Читать книгу Осколки сознания. История не одного психического расстройства - Наталия Порывай - Страница 18

Мы должны были встретиться возле института в 17:00, где я стояла уже часом ранее, не в силах усидеть дома или посвятить свой день какому-либо занятию. Даже карандаш не поддавался руке, искусно владеющей им до этого дня. Почва уходила из-под ног, срывая в полет воображения, от одной мысли об этом мужчине, держа в своем плену до самого его появления, которое ознаменовалось новым для меня ощущением неизбежности – дрожью в коленках. Меня пугал не сам Богданов, не то, что могло между нами произойти, а ощущения абсолютно незнакомые и не управляемые, заводящими в потаенные уголочки вселенной, растворяясь при возможности самопознания. Видимо, познать их можно было – не познавая.

Александр Эдуардович, подбежал ко мне, как всегда неожиданно, вырвав из потустороннего осознания мира, слегка обняв и поцеловав в щеку. Если бы моя реакция была более активна, ему пришлось бы отведать и моего ответного прикосновения – кулаком по небритой щеке, но внезапность сыграла против меня. Поэтому, отойдя от него на безопасное расстояние, я услышала свой противный голос:

– Привет.

– У меня еще одна пара, – парировал мой молчаливый собеседник, – Но если ты подождешь, я отпущу студентов через 20 минут и мы сможем погулять.

– Хорошо.

– Не хочешь пройти в институт? Ты можешь сесть в аудитории.

Наотрез отказавшись, понимая насколько это сложная для меня задача – сидеть в аудитории, еще и под пристальным взглядом, недоумевающих студентов, я согласилась подождать на этаже.

Когда, по прошествии 20 минут, студенты выходили из аудитории, где им только что читал лекцию Богданов, они весело переговаривались о столь непривычном преподавателе. Приближаясь ко мне, разговоры становились отчетливее, и уже скоро я смогла разобрать, как одна студентка говорила своей подружке, что он неоднократно к ней клеился.

– Да он придурок озабоченный! – вмешался в разговор их сокурсник.

– Да, и от его Фрейда уже тошнит! – заметила подруга.

Стало как-то неприятно от этих слов и даже обидно за Александра Эдуардовича, и я уже боялась, что он выйдет следом и услышит, но чуть позже вышли еще две студентки, которые, видимо, его и задержали.

– Заходи! – выглянув из аудитории, пригласил он.

Дрожь в коленках превратилась в цементное обмундирование, лишая движения привычной легкости – зверь входил в свои права.

– Мы собирались на улицу, – возразила я, пытаясь совладать с приступом бешенства, подкатывающего к горлу, в желании обнажить оскал.

Видел ли он это? Чувствовал? Сложно было представить, что мой взгляд мог не выдать всей той злости, что из него лилась, и никакая ослепительная улыбка не могла усмирить его.

– Хорошо, я только куртку возьму! – прозвучало согласие, и Богданов скрылся в аудитории.

– Ты извини, за прошлый раз, – уже на улице начал Александр Эдуардович мусолить такую неприятную тему. Мне казалось, он сейчас заговорит о моей тетрадке и его портрете, но он тактично избежал этого, коснувшись только перехода на «ты». – Мне казалось, нужно держать дистанцию, но я не против.

– Можно вопрос? Личного характера. – Лишая себя хоть какой-то капли благоразумия, моя любознательность перла вперед.

– Спрашивай.

– Ты женат?

– Разведен.

Он не поднимал на меня глаз и вообще старался смотреть больше в сторону или перед собой, странным образом лишая меня обычного контакта – единственного, на который я сейчас была способна.

– Почему? – продолжало мое любопытство, вступившее в сговор с воображением, но еще пытавшееся узнать истину.

– Так! – резко возразил Александр Эдуардович, не желающий продолжать данную тему. Но его глаза по-прежнему были мне не доступны.

– Что «так»!? Я спросила что-то не то?

– Здесь не о чем говорить! – Его тон не оставлял вариантов.

Теперь уже любопытство было задавлено обидой, но воображение не сдавало своих прав, рисуя этюды неизведанно-познаваемой жизни. Все процессы черепной коробки были поглощены столь увлекательным занятием, и лишь разум выступал в качестве обвинителя, желающего покарать обидчика, окончанием встречи. Но как же сильны над нами чувства, заставляющие сгорать заживо в огне любви с нетленной улыбкой на губах. Я добровольно взвалила на себя крест и поднималась на Голгофу6, вопреки всем ошибкам человечества, желая лишь вкусить этот плод перед распятием. Ступни обдавало ветром, раздирая кожу об острые камни, а глаза слепило солнцем, пробивающимся сквозь грозные тучи. Солнцем, освещающим путь сквозь земной ад – раскидывающим вокруг костры, сдавливая легкие их дымом. Это был мой путь – путь не вытоптанной тропы веры, любви и надежды.