Читать книгу Гобелен с пастушкой Катей. Книга 8. Потерянная заря - Наталия Новохатская - Страница 15

Как и следовало ожидать, друг Валя меня уговорил, а я проявила слабодушие с любопытством пополам, хотя какого дьявола мне это было надобно? Тем не менее…

Тем не менее через пару краткосрочных дней я попала к себе на квартиру, вновь отпросившись у Ирочки с мамой от Юниора и сборов. Кузина честно предупредила, что меня ждет шок и стресс, но полагала, что дело хозяйское, хотя и не вполне внятное. Всё, связанное с работой на ниве розысков и утешений отходило в прошлое, зачем морочить себе голову – неясно и вредно. Но если очень хочется, то можно.

Квартира за время моего отсутствия заполнилась до краев эскизами к Страшному Суду, хорошо, что не цветными, еще лучше было то, что силы ада не являлись воочию. Всяческие души летели, ветром гонимые и потоками носимые в воздушные и ледяные воронки, на них сверху взирали лица, глаза и улыбки разной степени искренности. У Миши явственно наметился тупик в изображении сил добра, они получались гораздо хуже, чем силы зла, которые очень выразительно подразумевались. После я заметила, что добро тоже лучше скрыть по правилам симметрии, и Миша был благодарен за совет, тупик раскрылся.

Однако в момент истины, явленной Кириллом Аврорским, лицемерное сожаление об участи летящих к чертям грешных душ смотрело со стен шокирующим образом, гость отчасти смущался и сбивался под мнимо благосклонными взорами с небес.

– На самом деле я не сказал ничего кроме правды, – сообщил гость для начала, пригубив рюмку коньяка из бутылки, принесенной с собой. – Хотя не всю правду и не полную правду, что понятно в моем положении. И вашем… Но я добросовестно вычислил, когда вы будете готовы, даже дозвонился сюда, художник сказал, что вас с ребенком выпишут через пару дней. Тогда я сказал соседу, что родился нежеланный ребенок, и мать намерена оставить его в роддоме. У него в молодости была трагедия, молоденькая подружка бросила ребенка, ей было пятнадцать, родители обещали засудить за совращение, с горя он запил, тронулся рассудком и до сих пор не оправился от потрясения. К вам он пошел отговорить, ничего больше. Я посчитал, что его появления будет достаточно, чтобы вы забыли о нас, кроме того послал в контору паспорт второй Ольги, чтобы стало ясно. Ваш шеф объяснил, что это была ошибка, связываться с вами. Действительно, сосед вернулся окончательно не в себе, твердил чушь о ведьмах и дьяволах, их вроде вызвали, связав волосы в шнуры. Пришлось его отправить на внеочередной сеанс китайских иголок, мужику мерещилась нечисть, мать меня прокляла. Это её сосед, со старой квартиры, она заслуженный врач республики.

– Все это очень интересно, особенно насчет республики, – не совсем удачно начала я, признаюсь. – Но родные Ольги Славич хотят знать, куда она делась, поэтому я бы выслушала исправленную версию. Какая вам известна, желательно без умолчаний, родственники волнуются.

– Ну, им тоже кое-что известно, о чем я умолчал в тот раз, – путано и многословно начал Кирилл Аврорский. – Вам и фирме они морочили голову, во всяком случае мамаша отлично знала, что дочка беременна, и отправила её на аборт, как нечего делать. Сказала, что не допустит никакого брака, тем более проживания в её квартире. Если не послушают, то будет размен площади, дочке с семьей – комната в коммуналке, и пусть живут, как хотят, на повышенную стипендию, от мамаши – ни копья!

– Однако, вы в курсе, – обронила я небрежно. – Тогда можно чуть подробнее? Это мамаша отправила Ольгу на криминальный аборт? Тогда как она оказалась на даче?

– Вам интересно? – нашелся Аврорский. – Тогда извольте. Я в курсе, потому что моя бедная Ольга пересказывала историю много лет подряд, в зубах навязло. А мне пришлось участвовать в следующей фазе. Дочка пошла в обычную клинику на аборт, поплакала и пошла, но там с ней обошлись сурово, как с преступницей, а одна нянька или медсестра, не помню, подбила её сбежать из абортария и рожать, не то будет непростимый грех. Но если родит всем назло, то никуда не денутся. В клинику Ольга пришла вечером, с вещами и паспортом, а в ночь сбежала с помощью религиозной фанатички, та выдала одежду и открыла запасную дверь. Приехала к моей Ольге в истерике, плакала, и твердила, что все образуется, если они будут стоять на своем. Тут меня позвали, чтобы отвезти на дачу вместе с чертовым женихом, его тоже ни о чем ни спросили. Мы оказались сбоку припеку, но хлебнули по полной. Матери она дозвонилась уже от нас, приняла дозу для храбрости и заявила, что знать не хочет злую ведьму, уедет к черту на рога и никогда не вернется. Та пусть подавится своей квартирой, потому что никогда не увидит дочь и внука! Всё было лишнее, ведь хотела дурочка другого, но не сдержалась.

– Мерси, теперь многое стало ясно, – проговорила я скорее себе. – Вот почему мать мешала поискам, как могла, родственники были не в курсе, что дочка беременна. Сознавала свою вину, но обнародовать не хотела, слишком круто получалось: мечтала, что муж к ней вернется, он как раз ушел, но понимала, что при зяте и младенце – ноль процентов вероятности.

– Ах вот оно что, – сказал Кирилл Аврорский. – Понятно, но не похвально, вы правы. Клубок у них вышел еще тот, с надрывами со всех сторон. И жених Ольги тоже себя не оправдал, хотя его можно понять отчасти. Это следующий этап надрывов, как в «Братьях Карамазовых», там был «надрыв в гостиной», а у нас – на даче.

– Жизнь коротка, классика вечна, – согласилась я с уважением к начитанности гостя.

– Так вот о женихе, – продолжил отчасти польщенный Аврорский. – Парня можно понять, хотя оправдать труднее. В его милом возрасте перспектива обзавестись семьей без крыши над головой и средств к существованию радовать не могла. Если вы помните у Стендаля сказано, что «любовь физическая – когда вам шестнадцать лет, и молоденькая крестьянка убегает от вас в лес», а малому едва исполнилось восемнадцать. И такая, с позволения сказать, любовь никаких обязательств не предусматривает. Лично я, если уместно заметить, испытал это высокое чувство на военных сборах после сельских танцев в каком-то амбаре, сняли ватники, и девица наглядно объяснила, что к чему, дальше – спасибо, до свидания! А наш дурачок влип с девушкой, пришлось делать вид, что хотел именно этого. Но надолго его не хватило.

– Надрыв с криминальным абортом? – предположила я.

– Если вы все понимаете, то будем ближе к делу, – ответил Аврорский. – Не было никакого криминального аборта, была неловкая попытка подправить чудовищное законодательство. Аборт был разрешен до 12 недель, дальше – по медицинским показаниям, а время было упущено. Когда бедная девка поняла, что жених не очень рад, тянет с женитьбой, далее вообще исчез с горизонта, то время оказалось упущенным. Я ничего не знал, моя Ольга открылась с запросом, что подруга передумала, и никакого выхода у нее нет, надо срочно прерывать беременность и возвращаться в институт и домой к маме. Мне было поручено найти способ, тем более, что мать заслуженный врач республики. Я попробовал отговориться, но не вышло, Ольга сказала, что подруга в отчаянье, если ей отказать, то произойдет непоправимое, поход к подпольной акушерке или прямое самоубийство. И вот я пошел к матери и сделал сообщение: ребенок не мой, а делать что-то надо, денег у девок нет, предприятие получается на одном энтузиазме. Мать вздохнула, но выдала рецепт. Буквально и фигурально. Буквально – на импортный препарат, он спровоцирует выкидыш, а фигурально – адрес больницы, куда можно поехать, там зафиксируют начало выкидыша и сделают, что надо по медицинским показаниям. Но упаси бог, кто-нибудь проговорится о лекарстве или узнают, откуда взялся рецепт. Тогда – уголовное дело на всех замешанных, на мать в том числе. Сам поехал к черту на рога, в город Подольск, там в больнице выдали препарат, рецепт оставили себе и заверили, что всё зафиксировано, чтобы никаких случайностей. Но посоветовали перед применением принять очень горячую ванну и хлебнуть спирта, иначе может не подействовать, если беременность первая. «Смотри, парень», – тетка честно предупредила. – «Лучше женись, чем так рисковать. Прикрывать никто не станет».

На этом моменте повествования я отпросилась на перекур, пошла делать кофе и далее согласилась на рюмку. Действительно, кормление Юниора закончилось, не начавшись, в этом смысле я была свободна, могла предаваться любым порокам на выбор.

К тому же история, поведанная гостем, отозвалась болезненно. По забытой системе Станиславского я поставила себя в предложенные обстоятельства и чуть не взвыла в голос. Вот если бы двадцать лет назад, даже десять, и даже сейчас… Если бы решение о рождении ребенка я принимала не сама, и если кто-либо смог выставить условия, как Марта Славич дочке – то что? Если бы ни квартиры, ни работы у меня не было, а Миша вел бы себя, как он себя и вел, имея в виду соседку, скажем? Совсем недавно родные и близкие плясали вокруг нас с Юниором, всё закончилось хорошо и семейственно, а если бы подобная ситуация возникла летом, если бы я просила, а не сделала сообщение в уведомительном порядке?

Пережив, по примеру умной Эльзы, несостоявшиеся напасти, я вернулась из кухни, налила гостю кофе, он налил мне рюмку, и я отметила, что к беседе он готовился неплохо. Проштудировал классику, чтобы мне угодить, сумел применить систему Станиславского и тем завоевал симпатии к Ольге Славич.

– Спасибо на добром слове, я вовсе не это имел в виду, – отпарировал гость, заметивший подначку. – Хотелось обратить внимание на личные обстоятельства. Понятно, что я предпринял уголовно наказуемые деяния из симпатии к другой Ольге, у меня сложились определенные планы. Мать Ольгу одобряла и поняла, что в случае отказа мало что светит. Кстати, так и случилось, ужасная история сблизила нас с Ольгой, после этого вопрос будущего был только в оформлении. Я заплатил дорогой выкуп за невесту, со временем она догадалась.

– Простите, я отвлекла, пожалуйста, дальше, – попросила я, спрятав эмоции в карман.

– Дальше – гораздо хуже, – сознался Аврорский. – Я привез на дачу препарат, две жуткие таблетки до ванны и спирта, две после. Ванны на даче не было, повезли Ольгу в сельскую баню, запихнули в парную, оттуда ее вынесли за руки и за ноги, сердобольные тетки объяснили, что девушка сомлела. Одевали всем миром, вели под руки до машины, неприятное обстоятельство. Дальше пошло еще страшней. После второй дозы таблеток и стакана коньяка очень долго не было ничего, потом она вдруг закатила глаза и пролепетала, что очень плохо, скорее в больницу… Пока опять одевали и собирали, увидели, что началось нешуточное кровотечение, даже мне стало страшновато, на сидение пришлось подложить клеенку. Выехали со двора, и тут я понял, что до Москвы и указанной больницы мы ее не довезем, тем более, на дорогах снег и гололедица. Труп нам с матерью был ни к чему, я повернул назад, припомнил, что на въезде в город на отшибе стояла поселковая больничка, убогая, но все же, скорые помощи там стояли в количестве двух. Туда и тронулись, но не доехали, кареты стояли во дворе не просто так, дорогу почистить никто не догадался, на моей легковушке подъехать вообще невозможно. Остановился на углу у забора, вынул Ольгу из машины почти в беспамятстве, отнес к боковой двери, посадил на порог, позвонил в дверь и сказал на прощанье, что она никого не знает и не помнит, иначе всем тюрьма. Она кивнула и отдала паспорт из кармана куртки, на него уже натекло. Вернулся в машину, сказал Ольке, что отвел и доставил, рванул с места и поехал в Москву, не заезжая на дачу. Олька была в истерике, лепетала, что если подруга умрет, то все виноваты, а мы с нею больше всех. Привез её к нам, мать только ахнула, потом сказала, что надо было все делать в Москве, а не на даче. Но поздно…

Дальнейшая беседа с Аврорским пошла гораздо хуже. Я толком не знала, что спросить, а гость путано и одновременно излишне подробно толковал, как он пытался выяснить, что сталось с Ольгой Славич. В сельской больнице он показываться не решался, по телефону ничего не отвечали. Первые двое суток они ждали звонка от второй Ольги, но она никому не звонила, зато ее мамаша требовала возвращения дочки и грозила всем милицией по вздорному поводу, что Ольга что-то вынесла из дому. Через три дня поехали на дачу, Ольга имела надежду, что подруга придет обратно, а Кирилл думал, что ближе к месту действия он сможет узнать больше. Вместо того обнаружили кражу из музея и не смогли взять в толк, когда она состоялась, до отъезда Ольги в больницу или после.

Относительно прибравшись в доме, они отправились к единственному знакомцу в поселке, то был истопник Алик. Он вел себя вызывающе, делал намеки, что в курсе, куда делась девушка, Кирилл мигом заподозрил его во взломе музея и краже ценности. Вполне резонно, если парень догадался, как обстояло дело, то никто ему не мешал открыть дачу запасным ключом, взять, что приглянулось и в ус себе не дуть. Никто на него не заявит, у самих рыльце в пушку. Кирилл освоил ситуацию, объяснил, что дача обокрадена, но воры полные идиоты, взяли то, что не представляет никакой ценности, кроме научной. Но за возврат можно заплатить, если Алик что-то узнает, то получит комиссию. И за конкретные сведения о девушке ему тоже зачтется, если он сможет узнать на месте. До этого парень намекал, что он отчасти вхож в больницу через медсестру местного происхождения.

В этой точке рассказа началась невнятица и чересполосица. Кирилл Аврорский путано повествовал, а я не могла установить свои эмоции – хочу я знать или нет, «ибо во многом знании есть много печали». Для меня во вторую очередь, а, главное – для Мельников и для Марты Славич. Кто меньше знает, тот лучше спит, и кому решать? На самом деле лучше не знать просто ничего.

Одно дело, когда у тебя на просмотре детектив – любопытно знать, чья вина, и где труп, не правда ли? Но в конкретный момент я поймала себя на том, что знать отчетливо не хочу, меня, как Аврорского, устраивало любое предположение и неизвестность. Больше всего хотелось, чтобы в этой истории всё произошло, как было заявлено. Ольга на всех обиделась, однако никого не выдала и сбежала из больницы, как встала на ноги. Куда и с кем – неважно, главное, что знать никого не хотела, отчасти потому, что прихватила с собой ценность, то ли в отместку, то ли в запас.

Больная точка в этой истории, как ни странно, распространилась и на меня, я как бы вступила в круг посвященных, которых одинаково тяготит тайна, однако выяснять – себе дороже. Поэтому я с трудом слушала невнятные речи Аврорского, не прерывала вопросами и хотела, чтобы он поскорее закончил.

В дальнейшем рассказе доминировал истопник Алик, он узнал от медсестры постепенно и в несколько приемов, что той ночью (или на следующую) в больницу поступили две пациентки и были отправлены в «тяжелый флигель»: одна под грифом «криминальный аборт», другая – самоубийца с «передозом».

Передоз выглядел чудовищно, местная девица располосовала себе руки бритвой от кисти до локтя и засыпала сверху наркотический порошок без растворителя. Медсестра объяснила, что в тяжелых случаях ломки и при неимении шприца забубенные торчки поступают именно так. Самоубийцу в больницу привез муж, «скорой» они не дождались, машины застряли в снегах, и он тащил жену от поселка на детских санках, не чаял довезти живой. Предыдущая семейная история была печальна и неприглядна. Парень вернулся из армии и обнаружил, что жена его не дождалась, сбежала от родителей и отправилась в Москву, как в поселке выражаются «на блядки», где окончательно застряла. Но ее родители знали адрес.

Муж поехал в столицу, нашел жену в непотребном виде на подозрительной квартире, взял в охапку и увез обратно к своим, где удерживал силой, думал, что таким образом исправит ситуацию. Через три дня беглая супруга достала «белый порошок» и приняла дозу чудовищным способом, потому что шприца в доме мужа не держали. Или решила покончить с собой радикальным способом, никто не знал в точности. Фамилия супругов была – Примоленные, Семен и Александра.

Пациентка под грифом «криминальный аборт» поступила без документов и своей фамилии не называла. Когда относительно пришла в себя после срочного медицинского вмешательства и не совсем удачного переливания крови. Именно по этому признаку в больнице поставили диагноз, ситуация оказалась характерная, если бы её привезли мать с мужем, ругали медицину на чем свет стоит, и требовали сохранить беременность, то результат вышел бы тот же самый, однако без грифа. Или если девица была местной. А если бы сопровождающие объяснили, что беременная гостья оказалась на даче у знакомых, и там с нею стало плохо, было бы вполне достоверно – посетовал Аврорский скорее для себя. Но опять же было поздно.

Однако далее произошел классический сюжет ранее упомянутого трэш-триллера. Истопник оказался классическим шантажистом и вымогал деньги, выматывая нервы жуткими подробностями, недомолвками и путаницей. По его словам выходило, что в больнице произошли крупные неприятности с участием милиции, однако существо криминала осталось в секрете даже от персонала. Не то органы права и порядка занимались личностью «жертвы аборта», пытаясь выяснить, кто способствовал, не то неудачливый «дембель Сеня» был заподозрен в покушении на жизнь разгульной супруги и привлечен к дознанию.

Во всяком случае, как докладывал Алик, «тяжелый флигель закрыли для всех, кто не там не работал, и через некоторое время оттуда вывезли труп. Куда его дели, и кто опознавал, в больнице не докладывали, со знавших взяли подписку о неразглашении. Однако Семен Примоленный гулял на свободе, хотя ходил по поселку, чернее тучи – таковы были свидетельства медсестры Калерии. Она же объявила, что оставшаяся в живых пациентка сбежала однажды ночью, кто-то привез ей одежду и вывел беглянку в туалетное окно. Кто из них кто, точнее, кто жив и кто умер – сельчанам и прочему медицинскому персоналу выведать не удалось.

Утомленный ненужными теориями и истощенный поборами, Кирилл Аврорский положил конец потоку информации, заплатил последний транш и послал информатора-шантажиста подальше, предварительно начистив ему морду, удержаться он не смог. Для себя Кирилл сделал вывод, что выжила и сбежала Ольга Славич, а Семена Примоленного очистили от подозрений, поскольку обнаружили, что неверная жена скончалась от передоза, и в поселке её никто больше не видел. Ольге Киреевской он рассказал последнюю версию, не упоминая об остальных.