменилось. От прежней нежности не осталось и следа. Я увидел, как слезы перестали стекать по ее багровым от волнения щекам, дыхание стало ровным и губы сжаты от злобы. Я не стал более говорить не слова и вышел прочь.

Осень вступила в свои права, и начались проливные дожди. Вода стекала по металлическим шпилям усадьбы, барабанила в окна, размыла дороги. Все мы теперь целыми днями сидели в доме, не смея показываться друг другу на глаза. Занятия с Сашей стали для меня отдушиной, в часы работы я забывал обо всем, что тревожило меня. И лишь по ночам переживания с новой силой обрушивались на меня и я часами ходил по комнате, не находя выхода из сложившегося положения. Покинуть Павловских я не мог, ровно, как и сказать всю правду о себе. Я стал получать письма от моего товарища Розина, чему был несказанно рад. В них он писал о последних событиях в мире, о столичных новостях, о том, что гложило его молодое сердце. Спрашивал он моего совета и о будущей женитьбе. Читая его легкий стиль, я вспоминал наши веселые дни в университете. По-прежнему с непреодолимой тоской я думал об Аннушке. Мне часто вспоминалось, как мы познакомились. По просьбе матушки я отправился в церковь по какому-то совершенно неважному поручению. Я был недоволен, что приходилось тратить воскресное утро на долгую дорогу. Стояла петербургская зима, промозглый ветер Финского залива хлестал по щекам, залетал за шиворот моего осеннего пальто. Я промочил ноги, и к неудовольствию для себя обнаружил ненависть к зимним экипажам, за которые приходилось бороться с толпой замерзающих людей. Я помню, что Аннушка стояла у церкви вместе с несколькими беспризорниками. Я сразу ее заметил. Она раздавала детям сладости. Заметив меня, она подошла и обратилась как к старому знакомому:

– Вы совсем замерзли. Вам следует сменить пальто, – ее руки, к моему удивлению, стали отряхивать налетевший снег с моей головы.

– Вы ангел?

Я услышал ее звонкий смех. Только Аннушка могла так искренне смеяться.

– Вовсе нет. Я Анна. Я прихожу сюда каждое воскресенье. И всегда приношу сладости этим несчастным детям. Они сироты, совсем одни. А человеку нельзя быть одному.

– Я тоже совсем один.

– Вы лукавите. Наверняка у вас есть те, кто может о вас позаботиться. Или нет? – она посмотрела в мои глаза так пронзительно, что мне стало жарко. Я вдруг увидел бездну нежности.

– Простите, я конечно, солгал. Меня зовут Николай. Помогите мне найти отца Иллариона.

– Пойдемте, – она показала на двери церкви. И мы пошли. Вместе.