Читать книгу Исаев и его крест - Нао Хольм - Страница 2

Ваня трясся в стареньком уазике на заднем сидении. Окно плотно не закрывалось, и с улицы задувал прохладный ветерок. Накрапывал дождь.

«Дождит, – думал Ваня лениво, – удачно. А то в салон пыль забьется, ковры жалко.»

Обрезками красных ковров водитель застелил сидения – навел уют.

В лагерь «Василёк» Ваня, пионер при параде и при красном галстуке, ехал один, подпертый коробками со всех сторон. И даже в ногах у него, что-то позвякивало в ящиках.

Над дорогой висели свинцовые тучи, и крупные капли зашлепали по стеклу. Холодные брызги из приоткрытого окна полетели Ване на колени. Он отодвинулся подальше, прижался плечом к коробкам. Пахло машинным маслом.

Там, снаружи, свистел ветер, барабанил дождь по крыше уазика, а Ваня сидел с закрытыми глазами и думал обо всем сразу: бабушка, старший брат Пашка, церковь, домик на Садовой улице… Под мерный шум мотора и дождя мысли текли медленно, он почти задремал.

Смена в лагере уже давно началась, но Ваня заезжал только на седьмой день. Он так и не придумал достоянного ответа на вопрос, почему опоздал на открытие и страшился расспросов.

А потом мотор загудел по новому, задрожал, и вдруг заглох. Ваня нехотя открыл глаза и мельком заметил мутный женский силуэт через запотевшее окно. Гроза, как это бывает в Благовещенске, быстро налетела и так же внезапно закончилась. Небо стало проясняться голубыми пятнами.

По команде шафера Ваня выбрался из машины, обошел лужи и остановился в сухом пяточке асфальта. Перед ним высились железные ворота с широкой вывеской «Василёк» выпуклыми буквами.

Прямо между ворот разлилась лужа, в которую с буквы «В» падали дождевые капли.

Ваня и сам не понял, что засмотрелся на простое зрелище: мерное «кап, кап» прямо в прозрачную воду, бегущие круги и дрожание неба на асфальте.

«Би-и-ип», – пронзительно загудел клаксон и привел Ваню в чувства. Он отпрыгнул с дороги, освобождая уазику путь. Коробки и припасы поехали на склады лагеря. Гудение мотора быстро потонуло в лесной тишине. И тут Ваня увидел ее.

У самой линии мокрого леса в темно зеленой тени стояла молодая девушка. Ее синее платьице промокло и прилипло к ногам, спине, груди.

Повинуясь внезапному порыву, Ваня направился прямо к ней. Девушка стала говорить с Ваней, но у него будто в ушах звенело.

–Да слышишь ты меня, Исаев?! – наконец прорвался к Ване её голос.

– Да, простите… – очнулся Ваня.

Незнакомка вышла из тени на дорогу, и ее мокрый лоб заблестел в лучах солнца.

– Оу, – улыбнулась она, глядя на то, как ее мокрые руки светятся на солнце. Потом указала в небо и сказала, – радуга, смотри!

На фоне серых туч светилась двойная цветастая дуга в пятне голубого неба. Ваня кивнул и поежился, со стороны лагеря подул свежий ветерок.

– Красивая? – спросила девушка задумчиво.

– Да, красивая, – Ваня кивнул, против воли глазея на ее мокрое платье.

«Сколько ей? – прикинул Исаев про себя. – Двадцать точно есть…»

– Здесь очень живописно в августе, – мечтательно продолжила она. – Жалко, меня тут уже не будет в конце лета. И главное, «Василёк», какое название поэтичное.

– Да, очень.

– Меня зовут, Марина Тимуровна, но ты можешь называть меня просто Маринэ. Я местная медсестра. Вот пришла тебя встречать.

– Исаев Иван, – ответил Ваня, перехватив тяжелый рюкзак по крепче.

– Идем, я провожу.

И они пошли по мокрой, круто уходившей вниз дороге.

– Пусть всегда будет солнце, – напевала Маринэ стеснительно, прикрывая рот рукой. – Солнце на век, счастье на век, так повелел человек… – мелодично тянула она и вдруг скомандовала, – Исаев, подойди-ка поближе!

Ваня повиновался.

Медсестра улыбалась. Очевидно, дождь ее не вывел из равновесия. Нет, не вывел! Но Маринэ не просто расшатала Ваню, она выбила его из седла. Стоя наедине с ней мокрой, почти нагой, сияющей в летнем солнце, Ваня сразу понял, что эта смена может принести ему не только огорчения, но и нежданные радости.

Исаев подарил ей ярлык – «гадалка». Правильные черты лица, черные густые волнистые волосы, она не собирала косы, пряди струились по плечам. Миндалевидные глаза Маринэ подводила сурьмой. Таких глаз Ваня не встречал у себя на улице или в школе. У кого еще бывают жгуче черные глаза, если не у гадалки…

– Ты куришь? – спросила она.

– Нет, – честно признался Ваня.

– Это хорошо, – медсестра принюхалась к его воротничку. У Вани даже мурашки побежали по спине, так резко она приблизилась. Оделся он в парадную форму, чтобы произвести хорошее впечатление. И никак не предполагал, что производить это самое впечатление придется так скоро.

– Табаком не пахнешь, – заключила Маринэ. – А я курить хочу – сил нет! Смотри сам, курить только во дворе лазарета. Тут строго следят. – Она выпрямилась и смерила Ваню долгим взглядом от кончиков серых шанхаек до кончика носа. Потом уставилась в глаза и сказала с улыбкой:

– Я сначала подумала, что мне показалось, а теперь – точно! У тебя один глаз голубой, а второй карий.

– Д-да, – оробел Ваня от пристального и неожиданного внимания. – Гетерохромия называется. У меня, у брата, и у деда была.

– Ты красивый мальчик,– улыбалась Маринэ. – Сколько тебе лет?

– Шестнадцать исполнится в сентябре.

– Да? Это уже вот-вот. И кудри у тебя такие светлые, и роста много.

– Сто семьдесят пять сантиметров уже.

– Да? – рассмеялась Маринэ беззлобно, и они пошли дальше. – Я думала, выше. Что будешь в лагере делать?

– В шахматы буду играть.

– Умный, значит?

– Надеюсь.

– Мой брат в этой смене. Ему пятнадцать. Будет с тобой в одном отряде. Он тоже, если хочешь знать, хорошенький. Девчонки по нему сохнут. Теперь ты ему составишь конкуренцию. Муратик станет злиться.

– И пожалуйста, – рассмеялся Ваня.

– Можно спросить тебя, Ванек? – улыбнулась медсестра. Ветер трепал её влажные волосы.

– Можно, – Ваня любовался и мечтал, чтобы Марина Тимуровна не заметила его взглядов. Ему было очень лестно, как уважительно Маринэ с ним говорит, и, кажется, он был готов согласиться на всё.

– Почему ты опоздал на смену?

– По семейным обстоятельствам.

– Я поняла, что не из праздности. Дома проблемы? Тебя никто не провожал.

– Я бы не хотел … – промямлил Ваня. Всё-таки красивых бедер и плеч оказалось недостаточно, чтобы сразу развязать ему язык.

– Скажи, я не стану болтать в лагере.

Ваня не хотел говорить.

– Даже брату не скажу.

– Бабушка у меня очень болеет, – сдался Ваня, – родственники уже делят наш дом. Меня отправили в лагерь, чтобы я не спорил.

– Родители где?

– У меня только бабуля и брат.

– Ясно, – кивнула Маринэ. – В лазарете есть телефон. Захочешь поговорить с бабушкой – заходи.

– Ладно, – буркнул Ваня, стесняясь.

– Заходи, говорю, – настаивала она, заглядывая Ване в самые глаза, – не думай даже! Доктора Соломятина не бойся, он только с виду страшный, на самом деле ему все равно. Придёшь?

– Приду.

– И не кисни, – похлопала она Ваню по плечу, – прорвёмся.

Ваня кивнул:

– Прорвёмся.

В лагере был тихий час, потому вокруг царил покой. Умытый дождем сосновый лес шумел и сыпал иголками. Ваня обходил мелкие лужи на тропинке. Он признал, что в «Васильке» необычно. Домики-корпусы с треугольными крышами украшены деревянной резьбой и стоят на высоких сваях, как на курьих ножках, и тянутся по берегу широкой Зеи. Быстрая вода сверкала между прямых корабельных сосен и цветных крыш. Над тропинками растянулись флажки и гирлянды. На площади пионеров развивалось красное знамя. Торжественно.

Исаев не спешил. Ему хотелось все рассмотреть, пока вокруг не снует толпа отдыхающих: вот фигурные крылечки с петушками, вот крашеные балкончики с злеными перилами, вот флюгеры – мельнички на макушках крыш.

Но чем глубже в лагерь проходил Ваня, следуя за Маринэ, тем привычнее становилось глазу: там Ваню ждали коробки из белого кирпича – без прикрас. От воды лагерь отгородился забором. Это было необходимо и полезно, чтобы дети в реку не прыгали, но не прекрасно и не романтично.

– Исаев, иди сюда, – позвала Маринэ. – Нам в четвёртый корпус, там живет первый отряд. Я покажу.

Ваня кивнул и послушно поплёлся за ней, глазея по сторонам.

– Знаешь здесь кого-нибудь, Исаев?

– Не знаю, – соврал Ваня.

– Один, значит, – выдохнула Маринэ и покосилась на Ваню через плечо. – Не слишком повезло тебе, Ванёк…

Ваня отметил про себя, что «Ванёк» – это теперь Маринэ будет так с ним обращаться. «Цепляй галстук, не цепляй, – подумал он, вспоминая свою бабушку, – хочешь быть Иваном, а всё равно будешь – Ванёк».

–…Ванёк, ты попал во врачебную смену.

– Это плохо?

– Я думаю, да. Вот и Муратик заехал тоже… – она вдруг поёжилась, будто её пробрал озноб. – Дети все знакомы между собой, понимаешь? Соседи, друзья… Трудновато тебе будет вписаться.

– Я постараюсь.

Солнце было ещё высоко, но жара уже спадала. Тени от железных стендов с расписанием и цветастыми плакатами потянулись узкими квадратами с газона на щедро залитый светом тротуар. Ваня, старательно перешагивал меловые рисунки: цветы, котиков и человечков. Старался не затоптать все, что пощадил дождь.

Заигравшись, он неосторожно шагнул и чуть не натолкнулся на Маринэ. Она вдруг остановилась и обернулась к нему.

– Держись скромней, – сказала медсестра и пробурчала под нос, – курить хочу.

В этот момент Ваня обратил внимание, куда Маринэ смотрит. Они стояли напротив низенького заборчика, за которым врастал в землю одноэтажный теремок с высоченной острой крышей. В лучшие годы, домик был просто сказочно красив, но теперь облез, крыльцо покосилось, ставни болтались на одной петле, да еще и вокруг выросла трава по самые окна. На двери висел большой амбарный замок.

Маринэ перешагнула забор, и медленно поднялась на крыльцо, ступеньки тихонько скрипнули. Ваня ожидал, что она дернет дверь, лязгнет замок, и с крыши вспорхнет птичка. Но Маринэ нежно, чуть касаясь, погладила дужку замка, провела пальцами по скважине.

Девушка сделала едва заметное движение, будто хотела наклониться. Ване показалось, что она как бы пыталась припасть ухом к замку, но вспомнив, что Ваня на неё смотрит, сдержалась. Маринэ так и повернулась к Ване, чуть ссутулив плечи, и уставилась на него. Исаев почувствовал себя странно, как будто подглядывает. Хотя ничего предосудительного не было ни в его мыслях, ни в действиях медсестры.

В чёрных глазах Маринэ невозможно было прочитать никакой мысли, в них всё тонуло, и Вани это не понравилось. Он часто мог заранее определить, чего хотят от него окружающие, ещё до того, как тем удавалось открыть рот. Но здесь, с этой девушкой, с этими подведенными глазами, Ваня только терялся.

– Слышал историю про черную Ворониху? – спросила медсестра, замерев.

– Про бабку Вероничку, которая ворует стариков и детей?

– Нет, – продолжила она, не распрямляясь, – правильно говорить Ворониха.

– Слышал, конечно, – пожал плечами Ваня, – ее и в «Огоньке» и в «Гагарине» рассказывают. Мне про Вероничку рассказали еще два года назад в лагере.

– Говорят, что бабка Ворониха жила в этом доме, – Маринэ едва слышнопостучала в дверь, – и воровала Ворониха детей из соседней деревеньки. Когда за ней пришли родители и попы, то она в дом спряталасьи пропала. Заперлась, а когда люди вошли в теремок, то он был пуст. Грязные следы вели в чёрную комнату.

– Наверно, в подполе спряталась… – предположил Ваня.

– Ворониха вошла в комнату, но больше не вышла.

– Вы меня пугаете, – хмыкнул Ваня и добавил печально, – но я знаю старухи страшнее… Они у меня уже неделю в доме живут, жрут за моим столом и спят на моем диване.

Ваня имел в виду родных сестер своей бабушки: Тамару и Ольгу. Они Ваню на дух не переносили, и это было взаимно.

Маринэ рассмеялась, вернулась на территорию лагеря и повела Ваню к двухэтажному теремку с табличкой над входом: «корпус 4». Он был как раз напротив заросшего домика. Разделяли их только асфальтированная аллея и худой заборчик.

Окон в корпусе №4 было много, они смотрели сразу на все четыре стороны. Веранду теремку заботливо выкрасили в желтый, и она тонула в жарком солнечном пятне.

Маринэ остановилась рядом с железным стендом у веранды. Вместе с ней Ваня посмотрел на плакат, он был не дорисован. На белом ватмане сохла надпись, аккуратно выведенная гуашью: «Первый отряд ждёт победа и …» фраза оборвалась на половине.

– Это пионеры готовят отрядный уголок к конкурсу. Не дописали что-то, – сказала Маринэ.

«Да, – подумал Ваня в сердцах, – а меня вот никто не ждет!»

– Заходи, – вздохнула Маринэ. – Вожатыми будут Сашка Щукин и Катерина Давыдова. Сашка сейчас следит за пацанами, чтоб в сон-час не разбрелись. Он тебе всё покажет, расскажет…

Тут дверь в корпус открылась, и в чёрном проёме появился полноватый низенький паренек-вожатый.

– Вот, Александр Иванович, принимай новенького. Это Ваня Исаев. Ваня, познакомься – Александр Иванович, твой вожатый и проводник в счастливое советское лето. Да, Сашенька?

– Доброго дня, Марина Тимуровна, – отозвался вожатый. Лицо у него при этом скривилось. Надо сказать, что серьёзная физиономия Александру Щукину не шла. Щёки с носом покраснели от палящего июньского солнца. – Вы совсем промокли, Мариночка.

Он спустился и протянул ей свою куртку. Щукин оказался почти на голову ниже Вани. Вожатый смерил новенького придирчивым взглядом, задержался на разноцветных глазах и сказал:

– Сегодня прохладно, а Марина Тимуровна совсем промокла.

Ваня кивнул. Ему стало смешно. Стояла жара.

– Спасибо, – просияла Маринэ, набросив куртку на плечи.

Ваня сделал вид, что не заметил, как вожатый Саша скользнул взглядом по плечам и шее Маринэ. Её мокрые волосы прилипли к ключицам. Щукин задержался глазами даже на её тонких щиколотках с ремешком сандалией и на белых стопах.

«Бесстыжий», – подумал Ваня, приписав и себя к этому нелестному ярлыку.

– Вот она – летняя гроза, – развела руками Маринэ, – Все сухие, а я насквозь! Ничего, подол уже почти просох…

– А что вы такого заказали из города? – пристал к медсестре Щукин. – Оно в коробках звенит!

– Это для лазарета.

– Вы за этим в город машину послали? – осведомился вожатый по-хозяйски. – Нехорошо.

– Ха, – воскликнула Маринэ, – а ты жесток, Александр Иваныч! Сергей Динисыч засыхает. Надо спасать товарища на скользком пути врачебной практики. Работа-то нервная, Сашенька!

– Потакаете, значит? – Щукин сложил руки крест-накрест. Он осуждал Маринэ открыто и даже не пытался скрываться.

– Потакаю, Сашенька.

– В лазарете на прошлой неделе провели профилактическую беседу на тему …

– На тему «здорового образа жизни и спорта», – перебила его сухо Маринэ, – проводили беседу. Скажу больше, решено создать конкурс очерков на тему здоровья и спорта. Ищи очерки в лагерной газете. Я буду их судить.

– Прекрасно, – буркнул вожатый.

Ваня, пронаблюдав короткую перепалку, сделал вывод: палец Марине Тимуровне в рот не клади – откусит. Но и Александр Щукин ей не уступает. Ваня решил под горячую руку ему не попадаться.

«Тихушник!» – обозвал он вожатого.

Ваня уже хотел идти в палату, когда Маринэ придержала его, зацепив двумя пальцами рубашку со спины, так чтобы Щукин не видел её жеста. Ваня успел только ступить на первую желтую ступеньку. Он осторожно покосился на медсестру. Она чего-то ждала, уставившись в черный проём прохладного «пряничного домика».

– А вот и она, – сказала Маринэ, не глядя на Ваню.

К Александру Ивановичу подошла вторая вожатая. Красивая блондинка в белой рубашке, с аккуратным красным галстуком. На груди блеснул значок комсомола. Волосы вожатая собрала в высокий конский хвост. Вместе с Щукиным, они явили собой настоящий образец для подражания: прямые, принципиальные и хорошо воспитанные.

– Здравствуйте, Марина Тимуровна, – просияла вожатая.

– Ванёк, это Катенька.

– Катерина Петровна, – влез Щукин.

– Конечно, – улыбнулась Маринэ, не отводя глаз от вожатой, но Ванину рубашку отпустила. – Вот, Катерина Петровна, принимайте. Иван Исаев – шахматист.

– Здравствуйте, – промямлил Ваня.

– Шахматист, значит,– пропела Катерина, изучая Ваню, – много в тебе пороху, Исаев? В конце недели будет отборочный матч по шахматам, рискнёшь записаться к Александру Ивановичу?

– Записывайся, проверим, на что ты годишься, – Щукин посмотрел на Ваню снизу вверх, с большим интересом. – Дуй в палату, разберёшь рюкзак. Давай, пошли, что ты там капаешься?!

– Вот и славн-но…Я…– начала весело Катерина Петровна, но вдруг зацепилась с Ваней взглядом, поперхнулась и договорила упавшим голосом. – Я рада, что ты, Ваня, вольёшься в коллектив.

После чего случилась странная сцена: Ваня хотел уже идти, но Маринэ вцепилась ему в локоть и притянула к себе. Катерина переводила взгляд с Вани на Маринэ и обратно. Пауза затянулась. Саша Щукин не понял игру в гляделки и выложил свою догадку:

– Вы что, обе знакомы с Исаевым?

– Нет, – бесцветно ответила Катерина, – первый раз его вижу.

– Ну, тогда пойдёмте уже внутрь, жарко тут. Исаев, быстро за мной. А вам, Марина Тимуровна, пора умерить ваши городские запросы.

Он, развернувшись на каблуках, зашагал в корпус.

– Конечно, Сашенька. Папе передавай привет! – бросила ему в след медсестра.

Щукин остановился на веранде, но отвечать не стал, ушёл.

– Вы мне сказать что-то хотите, Марина Тимуровна? – Спросил Ваня почти шёпотом.

– Я? – переспросила Маринэ и добавила, прикрыв рот рукой, – ничего такого. Глаза у тебя чистые.

– Тогда пустите меня, а то Александр Иваныч меня съест.

– Конечно, – Маринэ отпустила Ваню, поправила ему рубашку и, похлопав по спине, добавила, – иди-иди, но я буду ждать тебя. И к Мурату присмотрись. Он мальчик хороший, – она вымученно улыбнулась. – Что ты напрягся? Будь готов!

– Всегда готов, – отозвался Ваня сконфужено, и прошёл мимо Катерины Петровны.

Из тени коридора он зачем-то обернулся. Маринэ так и стояла у террасы, напряженно провожая Ваню глазами.