Читать книгу Диалектика капитала. К марксовой критике политической экономии. Процесс производства капитала. Том 1. Книга 2 - Н. В. Сычев - Страница 20

Именно жажда обогащения, извлечения прибавочной стоимости побуждает капиталиста к тому, чтобы рабочий день насчитывал полных 24 часа в сутки, за вычетом тех немногих часов отдыха, без которых рабочая сила становится абсолютно непригодной к возобновлению ее дальнейшего потребления. При этом рабочий на протяжении всей своей жизни есть не что иное, как носитель рабочей силы, а потому время, которым он располагает, естественно и по праву предстает как рабочее время, а следовательно, оно целиком принадлежит процессу самовозрастания стоимости капитала, процессу производства прибавочной стоимости. «Что касается времени, необходимого человеку для образования, для интеллектуального развития, для выполнения социальных функций, для товарищеского общения, для свободной игры физических и интеллектуальных сил, даже для празднования воскресенья – будь то хотя бы в стране, в которой так свято чтут воскресенье, – то все это чистый вздор!» Ибо «при своем безграничном слепом стремлении, при своей волчьей жадности к прибавочному труду капитал опрокидывает не только моральные, но и чисто физические максимальные пределы рабочего дня. Он узурпирует время, необходимое для роста, развития и здорового сохранения тела. Он похищает время, которое необходимо рабочему для того, чтобы пользоваться свежим воздухом и солнечным светом. Он урезывает время на еду и по возможности включает его в самый процесс производства, так что пища дается рабочему как простому средству производства, подобно тому как паровому котлу дается уголь и машинам – сало или масло. Здоровый сон, необходимый для восстановления, обновления и освежения жизненной силы, капитал сводит к стольким часам оцепенения, сколько безусловно необходимо для того, чтобы оживить абсолютно истощенный организм. Таким образом, не нормальное сохранение рабочей силы определяет здесь границы рабочего дня, а наоборот, возможно большая ежедневная затрата рабочей силы, как бы болезненно насильственна и мучительна она ни была, ставит границы для отдыха рабочего. Капитал не спрашивает о продолжительности жизни рабочей силы. Интересует его единственно тот максимум рабочей силы, который можно привести в движение в течение рабочего дня. Он достигает этой цели сокращением жизни рабочей силы, подобно тому как жадный сельский хозяин достигает повышения доходности земли посредством расхищения плодородия почвы.

Таким образом, капиталистическое производство, являющееся по существу производством прибавочной стоимости, всасыванием прибавочного труда, посредством удлинения рабочего дня ведет не только к захирению человеческой рабочей силы, у которой отнимаются нормальные моральные и физические условия развития и деятельности. Оно ведет к преждевременному истощению и уничтожению самой рабочей силы. На известный срок оно удлиняет производственное время данного рабочего, но достигает этого путем сокращения продолжительности его жизни»[368].

Как известно, стоимость рабочей силы включает в себя сумму стоимости тех товаров, которые необходимы для воспроизводства рабочих и членов их семей, т. е. для воспроизводства (размножения, по словам К. Маркса) рабочего класса. Но если противоестественное удлинение рабочего дня, которого добивается капитал в своем безграничном стремлении к самовозрастанию, сокращает период жизни рабочих, а стало быть, и продолжительность функционирования их рабочих сил, то становится необходимым более быстрое возмещение последних вследствие их преждевременной изношенности, т. е. издержки воспроизводства рабочих сил должны быть больше, подобно тому, как часть стоимости машины, ежедневно подлежащая воспроизводству, тем больше, чем быстрее изнашивается данная машина. «Поэтому, казалось бы, собственный интерес капитала указывает на необходимость установления нормального рабочего дня.

Рабовладелец покупает своего рабочего так же, как он покупает свою лошадь. Теряя раба, он теряет капитал, который приходится возмещать новой затратой на невольничьем рынке.»[369]

Столь варварское отношение к рабочей силе было обусловлено прежде всего ее избыточным предложением на рынке труда. Правда, в отдельные периоды быстрого экономического подъема этот рынок обнаруживал серьезный недостаток предложения рабочей силы. Такая ситуация сложилась, например. В 1834 году. Однако выход из нее был найден довольно быстро: фабриканты предложили Комиссии по закону о бедных направлять «избыток населения» земледельческих округов Великобритании на промышленный север, заявив о том, что этот избыток «будет поглощен и потреблен фабрикантами».

В реальной действительности такая ситуация составляла скорее исключение, чем правило. Ибо «в общем опыт показывает капиталисту, что постоянно существует известное перенаселение, т. е. перенаселение сравнительно с существующей в каждый данный момент потребностью капитала в возрастании, хотя перенаселение это и составляется из хилых, быстро отживающих, вытесняющих друг друга, так сказать, срываемых до наступления зрелости человеческих поколений. С другой стороны, опыт показывает вдумчивому наблюдателю, как быстро и как глубоко капиталистическое производство, которое с исторической точки зрения родилось лишь вчера, уже успело в корне подорвать жизненную силу народа, как вырождение промышленного населения замедляется лишь постоянным поглощением нетронутых жизненных элементов деревни и как даже сельские рабочие начинают уже вымирать, несмотря на свежий воздух и неограниченное действие среди них закона естественного отбора, в силу которого выживают лишь наиболее сильные индивидуумы. Капитал, который имеет столь «хорошие основания» отрицать страдания окружающего его поколения рабочих, в своем практическом движении считается с перспективой будущего вырождения, и в конечном счете неизбежного вымирания человечества не меньше и не больше, чем с перспективой возможного падения земли на солнце. При всякой спекуляции с акциями каждый знает, что гроза когда-нибудь да грянет, но каждый надеется, что она разразится над головой его ближнего уже после того, как ему самому удастся собрать золотой дождь и укрыть его в безопасном месте. Apres moi le deluge! (После меня хоть потоп! – Ред.) – вот лозунг всякого капиталиста и всякой капиталистической нации. Поэтому капитал беспощаден по отношению к здоровью и жизни рабочего всюду, где общество не принуждает его к другому отношению. На жалобы относительно физического и духовного калечения, преждевременной смерти, истязаний чрезмерным трудом он отвечает: как могут терзать нас эти муки, если они увеличивают наше наслаждение (прибыль)? Но в общем и целом это и не зависит от доброй или злой воли отдельного капиталиста. При свободной конкуренции имманентные законы капиталистического производства действуют в отношении отдельного капиталиста как внешний принудительный закон»[370].

Именно многовековая борьба между классом капиталистов и рабочим классом привела к установлению нормального рабочего дня. В истории этой борьбы обнаружились два противоположных течения. Первое из них начинается с XIV и заканчивается в середине XVIII века, когда нарождающийся класс капиталистов стремился насильственно удлинить рабочий день, опираясь на поддержку государственной власти. Второе течение – с XIX века и продолжается поныне, когда класс капиталистов становится настолько могущественным, что он в состоянии своими собственными силами, экономическими средствами присваивать (отчуждать) максимум прибавочного труда, а потому не нуждается в содействии государственной власти, которая сдерживает чрезмерную хищническую эксплуатацию рабочего класса посредством законодательного регулирования рабочего дня[371].

Однако «понадобились века для того, чтобы «свободный» рабочий вследствие развития капиталистического способа производства добровольно согласился, т. е. был вынужден общественными условиями продавать за цену привычных жизненных средств все активное время своей жизни, самую свою работоспособность, – продавать свое первородство за блюдо чечевичной похлебки. Поэтому естественно, что то удлинение рабочего дня, к которому капитал при посредстве государственной власти старается принудить совершеннолетних рабочих в период с половины XIV до конца XVIII века, совпадает приблизительно с теми пределами рабочего времени, которые во второй половине XIX века кое-где ставятся государством для превращения детской крови в капитал. То, что теперь, например, в штате Массачусетс, до недавнего времени самом свободном штате Североамериканской республики, объявлено законным пределом труда детей моложе 12 лет, в Англии еще в половине XVII века было нормальным рабочим днем цветущих здоровьем ремесленников, дюжих батраков и богатырей-кузнецов»[372].

Установление нормального рабочего дня, достигнутое в период утверждения капиталистического способа производства, было закреплено с переходом к крупной машинной индустрии. По словам К. Маркса, ««дом ужаса» для пауперов, о котором только мечтала капиталистическая душа 1770 г., появился несколько лет спустя в виде исполинского «рабочего дома» для самих мануфактурных рабочих. Он назывался фабрикой. Но на этот раз идеал побледнел перед действительностью…»[373]