Читать книгу Исаев и его крест - Нао Хольм - Страница 4

Оставив булочки в палате, Ваня пошёл по чисто выметенной от иголок тропинке к асфальтированной алее пионеров посмотреть список кружков. Ему хотелось записаться куда-нибудь, где не будет Мурата и других мальчишек в джинсах. Может даже в хор, всё равно. Решил, перепишет списки, подумает, понаблюдает. Авось, с кем-то толковым подружится.

Вокруг третий и четвертый отряды исполняли свой «трудовой десант». Пионеры подметали дорожки, пололи клумбы. Особенно ответственным девочкам доверили подкрасить лавочки между цветными домиками. Работа кипела. Дети не ссорились, и почти никто не отлынивал. Ване понравилась эта атмосфера. Работа шла так дружно, что Ваня подумал:

«Так и убираться не стрёмно. Вместе поработали, вместе отдохнули», – последние годы работал дома он один. Потом бабушка совсем разболелась, налетели тётушки. И работа встала. Ваню они донимали, а сами не работали. Только орали. Так в саду у Вани всё повяло, забор травой зарос.

В списке кружков Ваня приметил для себя, кроме пения и шахмат, ещё и кружок молодых журналистов. Он вознамерился заделаться автором стенгазеты. Там же на аллее он узнал расписание и расстроился. Подъём в семь утра повергал Ваню в ужас, оставалось только надеяться, что со временем он привыкнет. Все же привыкли, и он тоже приноровится.

Над буквами «Юность» значилось «Щукин Александр», которого в отряде прозвали кудрявым, и «Катерина Давыдова» – её все звали по-доброму: «Катенька».

Щукин дал понять, что без справки будут проблемы, и Ваня поплёлся мимо трудящихся пионеров в медпункт. Но в последний момент решил вернуться ещё разок в отряд. Свернул на жёлтую веранду и в свою палату. Без полотенца идти нехорошо. На вшей Ваню раньше не проверяли, и он не представлял себе, что это за процедура.

«Полотенце обязательно нужно, если голову мыть заставят!» – размышлял Ваня в поисках.

Долго искать не пришлось. Полотенце лежало на подоконнике свернутое в трубочку. Проверил – вроде свежее. А потом обратил внимание, что на второй пустой кровати сложены грудой, чьи-то вещи.

Чемодан был раскрыт и рюкзак наполовину растормошён. Вещи в тумбочку новенький не спрятал, так и бросил на кровать. Ваня посмотрел на вещи и пошел в медпункт чуть быстрее. Приходить после шести не хотелось. Доктора тоже люди. После ужина будут отдыхать.

Работники медицинского фронта обосновались в маленьком домике с наборными окнами: зелеными, желтыми, оранжевыми витражами. Они сияли в низком косом солнце.

Ваня прошёл короткий коридор, изолятор и остановился у кабинета с надписью «мед…кт» на дверном стекле.

Буквы посередине стёрлись.

Ваня постучал. В кабинете, кажется, никого. Только в дальней комнате слышался неразборчивый разговор. Ваня подошёл и прислушался:

– Всё пропало, и только усталость копится! – говорил молодой голос. – У меня каждый день – дежавю. Я вообще не хочу возвращаться в отряд! А ночь всё равно наступает. И солнце это дрянное каждый день садиться… Оставь меня в изоляторе, я тебя умоляю!

Ваня узнал Мурата. Только он совсем не веселился. А канючил и даже хныкал.

– Хватит, – отвечала ему Маринэ.

– Дай хотя бы мела! Ой, не надо меня обнимать, это всё бесполезно!

– Хватит, Мурат, хватит, я тебя умоляю! Ризина меня замучила. Она не отправит тебя домой, тут всё только бы без ЧП. Только бы без происшествий.

– Пусть родителям жалуется.

– Она не станет.

– Ты скажи!

– Я тоже не скажу.

– Остаться хочешь, значит?

– Хочу, и что такого? – возмутилась Маринэ. – Тут хорошо.

– Хорошо в «Васильке» только вампирам. А ты то ли веришь, то ли нет. Сестра, называется. Я думал, мы заодно!

– Мурат! – прикрикнула Маринэ и добавила применительно. – Я поговорила с Щукиным. Он согласился тебя переселить в другую палату. Больше я от него ничего не добилась. Гнида та ещё.

– Если прогонишь меня из лазарета, я рассажу отцу про твои закладки!

Долгая пауза:

– Пошёл вон!

– Мне серьёзно возвращаться? – голос у Мурата сорвался, стал писклявым. – Солнце скоро сядет. Ночи летом короткие, но им этого времени достаточно.

– Да, – отрезала Маринэ, – ты должен вернуться.

На этих словах соседняя дверь с табличкой «Изолятор» распахнулась. Вышел невысокий мужчина с глубоко посаженными глазами и серым лицом. Он был в белом халате и руки держал в карманах.

– Тебе чего, пацан? Заболел? Поплохело? – засыпал он вопросами. Доктор отодвинул Ваню и прошёл в «мед…кт». Там уселся за стол. – Что надо?

В сумерках кабинета Ване опять начала мерещиться серая тень в рябушку. Будто доктор, как Катерина, подёрнулся крапинкой.

– Меня зовут Ваня Исаев. Александр Иваныч прислал на падикулёз проверить.

– Педикулёз, – поправил доктор. – Меня Сергей Денисович зовут, Соломятин.

Представился доктор и записал в журнал: «Исаев. 1 отряд». Сунул Ване градусник.

– Так положено, – буркнул он и стал мерить Ване давление. Потом, не слишком церемонясь, наклонил пациенту голову, достал из ящика стола гребешок с мелкими зубчиками и уже примерился поковыряться в Ваниных волосах. Но отступил.

– Голову нужно мыть нормально, Исаев, – вздохнул Сергей Денисович. Руки у него тряслись, и молодой доктор решил не демонстрировать пионеру свою временную немощь.

«Похмелье», – догадался Ваня.

– Давай градусник, – доктор Соломятин черканул в журнале «36.6», не глядя на термометр, и убрал его в стеклянный стаканчик.

– Марина Тимуровна, – громко позвал он, и вернулся опять к Ване. – Жалобы есть?

– Да, кое-что меня беспокоит.

– Ну? – доктор стал нетерпеливо дёргать ногой, стуча при этом каблуком об железную ножку стула.

После бегства вожатой Катерины, Ваня стал замечать, что его глаз выдает фокусы: некоторых людей в лагере, точнее их тени, для Вани подёрнулись серой пленкой. Впервые он заметил эту плёнку много лет назад. Потом затишье, и вот около полугода назад пленка появилась у его бабушки. Потом у нескольких соседей во дворе. В школе у завуча, и тут вот у Катерины и у самого доктора.

Ваня подбирал слова, как бы описать своё состояние поточнее, и, наконец, сказал:

– Правый глаз болит. Я им плохо вижу, и в последнее время, особенно в сумерках, начинает болеть глаз, а потом голова. Плохо сплю.

– Ясно. Глазное давление проверял?

– Давно.

– Надо часто! – доктор достал фонарик из кармана и посветил Ване в правый глаз. – Ничего критичного не вижу, дома пойдёшь в больницу. Напишу тебе направление, в школе учителю передашь. Чтоб посадили на первые парты. А так, – доктор стал водить фонариком вправо, и влево. Ваня следил за светом. – Страшного ничего.

– Еще предметы черного цвета становятся серыми в сумерках. Плывет всё потихоньку.

– Очки тебе выписывали?

– Нет, – соврал Ваня. Очки выписывали давным-давно. Но, кажется, они перестали ему подходить, потому что от очков голова болела сильнее. Он их спрятал, и бабушке сказал, будто сломал. А потом всем дома стало плевать на Ванины очки.

– Выпишут скоро, носи, – Сергей Денисович передал Ване справку, привстал и позвал громче:

– Маринэ!

Она вошла стремительно и глянула на доктора с вопросом, увидела Ваню и просияла:.

– О, Исаев, ты чего тут?

Доктор Соломятин протянул ей гребень.

– Понятно, Щукин паникует, – усмехнулась Маринэ, – сейчас разберёмся.

Она подошла к Ване со спины, и он почувствовал, как Маринэ сразу, без прелюдий, запустила пальчики ему в волосы. Он даже не мог понять, почему ему нужна была прелюдия, немного времени, чтобы собраться, но Маринэ не дала Ване даже перевести дух, после её стремительного появления. Она блуждала длинными белыми пальцами по его голове. Мягко и быстро расчесывала кудри.

Ваня узнал запах Маринэ, он легко пощекотал нос. Это были сухие лавандовые духи в маленьких железных баночках с фиолетовой крышкой. Такая баночка хранилась у Вани в прихожей, и бабушка душилась ими на новый год и на день рожденье. Но Маринэ пахла чуть по-другому.

Медсестра обошла Ваню, и её руки оказались так близко от его лица, что Ваня видел тонкие голубые ниточки вен на запястьях. Секунды ползли невероятно медленно. Она запускала руки и расчесывала, один раз, второй, третий… От каждого её мягкого прикосновения волны жара прокатывались по телу Вани от макушки до пят. В это бесконечное мгновенье он понял, что к запаху лаванды примешивается другой запах. Запах специй или может быть ладана. Этот аромат Ваня тоже знал. Так пахли бабушкины свечи и несколько ее иконок.

Сладкое наваждение закончилось так же быстро, как и началось. Вот она касалась его, и вот она уже у стола доктора Соломятина, возвращает гребень. Всё прервалось в одно мгновенье.

– Вшей нет. Иди теперь, – скомандовал доктор.

Как опытный рыбак подсекает несчастную рыбку, Соломятин выдернул Ваню из океана неги и оставил сидеть на стуле взъерошенного и растерянного, все равно, что та рыба на холодном песке.

– Спасибо, Денис Сергеевич, – выдохнул Ваня.

– Сергей Денисович, бестолочь! – поправил Соломятин. – Шуруй.

Ваня забрал справку, не глядя на Маринэ, и ушёл, густо покраснев. Даже не попрощался. Он бежал по коридору, закрыв уши руками, чувствуя, как они горят. Так Ваня часто позорился перед учителями в школе. «Осить ночки» и «чесочные писы» – его любимые оговорки.

На ужине Исаев сидел задумчивый: он вспоминал нежные прикосновения Маринэ, её лавандовые запястья … Одним словом, он мечтал о Маринэ Миколян, и мечты эти омрачал её брат. Где-то там, рядом с волнующими черными очами, вспыхивали и другие черные глаза, так похожие на глаза Маринэ. И эти вторые болезненно светились, и звучал голос Мурата – жалобный, умоляющий. Ваня даже подивился, как веселый обладатель джинс и прочих радостей жизни может быть таким? Таким затравленным.