Читать книгу Гобелен с пастушкой Катей. Книга 8. Потерянная заря - Наталия Новохатская - Страница 17

Герой чужого романа (первое литературное включение)

Всю сознательную жизнь, как себя помню, я боялся больше всего на свете прожить обыкновенную жизнь. С чего начались опасения, толком и не помню. Скорее всего навеяла квартира, даже можно сказать – жилплощадь. Вот она у нас поистине была необыкновенной, хотя для меня служила символом безнадеги и низкопробности. Из которых надо вырываться всеми силами, чтобы, не дай бог, там не застрять.

Отец так и сделал, скорее рано, чем поздно. А мать никогда ему не простила, что он бросил не только семью, но и Москву, почти самый центр, мыслимое ли дело? Считала отцовский поступок проявлением черной неблагодарности. Отец был родом из Сормова, это пригород бывшего города Горького, теперь Нижнего Новгорода.

Учился отец в Москве на инженерно-техническом, по специальности – турбины, на танцевальной веранде встретил мать, она снизошла до сельского паренька и прописала его у себя, родители неохотно позволили. Потом родился я, после дед с бабкой уехали в Новый Иерусалим и там померли один за другим, площадь на Остоженке осталась за нами. Но нет, все было не по нему, не по отцу то есть. Получил назначение в глушь, на какую-то станцию, там давали новенькую квартиру из трех комнат, он соблазнился, звал мать с собой. «Но что она, дура что ли, ехать из столицы в какую-то задницу? Так и уехал, только парень к нему на лето ездит, вот и вся выгода из тех трех комнат». Такие разговоры я слыхал чуть ли не каждый божий день, как попадались слушатели: новые ли старые, матери было без разницы, обида не остывала с годами.

Так вот о квартире, то есть о жилплощади, по милости которой я остался без отца, рос в неполноценной семье. Дом был старый, деревянный, хотя выходил фасадом на самоё Остоженку, на проезжую часть. Вообще, если смотреть издалека, из нашего времени, наш дом был похож на старый деревянный шкаф, типа славянского. Двери и лестницы облезли и гнусно поскрипывали, внутри всегда было темно и странно пахло, наверное, старой слежавшейся одеждой. Шкаф был в три этажа, мы жили на низком втором.

На площадке между этажами располагались удобства, проще сказать, туалет без раковины. Да, именно так. Не знаю, было ли ещё в Москве подобное, я никогда не встречал, редкие посетители изумлялись, те, кто в наших дворах не жил.

Но квартира была отдельная, бабка с дедом выгородились из помещения напротив, там была какая-никакая кухня. А у нас не было, плита и раковина стояли в закутке в коридоре. Зато комнат было две, дед поставил хитрую перегородку. В большой комнате со столом, диваном и гардеробом жила мать, кровать стояла за занавеской. А в комнатушке-коробочке жил я.

Окошко там было малюсенькое, всегда темно, зато помещение оклеено с пола до потолка причудливыми яркими обоями. Это мать в молодости придумала, когда привела отца жить, очень уж без того походило на чулан. Потом переклеивала теми же обоями, сгоряча накупила больше, чем требовалось.

Если смотреть со стороны, очень странной оказывалась квартира. Хотя вроде отдельная, но в моих глазах хуже любой коммуналки. И жизнь в ней проходила самого последнего разбора, и всегда было неудобно за квартиру, за дом и за образ жизни.

Мать в полосатом пальто рано утром уходила на работу (счетоводом в мелкой, никак не называемой конторе), ехала через город на Щипок с пересадками, возвращалась затемно, с сумками, усталая и злая, становилась к плите, швыряла кастрюли и посуду. Отходила только, когда садились за стол, обычно к чаю.

Я в детстве боялся слова Щипок, потом ненавидел, а под конец стеснялся.

Что-то в нем было необыкновенно противное, вроде из-за него у нас так всё шло. Но мать своей работой гордилась, не уставала повторять, что она чистая. Это вам не завод с турбинами.

Ну да ладно. Лучше расскажу о спортивном лагере, точнее, о спорте. Возникла такая идейка, что именно спорт вывезет меня из старой жизни. Идейка не своя, отцова приятеля, это когда я у него пребывал. Большой умник был между прочим, тоже инженер по фамилии Петушков. Знал все на свете и чуть больше того. Папаша его чрезвычайно уважал и советовался. И вот спросил, как со мной быть.

В смысле будущности, я тогда у него, у отца проводил лето, по такому случаю мы поехали на так называемую дачу Петушкова, чтобы получить развернутый ответ. Дача была обычная хибарка, мы ехали на автобусе и шли пешком вдоль проволочных заборов, наконец нашли. Там пили чай любовались природой, половину участка занимал крутой склон над рекой, и все прочее в смысле сельских пейзажей.

Сам Петушков оказался мужичком небольшого роста с редкой бороденкой, одет в клетчатую ковбойку с мятыми джинсами, а ответ приготовил на бумажке. Начал с того, что едва попив чаю, стал разъяснять свою идею, тоже по бумажке. Вроде того, что мальчики обычно сразу поступают в институт, а девочки застревают на год и два, и три. А все потому что родители у мальчиков догадываются отправить детей после восьмого класса в техникумы, где кроме прочего обучения, парням дают специальность.

А девочки, мол, проходят полную среднюю школу и не удосуживаются понять, какие у них склонности. Вот у одного друга дочка захотела стать биологом, вознамерилась в столичный университет, друг спросил, как ей готовиться. Девочке тогда было, как твоему парню, всего пятнадцать. Намерение оно похвальное, доложил Петушков, но без практического наполнения. Ну что такое биология? Всего-то анализ мочи и крови, значит, девчонке следует идти в медучилище, после того решать, какая будет специальность. Такой совет он дал тому папаше.

Мой папаша слушал со всем вниманием, а я отчасти заскучал, потому что не имел желания идти ни в какой техникум, оттуда шла дорожка прямиком на Щипок, не буквально, понятно. Вот я и спросил, вроде очень скромно: а как девочка, пошла она в медучилище или как? Отнюдь ничего подобного, ответил Петушков не мне, а отцу, родители ей передали, она фыркнула и стала ходить на какие-то курсы, потом вообще передумала, теперь хочет учиться на филолога, у нее способности к языкам всегда были. Ну, теперь станет гидом-переводчиком, будет водить туристов по городу-герою Ленинграду, тоже, знаете ли, профессия, прошу полюбоваться.

Это я учел, больше не вмешивался в поучение и ждал, когда дяденька приступит к совету про меня. Он еще долго разливался соловьем, но потом сказал дельное. Примерно так. Мол, я понял, что у парня склонностей особых нету и не предвидится, шансов немного с обычным обучением, в таком случае ему стоит попробовать выбраться в люди хотя бы при помощи спорта. Найдет себе нишу и может её разрабатывать, понятно, по месту жительства, не исключено, что эта лошадка вывезет.

Насчет ниши пояснил, что не стоит ломиться в футбол или хоккей, стоит пробовать там, где народу не так много. Что-то типа легкой атлетики и тому подобное. К тому же я оказался для спорта староват, в престижных видах начинают раньше. И далее много чего разного, отец слушал, а я перестал, только разглядывал травяной склон под ногами и почти не видную речушку на дне.

Ну, мы попили чайку, полюбовались некошеным обрывом, далее побрели с отцом вдоль заборов обратно. Папаша проявил уважение к приятелю, подчеркнул, что тот необычайно умен, но советами следует пользоваться с выбором. Мол, насчет техникума он не настаивает, но вот по поводу спорта стоит подумать. И я с ним охотно согласился. Приехал после каникул, сразу обошел спортивные кружки, базы и школы поблизости.

Там выяснил, что Петушков оказался прав на сто процентов, практически для всех видов кроме легкой атлетики, я был перестарком, ещё оставался бокс и всяческая борьба, а этого я точно не хотел. Потому что не выносил даже обычной дворовой возни, не то чтобы мне били лицо или валяли по полу на постоянной базе.

Пришлось записаться на классику, бег на дистанции, прыжки в длину и другие ответвления. Для начала взяли смотреть, к чему я пригоден. Сразу выяснилось, что ни к чему особенно, но не выгнали, а поставили на тренировки по бегу с препятствиями. Наверное потому, что там народу не было, а дисциплина в расписании существовала.

Ну, тетенька тренер, имя забыл напрочь, со мною натешилась, хотя утверждала, что намучилась. Еще пара девчонок подобралась, мы бегали и скакали, а тренерша замеряла результаты для мальчиков и девочек по отдельности, потом по таблице высчитывала, кто впереди, я или девки. В основном выходили они. И так весь учебный год мы упражнялись, к лету выявился результат. Даже несколько.

Главным было то, что меня командировали в спортивный лагерь, не по достижениям, а по квоте, там требовались парни, в смысле легкой атлетики. Я понял, что кой-чего добился. Во-вторых, в школе отношение сделалось лучше. Учителя заметили, что я стал собраннее, и отметки повысились, хотя я думаю, это был воспитательный момент, я не очень-то старался. Физрук начал эту кампанию, выступал, мол, смотрите, что спорт с пареньком делает, и остальные учителя подтянулись. Я не возражал, а поминал хорошим словом дяденьку Петушкова и отцу написал, тому было приятно.

А в-третьих, стал разбираться с девчонками. Те двое, что со мною бегали и прыгали, сначала взялись меня презирать и фыркать, я на них ноль внимания, тогда они стали по очереди строить мне глазки, выясняли между собой, кто мне больше нравится. Одна была получше фигурой, хотя с лица не воду пить, вторая хорошенькая, но зубы плохие и большие «дефекты дикции», отчего она стеснялась. Я отвечал обоим, улыбался хорошенькой без особых разговоров, а трепал языком с длинноногой, обе были довольны, каждая полагала, что выиграла соревнование. Ну и шут с ними, были и пропали. Но я понял, что девчонки совсем не страшный зверь, и я не последнее чмо в их окружении.

Кстати на этом пункте и погорел по крупному, на «шерше ля фам», пардон за мой французский. Хотя как посмотреть. Можно сказать, что это был поворотный пункт биографии и даже судьбы, если выражаться пышно. Итак спортивный лагерь под Москвой, ближе к Калуге, хибарки из фанеры, туалет на природе, тренировки и прочее времяпровождение.

Вышло довольно кисло, потому что с парнями не удалось найти общий язык, они все были из единоборств, норовили на мне тренироваться, чтобы без промаха, а вечерами бегали в сельский магазин за горючим, невзирая на строгие запреты. Меня додумались посылать в лавку, я не стал, тогда объявили бойкот. После того я стал понимать, что общество меня не слишком устраивает, а спортивных достижений не предвиделось.

Положив обдумать ситуацию после, я стал обживаться на месте, потому что на целый месяц. Нашел библиотеку, там была классика на пыльных полках, стопки нечитанных журналов и «Роман-газета», было такое издание, между прочим. И в библиотеке встретил девочку, имени не помню, хотя она стала той самой «фам», через которую судьба меня отыскала. Однако по порядку.

Девочка, пусть будет условно Олей, нет, лучше Надей, была симпатичная, хотя чуть косенькая. К спорту не имела отношения, оказалась племянницей начальника, поэтому отдыхала с нами и скучала, время проводила в библиотеке, там читала книги с «Роман-газетами». Разговорились день на третий, она взялась руководить моим чтением. Себе взяла «Мастера и Маргариту», журнал оказался на полке среди прочего. Роман она читала раньше, но обещала передать, когда освежит в памяти, много про книгу толковала. Покамест выделила мне не самое занудное из «Роман-газеты», как она выразилась. И на танцах, они были раз в неделю, я её пригласил пару раз, другие девки на меня клали с прибором из-за бойкота, объявленного парнями. Из этого все и вышло.

Я понятия не имел, что из местный авторитет по кличке Дьяк, вольный борец с половиной переднего зуба (доборолся, надо думать) положил на девочку глаз. Однако по традиции предупредил, послал шестерку с сообщением, что, мол, не сметь, девка Надя – его кадр, следует оставить в покое. Но я не остерегся, на следующем сборище пригласил Надю на танец и поговорил о пользе чтения. Просто назло, вернее, чтобы показать, что не надо так грубо командовать. И вот.

После завершения танцев ко мне в хибару явился тот же гонец и позвал на разборку. Я шел и думал, как буду сопротивляться словесно, заявлять права на свободу выбора для девочки Нади. Если трусил, то немного и старался не показывать. Действительность превзошла ожидания.

Едва я приблизился к Дьяку (он сидел на койке), предполагая завязать беседу, как навстречу вылетел кулак, после чего я вырубился очень надолго. Честно будет сказать, что я ничего не помнил, мне потом порассказали ужасов. Типа того, что повалился, как подкошенный, глаза закатились под лоб, кровь хлынула из носа и ушей.

Очнулся на больничной койке в районном городке, через день со мной побеседовал следователь, рассказал, отчего я там валяюсь, спросил, имею ли претензию к обидчику. Если имею, то надо изложить заявление по форме и объявить причину ссоры, он напишет. Голова у меня плыла и болела, сказал, что ничего не помню, это была правда наполовину. Мент вздохнул с облегчением, сказал, что скоро я буду здоров, как бык, и в лагерь не вернусь. Я и так догадался, что там меня не ждут.

Впоследствии оказалось, что насчет здоровья он преувеличил, я оставался на койке довольно долго, потом переехал на реабилитацию в загородный центр, тоже там повалялся. Потом по выписке в начале октября получил сложный диагноз с рекомендацией пропустить школьный год, поскольку голова не выдержит нагрузки.

После Нового года я выписался из своей школы и поступил в ШРМ, то есть в школу рабочей молодежи. Учеба была не бей лежачего, за два года я доучился до аттестата, почти без присутствия, школьных знаний хватило с лихвой. И полно свободного времени, чтобы понять со смыслом, чего я конкретно хочу из того, что могу. Доктора объяснили, что учение по технической специальности противопоказано, и тяжелой работы мне не потянуть никак, ни физически, ни умственно.

И я стал разбираться. Поначалу сидя дома и взирая в окошко, потом стал слушать радио и почитывать прессу, с осторожностью, но всё же. Да, забыл сказать, что еще глубокой осенью, как вернулся домой, меня навестила та девочка Надя. Пришла объясняться, что она не знает, с чего Дьяк на меня набросился, у них ничего такого не было, а ей жаль и очень неловко. Нам обоим вправду было неловко, она просидела полчаса, но принесла книгу в подарок, из своей библиотеки.

Под названием «Исполнение желаний», советская классика, из жизни студентов 20-тых годов, там про десятую главу «Евгения Онегина», как её расшифровали. Рекомендовала к прочтению, говорила, что интересно, подарила книгу насовсем, подчеркивала. Я понял, что отдавать книжку не надо, и Надя дальнейших встреч не ждет, извинилась и отчалила с концами.

Книга у меня повалялась, я просмотрел, но читать не торопился, как ни крути, но осадок остался. Если бы принесла почитать своих «Мастера с Маргаритой»…

Но я забегаю впереди паровоза истории, тогда книжки были до фонаря, к чтению привычки не имелось, в доме не держали. И то мамаша косилась, говорила, мол: «Ну, девка нашла, что принести. Порадовала страдальца, теперь ему только остается трепанные книжки читать». Это пропустим.

Но я к тому веду рассказ, что книжка свою роль сыграла, по всем законам драмы: если на стене висит ружье, то должно выстрелить. Так вот книжка валялась себе, а я пребывал в размышлениях, куда мне рулить дальше, если спорт накрылся, а серьезное учение запрещено на несколько лет вперед. Доктора доступно объяснили, но обнадёжили, что потом станет лучше. Не для спорта, но концентрация внимания вернется.

И вот однажды с утра я просматривал мусорную одну газетку и в конце наткнулся на объявление, что на «Мосфильме» идут съемки фильма по роману «Исполнение желаний». Набирают массовку из молодых людей и девушек для съемок, сцены из жизни 1920-тых годов. И денег обещают заплатить, хотя немного.

Позвонил по приложенному телефону, там подробно ответили, и не долго думая, я собрался в тот же день. Пока ехал, отчасти пожалел, засомневался, что выдержу, но решил пробовать до конца. Возьмут не возьмут, решение не моё, а я сделал, что в моих силах, не всё дома сидеть и гадать, что со мною будет. Так открылась новая страница в биографии. Но об этом отдельно.