Читать книгу Пункт Желаний - Наталия Крас - Страница 4

ГЛАВА 3

Когда Красоткина вышла на последней остановке города и проводила глазами удаляющиеся фары автобуса, она испуганно осмотрелась. Её стремление куда-то двигаться вдруг иссякло. Вокруг были только серые дома и серые деревья в такой же серой темноте, и даже белый снег не разбавлял этого сумрака. Люди поскорее разбежались прятаться от мороза и ветра, и Алиса осталась одна в свете тусклого фонаря, под которым ей было, может, не так тоскливо. Она словно прилипла на время к световому пятну, которое распространялось вокруг неё, но на самом деле вокруг городского светильника, а её фигура в скукоженной мёрзлой позе стала принадлежностью этого маленького солнышка.

Она беспомощно огляделась. Невдалеке, через пару небольших домов, приветливо сияла надпись над маленьким крылечком: «В никаковском ПВЗ исполнятся ваши желания».

Это заявление, хоть и не блистало остроумием, было самым лучшим и самым тёплым из всего, что её окружало в тот момент. Алиса вздрогнула от холода, прижала согнутыми локтями к себе обе сумки по бокам, но не потому, что боялась за своё имущество, а попросту мёрзла от колючего зимнего ветра, и побежала, окоченело семеня и прокалывая каблуками притоптанный снег.

Взбежав на крыльцо, она вдруг замерла на секунду, с надеждой вглядываясь в неоновую надпись наверху. Может, она хотела поверить, что желания и правда исполнятся именно здесь. Очень уж многообещающе и ярко горели голубоватым неоном буквы. Но ледяной порыв ветра быстро загнал её внутрь.

Неуютная обшарпанная комната со старым столом в противоположном торце помещения и окно позади него с трещиной над ним и тёмным холодом за стёклами не могли внушать надежд на исполнение каких-либо желаний. И два кондовых заскорузлых стула с сидениями из потёртой кожи, которые жили в этом узком помещении сбоку у стены на случай наплыва усталой очереди, тоже не радовали глаз, совершенно не вызывая желания присесть и расслабиться на них.

Алиса, вжав голову в плечи и изо всех сил прижимая к себе сумку и сумочку, с ужасом обозревала всё это, пока колокольчик позади возвещал о её приходе. На его мелодичный шум из двери подсобного помещения высунулась Мария Семёновна, привычно-уютно притягивая половинки толстой кофты на себе одной рукой, а в другой руке она держала небольшой заварочный чайничек, и это тоже выглядело уютно и как-то по-домашнему. Этот её личный уют был в этой комнате единственным уютом.

– Я погреюсь у вас? – немного расслабилась от её вида Алиса.

– Проходи, конечно, – снисходительно улыбнулась Мария Семёновна. – Я-то думала, кто-то за покупками пришёл.

– За покупками? – удивилась посетительница, ещё раз оглядывая старое пустое помещение. Прижатые руки Алисы потихоньку оттаивали от её туловища, а её лицо из испуганно-замерзающего преображалось в отчуждённо-вежливое.

– Ну за заказами, – пояснила Мария Семёновна и качнула в сторону гостьи чайничком. – Но в такую погоду обычно никто и не захаживает. Ветер что-то раньше поднялся, обычно по ночам. Горяченького выпьешь со мной?

Секунду посомневавшись, Алиса согласилась.

– Да ты проходи, не тушуйся, – по-свойски пригласила хозяйка помещения, кивком показывая на заскорузло-кожаные стулья у стеночки рядом с её столом.

– Я не… тушуюсь, – с некоторым трудом и удивлением выговорила Алиса это слово и прошла наконец от порога внутрь, недоверчиво разглядывая грубую истёртую кожу, натянутую на толстое дерево сиденья жёстким прямоугольником под самое седалище и пробитую по периметру мебельными гвоздиками. Их круглые шляпки потемнели от времени и отполировались на округлых верхушках задами, которыми по ним елозили много лет, пристраиваясь в центр прямоугольника. Посетительница аккуратно присела на самый краешек стула, элегантно обняв сумки на коленях.

– Да можно-можно прям на стул сумки-то! Ему ничего не будет, не волнуйся!

Алиса покосилась на соседний увесистый стул с затёртым кожаным прямоугольником и потемневшими гвоздиками и всё-таки поставила туда свою большую сумку, а на неё пристроила маленькую:

– Спасибо, я не волнуюсь за стул.

Мария Семёновна удалилась с чайником обратно на склад, говоря оттуда погромче:

– Это из старинной мебели, собственное производство Никаковска. Раритет!

Алиса, округлив глаза, бросила полный сомнения взгляд на подставку под своими сумками.

– Да-а, – подтвердила издалека Мария Семёновна, как будто почувствовала недоверие гостьи. Она там поцокала посудой, несильно пошумела чем-то и принесла на старом подносике из погнутого металла фарфоровый чайник и неподходящие к нему разнокалиберные чашки, а также нехитрое угощение, тут же выставляя всё это на потёртую поверхность стола.

– Тут всё у нас с тех времён, старинное, ценное, – говорила она в это время с лёгкой хвастливостью, но, глянув на дорогой мех на гостье, подправила показания: – Но мебель конечно приказчикова, не барская. Зáмок тут за лесочком старинный видела?

Алиса с лёгким страданием на лице наблюдала за её сервировкой, увенчавшейся раздёрганной пачкой печенья, но на вопрос и приветливую улыбку тоже немного улыбнулась и кивнула:

– Конечно, видела. Это самое красивое, что здесь есть.

– Там вот лучше мебель была, дорогая, витиеватая вся. Барин местный восстанавливал замок и мебель делал – целую фабрику возвёл. А построен давно уж… Лет стописят ему, замку-то. Или больше – триста. А тут… – Мария Семёновна многозначительно потыкала двумя указательными пальцами в пол, подтверждая своё местонахождение. – Тут был дом приказчика. Он отдельно от барина жил, тоже дом был хороший, богатый. Да только развалился весь, флигель один остался.

– Флигель? – непонимающе уточнила Алиса.

– Ну сарай знаешь?

Алиса немного поводила глазами и кивнула, что знает о таком.

– Ну а флигель почти так же, только к дому пристроен. Этот дом уж новый построили, а флигель там, – она махнула рукой на окно, – на зади флигель-то. Бабка моя говаривала: «фигель – тут самое главное, а не дом». Так и говорила «фигель», – засмеялась Мария Семёновна. – Да я уж и подзабыла, она много всего рассказывала. Чудная была… Никогда не понимала её, почему маленький флигель важней дома?.. – пожала она плечами. – Бабка девочкой бегала туда, в барский дом, ну в замок, много всего видала. И как в воду глядела! Фигель, фигель… а он и правда остался, каменный потому что, а дом этот к нему пристроили, на старый каменный фундамент – новый дом, но такой, из всякой трухи, торопились район этот быстрей построить. Но зато новый.

Алиса тоскливо оглядела обшарпанные стены как бы нового дома.

– Но давно, конечно, – поправилась Мария Семёновна. – Теперь уже не новый. Это мы так, местные привыкли. Ты ведь не местная?

– Нет, – покачала головой Алиса. Она всё сидела немного замороженная, хотя уже немного отогрелась.

– Ну я вижу, что нет, – удовлетворённо согласилась хозяйка застолья, приветливо показывая ладонью на угощение. – Так и говорят все про эту улицу, лет педьсят уже – новые дома. А где ж они новые? Тоже уже разваливаются. А зáмок хоро-о-ош, до сих пор стоит! Каменный весь. Заколочен только.

При упоминании замка Алиса загрустила и потупилась. Но хозяйка взбодрила её предложением приступить к дегустации чая и печенья.

Пока Мария Семёновна изучающе поглядывала на свою гостью и разливала чай по кружкам, Алиса, оценив взглядом старый стол, сняла свою небольшую шубку, которая могла бы расклешёнными меховыми рукавами задевать за край стола с выщербинками и заусенцами. Она аккуратно пристроила её на сумки, элегантно расправила капюшон красной кофты по плечам и немного улыбнулась хозяйке – слегка натянуто, но всё-таки приветливо. А та внимательным взглядом впилась в трикотажную вещь, надетую на посетительнице, и вдруг поменяла тон:

– Какая замечательная на вас кофточка! – елейно пропела она, обращаясь теперь на «вы». – Что за пряжа, где заказывали? В продаже таких не бывает.

– Это мармадукская, я знаю, что хорошая. У них там своя порода овец… Я не помню, кажется, разводят одних и тех же давно уже, сами красят и вяжут.

– Прям из Мармадукии? С самого острова? – со священным трепетом переспросила Мария Семёновна.

– Да, – согласилась Алиса. – Мне прислали прямо оттуда и всякие буклеты с овечками и с фермой, я там прочитала. Очень хорошая, тёплая.

– Я вижу… – Мария Семёновна, застопорившись, жадновато пожирала глазами качественный трикотаж.

Алиса потянулась к чаю. И Мария Семёновна мгновенно установила красную кружку побольше на металлический поднос, придвинув его ближе к краю стола.

– Спасибо, – улыбнулась Алиса.

– Угощайтесь, угощайтесь, – едва отпив, вязальщица демонстративно взялась за голубой носочек и стала старательно напоказ накидывать новые петельки на спицу. – У меня тоже пряжа очень хорошая, – многозначительно заметила она, исподтишка подглядывая за тем, как гостья греется чаем, обнимая кружку пальцами. – Вот потрогайте, – она протянула над столом носочек, распределённый на нескольких тоненьких спицах, вставленных по окружности в голубые петельки.

Алиса потрогала, очевидно лишь из уважения, и кивнула, продолжив пить чай.

– Я тут всем вяжу, – как бы между прочим заметила Мария Семёновна, украдкой глянув на реакцию гостьи. Реакцией стала всё та же вежливая улыбка между маканиями носа в тёплый пар над кружкой. – Мне доверяют, – многозначительно поведала вязальщица, важно тряхнув завитками темноватых волос, – люди друг другу меня советуют.

На эти заверения не последовало заказа на вязание или хотя бы вопроса о стоимости такой затеи, и Мария Семёновна зашла с козырей:

– Я даже заммэра вязала кардиган. Славный такой вышел, на пуговицах… Секретарша его мою двоюродную племянницу знает. Она там с ним… ну как обычно у секретарш с начальством. Она и сняла все мерки, я заочно вязала. Потом даже видела нашего Понторезова в нём, ну который заммэра. Издалека, конечно.

Этот козырь сыграл, потому что гостья перестала пить чай и улыбаться, временно застыв над кружкой с непонятно-стеклянным взглядом, и звучно задышала.

– Ой, а что же вы без печенья? – ласково озаботилась Мария Семёновна и, отложив носок, засуетилась, придвигая гостье баночку варенья и пачку печенья поближе. – А вы не знаете заммэра? Может, видели когда-нибудь начальство наше? – вкрадчиво поинтересовалась вязальщица. – Солидный мужчина…

– Видела… – тихо отозвалась Алиса, рвано вздохнула и потянулась за ложечкой для варенья.

Мария Семёновна быстро подала ей ложку получше, из серебра, правда изрядно потемневшего.

– Такие чистить надо, – беззлобно заметила Алиса, покрутив изящную вещицу в пальцах.

– Да я знаю, – махнула рукой Мария Семёновна. – Так-то у меня порядок. И в вязании порядок, всё как надо! – важно вставила она. – А это старинная ложечка… это бабка моя ещё в детстве у барина стащила, из замка. Она бегала туда часто, там с другими слугами играла, с их детьми. Барин не злой был, любил детишек. Может, и знал, что приворовывают. Бабка рассказывала, частенько притаскивала сладенькое оттуда. Говорит, поднос на видном месте стоял, полный всегда. Вот я думаю, может, барин этот специально его и ставил, для детишек-то. У самого-то у него дети поздно родились. И, может, он так привечал местных ребяток, чтобы с его сыночками играть приходили. Жил-жил он бобылём, а потом пропал вдруг от любви – женился на местной, на простой девушке, но образованная была. Все их уважали. А умерли почти разом. Во! Любовь-то какая. Сыновья их потом производство мебели расширяли, старались. Один на охоте потом сгинул, волки его, беднягу, загрызли. А второй тоже женился на местной, как и отец его, дочку только одну родили. А потом дочка их до-о-олго прожила ещё в замке этом. Сыночка родила, а замуж так и не вышла, красавица… многие ухлёстывали, но поди их знай – замок им важней или она. Гордая, одна осталась. Тоже хорошая старушка была, все её тут знали. Она уже не так следила за производством, больше внука своего воспитывала. У них трагедия случилась, сынок её помер с женой вместе, разбились в аварии. И производство на убыль пошло. А старушка доживала свой век в родовом замке с внуком. Куда-то пропал он потом… – задумалась она, – да родственники, наверное, после её смерти мальчонку к себе забрали.

– М-м… – Алиса сочувственно качнула головой, в очередной раз забираясь серебряной ложечкой в баночку с вареньем.

– Нравится? – заискивающе уточнила хозяйка. На это Алиса с сомнением приостановила настойчивые посягательства на содержимое баночки. – Кушайте-кушайте! – подбодрила Мария Семёновна, снова торжественно принимаясь за вязание. – Это ж я сама варю. Это из ирги.

Алиса вопросительно приподняла брови.

– Ну ирга, ягодка такая маленькая, коринкой ещё зовут, винной ягодой, синенькие такие, сладкие. Мы детьми по кустам лазили, тут много её, ирги этой. Кто говорит – дикая, кто говорит – барин тоже сажал. Садовод был.

– Вы говорили, мебель делал, – направила её Алиса, а ложечку направила снова в варенье.

– Он много тут чего делал, хозяйственный был. Деревья – точно сажал. Ёлки вон до сих пор выращиваем. Даже в Первоград главную ёлку у нас пилили. Захар Лукьяныч занимается, это вот хозяин мой, пункта этого. И родственник. А его прадед приказчиком был у нашего барина, Захар Лукьяныч так вот себя и мнит, будто продолжатель дела, даже усы носит как тот приказчик, говорит – семейная примета, – она, подсмеиваясь, показала пальцами что-то пышное у лица под носом и вернулась к вязанию, – а ёлки с соснами только и остались. Тот наш барин такого бы не позволил. При нём и древесина разная была благородная, и мебель качественная. Он только свою уважал, обучал на производстве, заставлял всех хорошо делать и продавал по богатым домам. Теперь уж всё потеряно, – досадливо вздохнула рассказчица, продолжая вывязывать голубые петельки, – на фабрике только лесозаготовки и фанеру делают, мощности уже не те, а краснодеревщиков совсем не стало в наших краях. Но люди у нас хорошие, ответственные.

– Ясненько, – подтвердила Алиса, допивая чай, – контролёры у вас очень ответственные.

– Контролёры?.. – незадачливо переспросила Мария Семёновна и тут же спохватилась, откладывая вязание: – Да у вас совсем уже чай закончился! И варенье, – она побыстрее выпихнула задом стул из-под стола, захватила чайничек и понеслась в подсобное помещение со складом, говоря: – Я щас, я вас быстренько ещё напою! Я тут… – на складе у неё что-то грохнуло, звякнуло, цокнуло, распорядительница выдачи заказов ойкнула и сиплым голосом, как пришибнутая, проговорила: – Заказ тут… большой… мешается на проходе… уй-й-й…

– Вы в порядке? – беспокойно вытянула шею Алиса.

– Да тут… Да! Я сейчас…

Звуки со склада выдали, что она налила воду и включила электрочайник. Алиса облегчённо вздохнула, её щёки после чая немного порозовели, а глаза заскользили по окружающей обстановке более приветливо и как бы с некоторым расчётом, что-то подмечая и прикидывая. Чуть только Мария Семёновна появилась в дверном проёме, её гостья обрадованно предложила:

– А хотите я вам тут по дизайну подскажу? – и незамедлительно продолжила, взмахнув руками на пустую обшарпанную стену напротив себя. – Вот здесь бы хорошо ёлочка встала. Скоро же Новый год? Надо ещё немного окно украсить и заодно прикрыть трещину…

– У меня тут порядок! – деловито возразила Мария Семёновна, сделав решительный жест, отсекающий всякие поползновения на её территорию.

– Порядок – это же не только пустота, – не отступила Алиса, слегка насупившись.

– Я вам лучше ещё чаю заварю, – улыбчиво сменила тему Мария Семёновна, жадновато оглядывая красную кофту, и тут же обеспокоенно полезла в карман. – Вот только позвоню, пока не поздно, а то не отвечали сегодня. Надо клиента предупредить о доставке. Там у нас заказ большой на поздний вечер… А он тут на проходе мешается… Не люблю вот, когда нагромождено, – ворчливо закончила она с телефоном в руке. Подойдя к столу, она стала искать в программе планшета нужный ей номер, продолжая причитания: – Ногу чуть не отшибла, хорошо, что валенки у меня. Кому такая ваза большая понадобилась?.. Таких длинных цветов-то у людей не бывает, чтоб в неё ставить… огромадина какая-то – жуть!.. Раскололась… Придётся соврать, что в доставке разбилась, – Мария Семёновна хитро глянула на гостью, тут же оправдываясь: – Кочки в дороге, мало ли что, водитель-то не виноват? Сама и разбилась, правда?

Алиса в сомнениях немного пожала плечами, всё ещё не очень довольная лицом от того, что её прервали и не прислушались к её мнению о дизайне помещения.

– Щас, я быстренько… – заговорщически улыбнулась Мария Семёновна, набирая номер.

Алису тоже тем временем привлёк её телефон, зазвучав из сумочки, и она полезла искать его. Ответив на вызов, она услышала и из телефона, и из комнаты одновременно:

– Здравствуйте, это из никаковского ПВЗ насчёт вашего заказа…

– Здравствуйте… – машинально проговорила Алиса.

И они обе оторопело уставились друг на друга. Первой немую сцену прервала Мария Семёновна:

– Уже не надо к вам домой доставлять? – упавшим голосом пролепетала она и тут же оправдательно затараторила: – Я не хотела разбить вашу вазу… Я никогда… У меня всегда порядок… И…

– Не надо… – покачала головой Алиса, выглядя совершенно убитой, – ничего уже не надо доставлять… никуда… – сиплым шёпотом закончила она и вялым движением отложила телефон на стол.

Мария Семёновна подлетела к ней, обогнув стол в одно мгновение каким-то волшебным образом, и стала сбивчиво утешать, потому что Алиса уткнулась лицом в руки и разрыдалась так, что наверное весь чай разом из неё вылился наружу потоками безутешных слёз.

– Ну… я не знаю, как так вышло… – страдала над ней Мария Семёновна, – очень красивая ваза! Вот очень! Правда!.. Разбилась вот, простите! Я возврат оформлю, и вам за неё деньги вернутся.

Но Алиса только мотала головой под эти увещевания и рыдала, не останавливаясь, как будто давно этого не делала и вот теперь наконец дорвалась.

– Что же мне для вас сделать? – сама чуть не плача спросила Мария Семёновна и не получила никакого внятного ответа кроме отчаянных мотаний красивой головы с красивой причёской над красивой красной кофтой. – Ну хотите… хотите, я вам кофточку свяжу?.. Бесплатно, – сдалась она, безнадёжно опустив плечи и скуксившись лицом.

Алиса подняла на неё полные слёз глаза и трогательно прошептала:

– Спасибо, не нужно…

– Вы не будете жаловаться? – с надеждой спросила Мария Семёновна. – А то я же… ну если… я же не смогу здесь работать… пункт отнимут у Захар Лукьяныча, а у нас единственный такой с доставкой по городу, потому что Захар Лукьяныч Ефимку нашёл… А хотите, Захар Лукьянычу на меня пожаловаться? – радостно предложила она. – Вот вы ему всё, ну всё-всё про меня скажите! А он меня… Ух-х! Отругает, так отругает! Уж не сомневайтесь, – оголтело увещевала она, потрясая в воздухе кулаком и уверенно мотая завитушками коротких волос, а потом стала умолять: – Вы только на фирму не сообщайте и в программе заказов ничего не пишите про это, пожалуйста! А то и ему, и мне попадёт.

Алиса, выслушав это с непонятным страданием на лице, покрутила головой.

– Нет? – Мария Семёновна не знала, как реагировать и попеременно изображала то надежду, то отчаяние. – Или нет? В смысле, не будете жаловаться?

– Нет… – опять просипела Алиса, не имея голоса, и снова заплакала, горько и всё так же безутешно. – Я ненавижу его… Ненавижу! – изрыгнула она из самого нутра.

– Захар Лукьяныча?! – обалдело вытаращилась виновница инцидента, сложив руки перед грудью в общий кулак. – Ну он плут, конечно… Но чтоб ненавидеть… – поджала плечи Мария Семёновна.

– Да Понторезова этого! – выкрикнула Алиса сквозь слёзы.

– А-а… – Мария Семёновна расслабленно махнула рукой, ей явно полегчало. – Этот – негодяй, конечно, – с готовностью согласилась она, – с коммунальным хозяйством что-то мутит в городе. А ваза тут при чём?

– Вообще ни при чём! – замотала головой Алиса. – Это я при чём! Это я всё время была при нём и при нём! Понимаете?!

Теперь Мария Семёновна замотала головой, словно заразилась этим от гостьи.

– Он меня из дома выставил!.. – зарыдала по новой Алиса. – Как последнюю… Как самую последнюю… как подзаборную…

– Из до-ома-а-а… – сообразила что-то Мария Семёновна и, прозревая, плюхнулась на соседний стул, бесцеремонно примяв задом сумки и шубу. – Так это ты с ним, что ли? – она незамедлительно перешла на «ты», чуть только ситуация поменялась.

Алиса расстроенно закивала.

– То есть с Понторезовым жила?

Она опять закивала.

– М-м-м… ты смотри, что делается… – пробурчала себе под нос Мария Семёновна, разглядывая собеседницу с каким-то новым интересом. – Ругались, что ли?

– Ругались… – саркастично фыркнула Алиса, почти забывая плакать. – Да я всегда ему только угождала! Два года почти, как приехала сюда – каждый день угождала и угождала! И ремонтом этим занималась, и мебель всю подбирала в новую квартиру. Всю обстановку! До единой ручечки и кнопочки! Думала, вот закончу – и заживём тогда как люди, поженимся…

– А он?

– А он всегда только посмеивается, как будто это всё неважно. Вообще – всё не важно, всё, что я делаю – это неважно!

– Это нехорошо, – со всей серьёзностью покачала головой Мария Семёновна.

– Да! – плаксиво согласилась Алиса. – А мама всегда: зато солидный мужчина, такой солидный, такой положительный, такой важный! Держись за него! – она всплеснула руками и тут же, вытерев слёзы со щёк, расстроенно вздохнула. – А этот положительный только обесценивал всегда всё, что я делаю. И ещё – то секретарша у него, то рестораторша, то ещё какая-нибудь…

– Изменял?! – сдвинула брови Мария Семёновна.

Алиса кивнула, состроив обиженную мину.

– Как же ты терпела?!

– Вот я один раз! Один раз не потерпела!.. И теперь сижу тут с вами! А была бы тихая и согласная на всё, сидела бы там! На шёлковых диванах, которые я! Я выбирала и покупала!.. Он обещал. Он уговаривал, что всё будет хорошо, и деньги у меня всегда будут… И… И… – она снова расплакалась и завсхлипывала, растирая слёзы.

– Ну-ну, деточка… – Мария Семёновна, поглаживая собеседницу по спине, с любопытством ждала продолжения и заглядывала в склонённый опечаленный профиль. – И что же? – вкрадчиво спросила она.

– Ну я же не какая-нибудь там ненормальная, – Алиса честно посмотрела честными мокрыми глазами.

Мария Семёновна одобрительно кивнула.

– Ну я, конечно, его не любила, – расстроенно надулась Алиса, подшморгнув носом, но у неё это вышло как-то элегантно и трогательно. Она мечтательно посмотрела в пространство обшарпанной комнаты и проговорила: – Я думала потом… Вот немного приручу его, покажу, как я всё умею сделать в доме, и он оценит. И я тогда его любить тоже буду. Когда покладистый станет, послушный.

– Ну деточка… – снисходительно усмехнулась Мария Семёновна, – кто ж так любит! Так не любят, так только дела делают. Неужели из-за денег так можно? Не понимаю, зачем ты всё это терпела…

– Из-за за́мка всё, – грустно потупилась Алиса и вздохнула из самой глубины красной кофты. – Он говорил, что-то там порешает, какие-то настройки в местной власти подкрутит… И будем мы с тобой, Алиска, в замке балы устраивать. Будешь там свой дизайн наводить. А не справишься с за́мком – выгоню тебя… Это он так говорил, и смеялся, – она надуто посмотрела на собеседницу. – Гаденько, неприятно так… Понимаете?

Собеседница угукнула и кивнула, что это понимает.

– А я даже не попробовала… даже ни разу там не побывала, а мечтала туда обстановку подбирать, – ещё больше загрустила Алиса. – Ведь вот, у других же нет вкуса! Они не понимают, что с чем надо сочетать. Я столько разных квартир и домов с Понторезовым посмотрела!.. И даже богаче, чем у него!

– Ещё один дом выбирали? – заинтересовалась подробностями Мария Семёновна.

– Не-е-ет, ко всяким чиновникам и бизнесменам в гости ездили. Вместе приезжали или водитель часто меня забирал и отвозил, если Понторезову красивое сопровождение вдруг нужно было. Это он так всегда говорил – ты моё красивое сопровождение… – вздохнула Алиса.

– Ну так себе комплиментик, – с сарказмом прокомментировала старшая собеседница.

– Я знаю, – грустно покивала Алиса. – Я его в отместку подкалывала, что он тут провинциал, а я из Первограда, ну чтобы он не сильно выпендривался. Я бы вообще… давно бы уже взбунтовалась, но этот за́мок… Он мне какие-то старые фотографии показывал со своей матерью, она там бывала в молодости, там так красиво!.. Меня прям тянуло туда всегда. У нас… вернее, у него, у Понторезова, лестница там снаружи дома на каждый балкон, пожарная такая, с неё лучше всего замок видно. Я даже бинокль купила и выходила из его кабинета – смотрела на башни каждый день, – она опять тяжко вздохнула. – И там сияние ещё бывает, иногда, над лесом, над замком… загадочное такое, – она вопросительно посмотрела на собеседницу.

– Да ну, какое там загадочное?! – неестественно рассмеялась коренная жительница Никаковска. – Так, северное сияние, бывает же, – и тут же перевела тему: – Как он там собирался балы устраивать? – недоуменно спросила Мария Семёновна, скептически пожав плечами. – Это же барский дом, все знают – частная собственность.

– Не знаю я, – раздражённо нахмурилась Алиса, – как-то хотел заграбастать себе… какие-то тёмные делишки, которыми он не особо делился. И вообще… вдруг решил ничем со мной не делиться, все деньги у меня с карточки снял, он все пароли знал, всё сам в банке оформлял. И наличные из сумки выгреб! Хотя обещал совсем другое! – она опять чуть не расплакалась, но возмущение победило, и она сердитым голосом доложила: – Думает, что приползу извиняться, а он мне тогда кинет подачку какую-нибудь, чтобы я смогла уехать… И чтобы я видела, как он с рестораторшей теперь обнимается. Он это любит. Меня тоже вначале своей бывшей показывал.

– Вот говнюк! – от души высказалась Мария Семёновна.

– Да!

– Он же старше тебя намного?

– Да! Ему тридцать девять, а мне двадцать два, – потупилась Алиса.

– Ещё и извиняться заставляет?!

– Всё время!

– Ты не вздумай! – совсем уж по-свойски распорядилась Мария Семёновна. – Нечего упыря такого радовать и ползать там… Наоборот! Умыть его надо, что ты не сдаёшься. Пусть он там слезами умывается, а не ты! Поняла?!

Алиса покивала, глядя влажными глазами на свою вдохновительницу.

– Вот, правильно, – удовлетворилась Мария Семёновна, погладив опять спину в мягкой красной кофте, а потом ещё раз погладила, обращая внимание на пряжу и на то, как она приятно перемещается, обволакивая пальцы едва заметными пушинками.

– Это всё хорошо, конечно… – судорожно вздохнула Алиса, втягивая носом оставшуюся влагу. – Но я просто не знаю, как мне дальше… Я правда! Я хочу всё, как вы говорите – не поддаваться ему, и всё такое… Но он нарочно всегда так обставляет, что у тебя одна дорога – на поклон к нему. Он так просто никого не отпускает, обязательно хочет унижений. За это он и вещи бы мне остальные отдал, и денег бы дал, квартиру, может, снял бы на первое время…

– Ну ты что, ты что!.. – заторопилась Мария Семёновна, округляя глаза. – Ты же всё правильно рассуждала, нельзя так!..

– Да я понимаю всё! – в сердцах воскликнула Алиса. – Но мне некуда пойти. К маме не хочу… Она не поймёт, только упрёки будут. Работа и жильё… хотя бы на первое время. Всё это непросто, это долго искать, и Новый год скоро…

– А не надо искать! – обрадовалась Мария Семёновна. – Ты правильно ко мне зашла! Здесь и работа, и жильё, – и она, познакомившись с собеседницей, пустилась расписывать, как просто и прекрасно ей будет работать в никаковском ПВЗ на новогодние праздники, и даже быть начальницей, потому что ещё есть курьер, которым она будет управлять, и жить там же в подсобке, пока сама Мария Семёновна съездит к дочери. А потом якобы что-то придумается гораздо лучше, чем сейчас с этими нервами. Она изо всех сил постаралась развеять все сомнения новой работницы.

– Ничего не понимаю, а спать там на вашем складе где – на полу, что ли? – с несчастным видом пыталась соображать Алиса, взглядывая на дверь смежной комнаты с металлическими стеллажами.

– Да ну, какой там на полу! Почему на полу? Там за стеллажом раскладушка есть. Я сама иногда оставалась на ночь на складе, если машина поздно задерживалась, и надо было груз дождаться. А Ефимка всё поможет, я же говорю – не бойся его, поручения только давай, и всё. Им руководить просто надо, а так он сам всё знает и всё сделает – дурачок!

– Как это, дурачок?.. – нахмурилась в непонимании Алиса. – Если всё знает и всё делает…

– Ну вот так, – раскинула руки Мария Семёновна. – Хороший. Дурачок… Детдомовский он у нас. А потом ему не дали, как всем, жильё после детдома. Что-то там не оформлено у него, как надо. Родных нет, а жильё какое-то ветхое оставалось после бабули, но он не знает ничего толком, ну так и зависло – ни туда, ни сюда. Вступиться за сироту некому. Ну Захар Лукьяныч ему от щедрот выделил флигель вон, на зади своего дома. Ему же весь дом принадлежит, все квартиры тут и флигель тоже.

– Это тот самый, старый флигель, который сарай? – обрадованно удивилась Алиса, что наконец знает, о чём идёт речь в длинных рассказах новой знакомой.

– Ну конечно! Тут на весь город один флигель-то, старый этот. А дом весь этот, где мы щас с тобой сидим, бывший приказчиков. Захар Лукьяныч очень бился за это своё наследство, когда тут контора какая-то сидела, а на самом деле ничего не делала. И окна почти все были заколочены. А Захар теперь восстанавливает тут потихоньку.

Алиса глубоко вздохнула, но уже не так безнадёжно, как раньше, и с сожалением сказала:

– Никак мне отсюда не уехать. Так и останусь в этом дремучем Никаковске… – и собралась опять плакать, пустив слезинку по щеке.

Мария Семёновна бесцеремонно вытерла ей под глазом, как своему неразумному дитяти, и нравоучительно изрекла:

– Не в дремучем, а в легендарном!

Алиса без надежды посмотрела на свою наставницу, устремив на неё стрелы мокрых ресниц.

– Да-а! – подтвердила та. – Вот ты думаешь, наверное, что городишко наш Никаковском прозвали, потому что он никакой вообще?

Алиса кивнула в ответ согласием.

– А вот и нет! – радостно-заговорщически отринула Мария Семёновна. – Тут же леге-е-енда! – проникновенно пояснила она и продолжила: – Это всё барин наш, это он так назвал сначала деревеньку свою, а потом уж и городок перенял названьице-то. Да-а… – покивала она со знанием дела. – Приехал он сюда не прям уж молоденьким, но ещё хоть куда! Интересный, говорят, был мужчина. Наследство своё хотел посмотреть. Пожил немного, одно лето всего-навсего, покрутился… Делать нечего, скучища, комары да мухи. А тут и осень с дождями его застала в родовом поместье. Ему уж и жениться охота, и как-то к обществу, а тут и нет никого. Замок есть, земля и крестьяне есть, а скука, город далеко, всё промысловое далеко. Уезжать хотел отсюда за женой и светской жизнью, а ему в дороге, прям вот на выезде из деревни, дерево свалилось, коляску помяло. Акурат между ним и кучером пришлось, и никого не зашибло даже. Стал он ремонтировать свою коляску. А тут один крестьянин, который по этим делам был мастер, взял, да и помер. Не доделал, значит, коляску-то барину.

Он созвал тогда мужиков, кто кой-как тоже соображает в этих делах. Они берутся делать – то один, то другой – а ему всё не нравится. Очень он до качества был придирчивый. Ходил по деревне, лютова-а-ал… Всё искал, кто бы поаккуратней да половчее это сделал. Хотел красивую коляску, чтоб не кое-как. Ему же хотелось в ней свататься ездить. Сам заинтересовался, стал схемы какие-то рисовать. Пока дожди да муть на небе, он целую инженерную механику разработал. Говорят, по сто свечей больших за день сжигал, всё чертил и чертил – придумывал, как лучше, всё до мельчайших штуковин, книжки какие-то про это читал. Мужичков опять собрал. Тут уже и зима ранняя началась, замело-о-о в тот год все выезды. И он уже не хотел торопиться-то, захотел теперь, чтобы сделали всё красиво и добротно.

Стали они делать ему, собирать по его схеме-то. Для работы сарай большой отапливали, печь специально притащили, простенькую такую, чугунную. А он опять лютует, всё ему не нравится, как они делают, сам в рубаху крестьянскую обрядился, рукава закатал, и давай всё пробовать делать. И больше всего ему понравилось по дереву что-нибудь резать. А уж как начинал, не мог остановиться, облюбовывал каждую детальку и всё до ума доводил. Мужички за ним и потянулись. Видят, барину интересно, а им тоже интересно стало. Древесина тут хорошая всегда росла, место такое, лесистое. Мужики, кто чего знал про породы дерева от своих дедов, всё барину сказывали. Вот. А жёны их, да дочери им всю зиму еду носили.

Вот одна девушка-то ему и глянулась за работой. Мужик, отец её, что с ним работал рукав к рукаву, благословил, конечно, такой союз. И барин знатный, и мужчина оказался работящий, её отцу понравился он, чтоб в зятья его взять. Очень свадьбу потом громкую им тут играли, на этой новой коляске и катались с тройкой лошадей. И с песнями! Все гармони порвали и всю медовуху из погребов тогда выпили. Ну легенда так говорит, я уж не знаю, меня тогда, конечно, ещё не было.

Потом он и вовсе производство тут организовал. Мебель делал. Сам работал. Жену ценил, она тоже грамотная была и потом ещё училась всему вместе с ним. Библиотеку большую собрал. Он всем потомкам завещал работать и учиться, и чтоб без дела никогда не сидеть, – Мария Семёновна закончила рассказ совершенно довольная собой, на её лице гуляла краска умиления от собственной истории.

– А почему Никаковском назвал? Я так и не поняла, – скромно вставила Алиса в эту идиллическую тишину.

– Ох ты ж!.. – засмеялась Мария Семёновна. – Я и не сказала… Да он, пока всё это было, всё приговаривал: «Никак отсюда не уехать. Ну никак не уехать!» Вот прям как ты! – радостно сказала Мария Семёновна. – Сначала злился, когда коляска поломалась, и уехать не смог, а потом уже довольный, но всё равно за работой приговаривал и, глядя на наши просторы и леса вокруг, приговаривал одно и то же: «Никак, ну никак отсюда не уехать!» Понравилось здесь! И сам же назвал Никаковкой свою деревню. А раньше у неё и не было названия, или было, да все забыли. Он так часто это говорил и потом сам же смеялся над этим, что все привыкли, что отсюда никак не уехать, потому что здесь Никаковка. А городок потом перенял это названьице.

– Ясненько, надо же, – улыбнулась Алиса, слегка усмехнувшись.

– Ну вот! И ты не грусти! Места тут хорошие, насквозь легендами пропитаны. Трудовые. Работай себе, да и хорошо будет, – назидательно сказала Мария Семёновна. – А за вазу прости ты меня. Щас возврат оформлю, тебе денежки вернутся.

– Ладно, – кивнула Алиса и изящно махнула рукой. – Да не нужна мне эта ваза. Это я для Понторезова выбирала, то есть не ему, а чтобы он подарок одной судье сделал. Обойдётся, пусть сам покупает, что хочет. В банке пароль сейчас поменяю, чтобы он не мог больше влезть.

– Во-о-от, – одобрила Мария Семёновна, – а то – пойду покланяюсь да поунижаюсь, чтобы ещё какую подачку выбросил! – передразнила она. – Ты же не собака, чтобы кость у двери ждать!

– Да, – решительно покивала Алиса. – Буду работать, обойдусь без него.

– Правильно! – опять одобрила наставница. – И здесь тоже всех в руках держи – не распускай! Захар Лукьяныч – плут усатый, так ты ему спуску не давай! Он тебе не только за рабочие дни, а ещё за праздники надбавку должен. В два раза пусть заплатит. Страсть, долги не любит, этим и держи, спуску не давай! А Ефимке и подавно – говори просто, что сделать, он, дурачок, и побежит, – деловито напутствовала она и подбавила ещё подробностей и советов по взаимодействию с коллегами.

– Ясненько. Да-а, коллективчик… – задумчиво протянула Алиса. – Один – плут, второй – дурачок.

– Ну и что! – тут же возразила Мария Семёновна, пожав плечами. – Зато люди хорошие.

Алиса растопырила на неё глаза, не понимая про хороших людей, награждённых такими странными эпитетами.

– Да-да, Захар Лукьяныч детскому дому дровишками помогает, – с важностью покивала Мария Семёновна, – сиротки там тоже мёрзнут.

– А-а… – сочувственно протянула Алиса.

– Тут вообще недостатков нет, – уверенно отрапортовала опытная работница ПВЗ. – Не работа, а мечта! Сиди себе, вяжи. То есть… сиди работай! Прохладно вот только, что-то не тянет сюда котельная в последние годы, что-то мухлюют власти, – недовольно вздохнула она. – Но я тебе свою кофту оставлю. И даже валенки. Вот! – радостно закончила работница ПВЗ, демонстрируя на себе руками вязаную вещь, и выставила ногу в валенке со снегирями.

Алиса, с ужасом разглядывая это наследство, толстую серую кофту с разнообразным нессиметричным орнаментом и мохнатым капюшоном, покрутила головой.

– Спасибо, не надо, – испуганно пролепетала она.

– Да бери-и, пользуйся на здоровье! Мне не жалко, я всё равно у дочки в тепле там буду.

Алиса решительно уворачивалась и отмахивалась от тёплых подарков, но Мария Семёновна, объяснив, что её кофта тоже своего рода раритет Никаковска, содержащий в себе пробы разных орнаментов вязания, в конце концов повесила её на спинку своего рабочего стула у окна, объяснила, что к чему в простой программе ПВЗ, дала свои контакты, позвонила начальнику, позвонила водителю, отменив ненужную доставку, и спокойно ушла домой собираться в отпуск, оставив новой работнице всё хозяйство и пообещав заглянуть перед отъездом.