Читать книгу Разбойник Чуркин. Том 1 - Н. И. Пастухов - Страница 13

Борьба лежавший в копне под желтым халатом человека с ватагой крестьян была слишком неравна; они в минуту окружили его и повернули лицом навзничь.

Становой пристав глядел на него с каким-то недоумением, видя, что, мечтая взять Чуркина, они поймали, по выражению крестьян, волка, да не того, которого ему было надо. Это был человек, средних лет, высокого роста, одетый в полукафтан, сшитый из казинета[12]. Мужички, окружив его, стояли, опустив головы и руки, как бы скорбя о том, что это был не разбойник Чуркин.

После небольшой паузы, пристав приказал крестьянам поднять связанного на ноги, что и было моментально исполнено. Его приставили к копне спиною; незнакомец при всем этом не произнёс ни одного слова и только поводил глазами на окружающих.

– Ты что за человек? – спросил у него становой.

– Божий, – ответил он.

– Я знаю, мы все Божьи; но как тебя зовут?

– Не знаю.

– Откуда ты?

– Не помню.

– Ведите, ребята, его в деревню!

Мужички взяли арестованного и, по приказанию начальства, отвели в Дубровку и поместили в избу старосты деревни. Пристав снова начал допрашивать его, кто он и откуда, но тот упорно держался прежних своих слов. В избу вошёл староста и как только взглянул на нежданного гостя, тут же сказал:

– Здравствуй, брат Константин!

Арестант гневно поглядел на него и заскрипел от злости зубами; он понял, что его узнали.

– Так ты знаешь этого оборотня? – спросил пристав у старосты.

– Видал его, ваше благородие: гуся хорошего вы изловили: ведь это Новиков, левая рука Чуркина, из Владимирского острога, вместе с ним бежал. Как это он от шайки-то отбился, один влетел. Всегда, бывало, с Сергеевым шлялся.

– Мы их двоих и видели у копны! – сказал один из сотских.

– Другой-то куда же девался? – заметил становой.

– Там, небось, в копну зарылся; тот-то подогадливей его будет, – добавил, староста.

– А копну-то вы и не потревожили, не догадались. Ребята, ну-ка, поживей, подите, порастрясите её; может быть, он и там сидит, – обратился к сотским приставь.

Сотские. и несколько крестьян, исполняя приказание, бегом направились к копне и, возвратясь, доложили, что проходили даром: хотя они растрясли всю копну, но всё-таки никого в ней не нашли.

– Так он вас и стал дожидаться, ловкие какие! Небось, теперь вёрст за пять ушёл, – сказал староста.

Пристав, получив от арестанта чистосердечное сознание, кто он, спросил:

– А кто был с тобою?

– Мой товарищ Сергеев, – ответил тот.

– Куда же он девался?

– Кто ж его знает?!

– Где бы нам его перехватить теперь?

– Вот уж этого не знаю.

– Что это рука-то у тебя, болит?

– Да, побаливает маленько.

– Отчего?

– Ножом немножко повредил.

Становой оглядел его руку и увидал, что рана на ней произошла не от ножа, а от выстрела.

– Кто это тебя ранил?

– Пистолет разорвало, когда я стрелял.

– В кого же ты стрелял?

– Пробу делал; туго зарядил, дуло-то и не выдержало.

– Врёшь ты все. Надо полагать, на работе где-нибудь были, да не на того наткнулись, вот он тебя и ранил.

– Вам, должно быть, лучше меня знать; думайте, как хотите, – хладнокровно отвечал арестант.

Пристав написал исправнику рапорт и, усадив Новикова в телегу, под сильным конвоем, отправил его в Богородск, где его положили, на излечение в Земскую больницу, а затем, когда рана на руке его зажила, арестанта заковали по рукам и по ногами в кандалы и отправили в г. Владимир…

Так одним злодеем в Богородском уезде стало меньше.

Новиков судился за кражи и за сбыт фальшивых денег; участвовал ли он в убийствах, о том знал он только сам.

Весть о поимке Новикова быстро распространилась по Гуслицам, но она ничуть не успокоила их обитателей: под рукою у Чуркина оставалось ещё много его приверженцев, которые всё-таки наводили страх не только что на Гуслицы, но и на другие, более отдаленные местности.

Все, бежавшие из острогов и из Сибири, шли в Богородский уезд под крылышко Чуркина и, конечно, находили в нем своего атамана, который приискивал каждому из них пропитание, одежду и давал работу.

Однажды Василий Чуркин, в глухую полночь, пробирался Дубровским лесом, в свою деревню Барскую и шёл он, не спеша, вслушиваясь в шорох ветра, вдруг он остановился и, приложив ухо к земле, стал прислушиваться, затем быстро поднялся на ноги, сошёл с дороги и спрятался за кустами. через несколько минут, он увидал поравнявшегося с ним человека и окликнул его:

– Кто идёт?

– Я, – ответил, тот.

– Говори, а не то убью!

Человек тот остановился, и молчал. Чукин вышел к нему, поглядел пристально ему в лицо и спросил:

– Ты здешний или нет?

– Нет, а на что тебе?

– В последний раз спрашиваю, кто ты?

– Никифор Иванов, из села Бисерова.

– Куда идёшь?

– Сам не знаю, без дела нахожусь.

– Чуркина знаешь?

– Слыхал об нем, а не видал.

– Каков он человек?

– Хороший, нашего поля ягода.

– Значит, ты бывалый?

– Ещё бы, в острогах сидел.

– За что?

– Конечно, за добрые дела, – крал.

– А если бы ты встретился с Чуркиным, пошёл бы под его команду?

– Почему не пойти, верным слугою был бы ему.

– Ну, вот, я – Чуркин, видишь?

Никифор Иванов покачал головою, поглядел на него и сказал:

– А ты меня не обманываешь?

– Не веришь, так пойдём со мною, я тебе докажу, что правду говорю.

– Мне всё равно, води – куда хочешь, я только что из острога бежал, видишь, на мне и шапка-то арестантская, – сказал Никифор, сняв с головы круглую острожную шапку с известным знаком и подал её Чуркину.

– Вижу, брат, и верю, что ты мне годишься.

Новые знакомцы ускорили шаги и к свету пришли в деревню Барскую. Чуркин ввёл Никифора в свой дом, где последний уверился, что судьба действительно свела его с тем человеком, о встрече с которым он только и мечтал.

– Здесь нам не опасно будет переночевать? – спросил гость. – А то я устал, отдохнуть хочется.

– Спи, брат, покойно, как у себя дома, цел будешь, – успокоил его разбойник. – Закусить не хочешь ли? – прибавил он.

– Если будет милость, покорми: целый день куска хлеба во рту не было.

– Вместе поужинаем. Матушка, подай нам в светлицу чего-нибудь перекусить, – сказал разбойник, затем вышел с ночлежником в сени и повёл его по лесенке к верху.

Взобравшись на чердак, Василий вынул из кармана огарок стеариновой свечи, зажёг его, отворил светлицу и расположился в ней, как в своём кабинете; мебель этого помещения состояла из небольшой кровати, столика и скамейки для трёх человек. Вскоре старуха принесла им ужин; они быстро убрали его в желудки и, не входя ни в какие разговоры, улеглись на покой.

– Завтра я тебя рано разбужу, – сказал Чуркин своему новому знакомцу.

– Делай, как знаешь, мне хотелось только кой о чем с тобой переговорить, потому как дельце одно на примете есть.

– Ладно, спи; утро вечера мудренее, – окончил разговор разбойник, закуривая свою трубочку на сон грядущий.

Не успела ещё подняться с земли роса, Чуркин уже был на ногах, разбудил Никифора, накинул на плечи свой жёлтый халат, вышел на двор и повёл Никифора в задние ворота, затем обогнул задворками деревню, вышел на тропинку, оглянулся кругом, и они скрылись в лесу.

– Куда же мы идем? – спросил у него Никифор.

– Ступай за мной и молчи, заметил ему разбойник.

Долго шли они по лесу, раздвигая руками ветви кустов и пугая собою пернатых их обитателей; но вот разбойник остановился, достал из жилетки свисток, и по лесу раздался свист, перекатываясь с одной поляны на другую. Не успел он ещё замереть вдали, как на него где-то вблизи послышался такой же ответ. Чуркин, подобрав полы своего халата, направился вперёд и дал ещё свисток; ему ответили таковым же, и через несколько минут они очутились в непроходимой чаще ельника; пройдя саженей триста, они вышли на поляну той чащи, где увидали несколько человек, принадлежащих к шайке разбойника, с есаулом Сергеевым. Чуркин, подойдя к ним, сказал:

– Здорово, ребята!

– Здравствуй, Василий Васильич; это кого ещё ты привёл к нам? – спросил Сергеев, оглядывая с ног до головы Никифора.

– Новобранец – малый, кажись, нам подходящий, ответил Чуркин, сбрасывая с плеч халат и, разостлав его на траве, растянулся на нем.

– А из каких он?

– Не из важных, из острога ушёл, а сидел за кражи.

– Ну, приятель, усаживайся поближе к нам, да рассказывай, как с атаманом встретился? – ласково сказал Никифору Сергеев.

– Прежде всего вы угостите его винцом, видите, небось, исхудал он, язык-то у него после стаканчика-другого и поразвяжется, – проговорил Чуркин.

– Евсей, давай сюда вина, – скомандовал есаул широкоплечему рыжему разбойнику.

Тот отошёл в чащу, и не прошло пяти минут, как на зелёной мураве, покрытой, вместо скатерти, серым зипуном, появилась четвертная бутыль хлебного вина и закуска, состоящая из хлеба-соли с солониной.

«Однако живут-то они хорошо», – подумал Никифор, поднося ко рту налитый ему большой стакан вина.

– Пей, брат, на здоровье: у нас этого добра хватит, сказал Сергеев. – Никифор выпил.

– Пьёт хорошо, стакан-то как огнём выжег, – сказал Евсей, наполняя снова чарку и поднося её Сергееву.

– За здоровье атамана! – крикнул тот, подымая стакан над головой.

Все поклонились Чуркину молча; есаул опорожнил стакан и передал его Евсею.

Затем виночерпий, обнеся остальных, выпил и сам.

– Ну, ребята, теперь песенку! – сказал им Чуркин.

– Можно, какую прикажешь?

– Спойте вы мою любимую: «Не шатайся, не валяйся, во полюшке травка», – сказал Чуркин и сам затянул её.

Разбойники подхватили эту песенку, слушателями которой были одни только безмолвные ели, да сосны дремучего леса. Слова песни были самые задушевные, вот начало этой песни:

Окончив песню, запевала призадумался, из груди его вылетел тяжёлый вздох; чтобы заглушить сердечную грусть свою, он крикнул:

– Евсей! давай вина, потчуй молодцев и мне поднеси.

Вскоре бутыль была опорожнена; разбойники снова разлеглись на траве. Чуркин подозвал к себе поближе Никифора Иванова и сказал ему:

– Ну, говори, что хотел мне сказать, какая там у тебя работа есть?

– Дельце не плохое, казной можно раздобыться.

– А далеко отсюда?

– Нет, в Новой Купавне.

– Кого же ты заметил?

– Кабатчик там есть, Дмитрий Егоров, богач, страсть какой.

– Знаю я его, слыхал, он от моих ребят краденые вещи принимал, идол – каких мало, за рубль гривной только платил. Ты его как знаешь?

– В работниках жил у него, жох такой, хуже перца.

– А богат?

– Денег ворох, золота, да серебра целая шкатулка.

– Куда он её прячет?

– Под бочкой хоронит. Ночью никогда не спит, казну все стережёт, а днём дрыхнет.

– Семья велика у него?

– Нет: дочка Катерина, – девка уж большая, в кабаке торгует, – жена Домна, да ещё приживалка Севастьяновна, вот и все.

– Работника, небось, имеет? – допытывался Чуркин.

– Как же, без него не обходится, а сам, что твой богатырь какой, подкову разгибает.

– Ничего, видали мы этих богатырей, да на тот свет живо отправляли. Вот ещё что, где он спит?

– В сеннице, в десяти саженях позади двора.

– А запирается?

– Нет, так спит.

Допрос этот производился среди мертвого молчания разбойников, которые, притаив дыхание, смотрели на Никифора и ловили каждое его слово. В особенности внимателен был Сергеев; он с какою-то жадностию глотал слова Никифора и как бы от нетерпения ворочался с одного бока на другой. Чуркин, выслушав Никифора, немножко призадумался, вероятно, составляя в уме план, как приступить к совершению злодейства.

– Ну, что ж, Василий Васильич, приказывай, что делать? – обратился к атаману Сергеев.

– Надо дело сделать, вот что думаю: казна наша поистощилась, пополнения требует.

– Когда же скажешь?

– Сегодня, как смеркнется, пожалуй, и в дорогу.

– Надо топор с собою захватить, из пистолета бить днём, да ещё среди деревни, дело не подходящее.

– Верно говоришь. Евсей, сбегай ко мне в дом, да возьми у отца большой топор, он на дворе, в заборе находится.

Евсей вскочил на ноги, потёр рука об руку и сказал:

– Давненько без дела сидим, хотя бы немножко чем позабавиться.

– Беги проворней, нечего по-пустому языком-то болтать, – заметил ему Сергеев.

Разбойники, дождавшись сумерок, снялись с своего урочища и цугом потянулись по направлению к Новой Купавне.

– Топор ты под халат убери, – заметил Чуркин Никифору, – да не теперь: в лесу некому увидать, а после, когда минуем его.

– Разиней-то всё не будь, на всяком месте держи ухо востро, – добавил ещё Сергеев.