Читать книгу Такие разные… Судьбы английских интеллектуалок Нового времени - Н. С. Креленко - Страница 8

Характеризуя духовную жизнь европейского общества XVIII века, нередко употребляют такие словосочетания, как «век Просвещения», «век Разума», «век рококо» или «галантный век». Каждое из этих определений приоткрывает черты, свойственные той или иной стороне общественной жизни рассматриваемого периода. В частности, при упоминании о «веке рококо» предполагается, что речь идет о стилевых особенностях искусства (высокого и прикладного), а также о проявлениях бытовой культуры, включающих в себя манеру держаться, особенности межличностного общения, – то, что объединяется понятием «поведенческие практики».

Визуально портрет времени воспринимается через образ приятной моложавой дамы, кокетливо смотрящей на зрителя, отложив в сторону книгу, нотную тетрадь или перо, а на память приходят цветаевские строки: «Писали маленькие книги для куртизанок – филозофы». Облик времени ассоциируется с чем-то женственным, немного чувственным, немного сумасбродным. Поистине, «на протяжении всего XVIII столетия существовал своего рода культ женщины – сначала галантной дамы, любовные авантюры которой составляли суть ее жизни, а затем, и помимо этого типа, “чувствительной души”».[110]

Казалось бы, как эту легкомысленную галантность можно связать с овладевшим обществом увлечением философией, научными изысканиями, утверждением новой (ньютоновской) картины мира – всем тем, что составляет суть Просвещения? Точкой отсчета этого периода условно считается 1689 год, завершивший революционный процесс и открывший этап формирования конституционной монархии, а через полвека – Великого промышленного переворота (промышленной революции, индустриализации) в Англии. Завершающим аккордом стало начало Великой французской революции. Общим для ученых изысканий просветителей, беззаботных поведенческих практик аристократических либертенов-вольтерьянцев и изысканно-легковесных образцов искусства рококо был отказ от авторитетов и установленных норм и правил.[111]

Просвещение – культурно-историческая эпоха, которую привычно связывают с деятельностью французских просветителей круга Вольтера, – опиралось на теоретические построения английского философа Д. Локка. В значительной степени идеология Просвещения является интеллектуальным итогом английской революции XVII века. Именно английские мыслители обозначили основные идеи, на которых потом строилась политическая теория Просвещения: изначальное равенство людей и договорный характер происхождения государства.

Английский вариант Просвещения, возникший в послереволюционное время, был лишен ниспровергательных настроений, свойственных просветителям из стран континентальной Европы, особенно просветителям французским. Имея ту же теоретическую платформу, Просвещение в британском обществе было нацелено на решение других задач. Не пафос разоблачения старого жизненного уклада, а внедрение новых ценностных ориентиров, учение о том, как жить в изменившихся условиях, составляют стержень английского Просвещения. В частности, важно отметить значимость социальной проблематики, вопросов личностного поведения и самореализации. «Особенность английской просвещенческой социальной этики состоит в поиске ответа, как сделать мир безопасным для эгоистов, как порядок можно поддерживать в индивидуалистическом обществе».[112]

Для английских просветителей новое общество было не идеальным «царством Разума», каким оно виделось их континентальным коллегам, жившим в условиях абсолютистских порядков, а беспокойной, раздираемой противоречиями реальностью. Еще в первые годы XVIII века философствующий сатирик Б. Мандевиль в «Басне о пчелах» изобразил современное ему английское общество в виде человеческого улья, в котором каждая «пчела обогащалась, как могла». С некоторым даже восхищением автор писал: «…не перечесть все их проделки: навоз – и тот бывал подделкой». Венчает эту картину всеобщей борьбы за выживание и преуспеяние неожиданный вывод: «Пороком улей был снедаем, но в целом, он являлся раем». Мандевиль признаёт: пути назад нет, надо научить людей жить в существующем обществе, сделать его приемлемым для обитателей.

Поэтому в английском Просвещении внимание было главным образом сфокусировано на теме воспитания человека, вынужденного жить в новом обществе. Признавая, что «английское Просвещение целиком сосредоточилось на концентрированной безудержной защите прав»,[113] не надо забывать, что в глазах общества интерес представляли «права» только одной половины человеческого рода – мужской.

Женщинам оставалось приспосабливаться к существующему порядку вещей, исхитряться извлечь для себя нечто, что способно было сделать их существование более комфортным. Положение женщины в английском обществе оставалось прежним (собственность сначала отца, потом мужа), сохранялось прежнее к ней отношение. Вот характерное высказывание, приписываемое английскому поэту А. Поупу: «То, что считается добродетелью в женщине, очень разнится с тем, что под этим подразумеваем у мужчины. Очень хорошая женщина представляла бы собой очень жалкого мужчину».[114] А поскольку мужчина воспринимался как олицетворение рода человеческого и венец творения, «очень хорошей женщине» отводилась роль «бледного» его подобия. Вместе с тем откликом на запросы времени стало признание необходимости воспитания и обучения девочек.

Девочки из аристократических семей получали воспитание дома. Первыми их наставницами были матери и бабушки, объяснявшие им правила поведения, знакомившие с дамскими рукоделиями и основами ведения домохозяйства. Учителей приглашали для обучения этикету, игре на музыкальных инструментах (лютне, гитаре, виолончели и других), танцам, пению. Чтение, письмо, иногда иностранные языки они осваивали, как правило, вместе с братьями, для которых отцы не скупились приглашать специальных учителей. Местный священник знакомил их с основами Священного Писания.

Интересным образчиком того, какие требования общество предъявляло к юным леди, служит написанное в 80-е годы XVII века для младшей дочери Г. Севилем, маркизом Галифаксом, специальное наставление воспитательного характера. Центральная идея этого сочинения сконцентрирована в словах: «Ты должна принять за аксиому неравенство полов и то, что для лучшего устройства мира мужчинам отведена роль законодателей, поскольку они обладают лучшим умом, нежели женщины».[115]

Стоит остановиться на приведенном высказывании маркиза Галифакса чуть подробнее. Что́ это – свидетельство «мужского шовинизма»? Или проявление отцовской заботы, желание убедить дочь принять реалии жизни и тем самым уберечь ее от невзгод неравной схватки с устоявшимся порядком вещей? «Заклинаю тебя, моя дорогая, исполнить эти заветы отца, чьи помыслы только о тебе и твоем счастье…»[116] Ведь судьба бунтарей (а особенно бунтарок) редко бывает благополучной. В случае с Элизабет Севиль всё пошло по проторенной тропке: девушку выдали замуж за лорда Честерфилда, она стала матерью известного политика и просветителя Ф. Д. Стенхопа, графа Честерфилда (автора «Писем к сыну»).

Первое, что следует отметить в сочинении маркиза Галифакса, – это фиксация традиционного распределения гендерных ролей, второе – признание необходимости воспитания женщин. Сочинение обращено к собственной дочери, но, являясь фактом частной жизни, оно стало отражением общественных настроений, после того как было опубликовано в 1788 году, а затем многократно переиздавалось.

С середины XVII века начали возникать специальные образовательные учреждения (пансионы или академии) для девочек, а к концу века появляется литература, посвященная этой проблеме. Девочек учили преимущественно тому, что было связано с ведением домашнего хозяйства. В зависимости от социального и материального положения воспитанниц менялись учебные программы.

Простолюдинок обучали основам ремесла (чаще всего шитью, прядению), чтению и катехизису, редко – письму, еще реже – арифметике. Девочкам из зажиточных семей давали навыки ведения хозяйства, знакомили с искусством изготовления соусов и паштетов, леденцов и других деликатесов. Уделялось внимание музыке, танцам, вышиванию, модной росписи по стеклу. Из того, что мы привыкли называть общеобразовательными предметами, преподавалось чтение, знакомство с Библией, иногда письмо и арифметика.

Считалось, что разумнее создавать закрытые учебные заведения, где девочки могли жить и учиться вдали от семьи. Проявивший интерес ко всему на свете Д. Дефо написал «Опыт о проектах» (1693), в котором среди прочего рассматривается возможность создания таких закрытых женских учебных заведений. Интересно отметить, что позиция Дефо несколько отличается от господствовавшего в то время мнения об интеллектуальных возможностях женщин. Он писал: «…Бог наделил всё человечество равными талантами и способностями в том смысле, что он наделил каждого одинаково способной душой, и что вся разница между людьми проистекает либо из случайного различия в устройстве их тел, либо из глупого различия в их образовании».[117] Но сути дела это не меняет. Смысл затрат на воспитание девочек Дефо видел в удовлетворении возросших потребностей мужчин в отношении подруг: «На мой взгляд, мужчинам ради самих себя… следует обеспокоиться их воспитанием, чтобы они были пригодными и полезными…»[118]

Довольно много о женском образовании писали сами женщины, преимущественно те из них, кто был занят этим вопросом на практике. Здесь можно назвать Ханну Вулли (1622–1675) и Мэри Эстелл (1666–1731). Некоторые их сочинения, посвященные обоснованию необходимости и определению основного вектора женского образования, неоднократно переиздавались. Так, Мэри Эстелл предлагала открыть женские закрытые учебные заведения монастырского типа, в которых девушки и женщины могли бы изучать различные науки, читать серьезные философские работы, а не только развлекательные романы. Создать такой колледж-монастырь ей не удалось, но высказанные ею идеи о необходимости улучшения женского образования, о том, что следует обучать девушек не только домоводству и искусству обольщения, но и знакомить их с нравственно-философскими учениями, получили отклик в обществе.

Смысл женского образования заключался главным образом в том, что образованная женщина будет лучшей воспитательницей для своих детей и лучшей спутницей для своего мужа. Причем упор делался преимущественно на формирование помощницы, слушательницы и партнерши, дополняющей, поддерживающей, отражающей качества мужчины-повелителя.

Как правило, женщины эпохи Просвещения рассматривались в качестве подруг, умевших слушать, служить своего рода зеркалами, которые помогают выявить, высветить озвученные чужие мысли. На память приходит общение Д. Свифта с его «звездами» – двумя его воспитанницами, носившими одно имя Эстер («Звезда»), – Эстер Джонсон (Стелла) и Эстер Ваномери (Ванесса), ставшими позднее адресатами его писем.

Так, сочинение, известное как «Дневник для Стеллы», основано на письмах писателя к его воспитаннице Эстер Джонсон. Находясь в Англии, Свифт исправно писал письма, в которых делился впечатлениями и переживаниями по поводу тех или иных наблюдаемых им ситуаций, делал анализ и оценку литературно-философских и политических дел. Он рассчитывал на понимающую и сочувствующую читательницу, которая должна была признавать его очевидную правоту во всем.

Однако такой вариант внимательной и понимающей слушательницы не дает завершенного представления о женщинах эпохи Просвещения. Росло число публикаций, очень различных по форме и содержанию, написанных самими женщинами. Для Великобритании этого времени характерно появление многочисленных периодических изданий, среди которых были издания, организованные женщинами.

В 1737 году Мэри Уортли Монтегю, аристократка, убежденная сторонница вигов, начала издавать еженедельную политическую газету «Бессмыслица здравого смысла», то есть попыталась высказаться в той сфере, которая почиталась исключительно мужской. Но для беспокойной натуры леди Мэри газета была одним из многочисленных и недолгих увлечений.

Современница М. Монтегю, писательница и актриса Элиза Хейвуд (1693–1756), выбрала другое направление: с 1744 по 1746 год она издавала журнал «Женское обозрение». В этом издании внимание сосредоточено было на необходимости улучшения женского образования, расширении круга интересов женщин. Хейвуд обращалась к политике, морали, истории, географии, философии, естествознанию. Изданные отдельными книжечками подборки статей Э. Хейвуд были известны в странах континента и в североамериканских колониях. Позднее, на рубеже 1740-х и 1750-х годов, она издавала «Послания для дам». В них она продолжала свою линию – «стремилась сделать знание модой».[119] В частности, она убеждала читательниц в необходимости для каждой женщины, которая хочет воспитать любознательных и образованных детей, иметь в доме микроскоп.

К концу столетия количество женских публикаций не просто заметно, но кардинально возросло. Большая часть их в настоящее время справедливо забыта, но не в этом дело. «Сотни женщин с наступлением восемнадцатого века начали помогать родным, выручая деньги за переводы, за тьму слабых романов, ныне позабытых…»[120]

Всё это происходило на фоне общественно значимых процессов. Для первой половины XVIII века таковым стала модернизация политических механизмов государства (упрочение положения парламента, борьба парламентских группировок, зарождение требования парламентской реформы) и постепенное накопление возможностей для кардинального обновления социально-экономической жизни. С 1760-х годов британское общество вступило в период индустриализации, который принято именовать промышленным переворотом (промышленной революцией), означавший поворот на индустриальный путь развития.