Читать книгу Расскажи про меня, Игорь! Метод Шадхана - Наталья Шадхан - Страница 4

Н. Ш. Встреча и отношения с человеком на два поколения старше тебя, эмоциональная зависимость от него – укрупняют, удлиняют, расширяют твою собственную жизнь на эти четверть века до твоего рождения. И события его жизни собирают вокруг тебя смутные воспоминания о событиях уже твоей жизни, даже если в семье не акцентируют внимание на них в силу разных обстоятельств.

Мы сидим со старшей сестрой в шалаше на лемболовской даче. «Вот это дерево посадил дедушкин брат, – говорит сестра, – я его видела, он вернулся незадолго до твоего рождения и умер от разрыва сердца». – «Откуда вернулся?» – «С лесоповала» – «Что это?» Сестра переходит на шепот: «Заключенные рубили лес, вязали плоты и по течению сплавляли к океану, а оттуда лес продавали в другие страны. Дедушка Вася рассказывал, что всех осудили несправедливо, и они написали письмо Сталину обо всем, что творится за его спиной. Но как передать письмо, чтоб враги не узнали? Решили спрятать среди стволов деревьев. А если Сталин не поверит? Тогда бросили жребий. Кому выпало – отрубили руку, вложили письмо в руку и спрятали среди стволов деревьев». «Дедушкиному брату отрубили руку?» – мои глаза округляются от ужаса. – «Нет, но он это видел и рассказывал» – «И их отпустили?» – «Нет, все отбыли свои сроки». Мы долго сидим с сестрой в полумраке шалаша, звучат позывные радиостанции «Маяк», это дедушка включил радиоприемник, ждет новостей о полете наших космонавтов, с которыми потеряна связь на орбите, а бабушка на керосинке варит малиновое варенье, и в наш шалаш залетают осы.

Тайная часть твоей личной биографии поднимается из пластов памяти и соотносится с событиями в жизни значимого человека.

И. Ш. Воркуту трудно описать. Наверное, тот, кто прожил там какое-то количество лет, пропитался духом Воркуты и может вспомнить про нее самое разное, по-своему интересное. Воркута 60-х была городом катарсиса, городом очищения, когда торжествовала справедливость и торжествовала у тебя на глазах. Такой момент истины. Почему? Потому что выходили люди, которые были наказаны ни за что ни про что. Мы очень плохо себе это представляем, это очень плохо описано в литературе, и у Солженицына тоже плохо.

Сотни тысяч зэков, политических и уголовных (конечно, меня волнуют те, которых судили по политическим статьям) были в большинстве своем простые люди, оторванные от семей. Вся жизнь у них была в прошлом. Если любовь, то искореженная, искалеченная, часто ее вообще не было. Я помню, как один из работников оперслужбы Воркуты рассказывал, как начальник мужского лагеря, чтоб поднять производительность труда на шахте, договаривался с начальником женского лагеря. Летом, когда тундра подсыхала, они выгоняли из зоны огромное количество мужиков и огромное количество женщин, и люди спаривались прямо на земле. То есть для них устраивали такие «дни любви» в тундре.

Их отпускали на свободу состарившихся. Потерявших родителей. Потерявших любимых. Я помню, как один зэк никак не мог вспомнить девушку, с которой дружил, они впервые поцеловались, а наутро его арестовали. И он мне говорит: «Я забыл ее имя, все время помнил, а тут забыл». У него в жизни никого больше не было.

Когда я приехал в Воркуту в 1962 году, уже началась реабилитация. Но она шла очень медленно. Я застал Миру Уборевич, дочь командарма Уборевича. Посадили ее подростком как дочь врага народа. Когда я приехал, она была уже освобождена и ждала освобождения своего мужа. Это все я видел в семье Редозубовых, эти люди находили во мне чуткого слушателя и своими рассказами взращивали меня. Я был полуобразованный мальчик ленинградский, что-то слышавший, что-то знающий, я тянулся к андеграунду и формалистическому искусству, читал запрещенные книги, пописывал стихи. Но я был как бы «яйцо», и эти люди меня «высиживали». А что могло меня привлечь? Они, эти люди, были обаятельны, они выжили, они прошли такое, что я содрогался. Я был мал, но точно осознал, что именно с этими людьми я буду всегда. Потому что они рассказывают то, что дает мне пищу для размышлений, вдохновляет, побуждает расти и находить точные слова и образы. Эти люди смотрят на то, что я делаю, и поддерживают меня. Я становлюсь (противное слово) рупором этих людей, которые несут в себе такую страшную судьбу. Но они не злы – они красивы.

Они не всегда интеллигентны. Это могли быть тетки с Западной Украины, прошедшие Гулаг. Но был общий знаменатель: мы из Гулага, мы сидели, мы, сынок, видели такое, что не дай Бог тебе узнать. Грамотный или неграмотный, читал Цветаеву или нет, – они были лицом Воркуты.

Были, конечно, и другие. Те, кто работали в ВОХРе, в НКВД. Они только что сняли погоны. Но на самом деле, они их всегда носили. Были подозрительные взгляды: «Ну, ты, парень, докрутишься», но я их плохо помню.

А своими кончиками-рецепторами я чувствовал страдания бабушки и дедушки, помнил рассказы няньки и мамин взгляд. Иногда она смотрела на меня особенными глазами. Бывает взгляд у человека, когда он смотрит не из сегодня, а издалека. Из судьбы своих родителей, из судьбы истории, из прожитых лет.

Мы ленимся раскрывать какие-то вещи. Невероятно жизненные, без которых вообще какая жизнь? Миллионы людей мальчишками погибли на войне. Другая огромная часть – в лагерях, где их унижали, избивали, убивали непосильным трудом. Они не узнали любви. А в шестидесятые годы люди, которые отсидели 10-15-20 лет, освобождались. А инициировал этот катарсис, очищение Хрущев – такой некрасивый, противный, лысый, пузатый, но на него люди молиться готовы были. Искаженная российская действительность: этот корявый человек, который сам был холуем и холопом и вприсядку плясал перед вождем всех времен и народов, взял и сделал небывалое. Что в нем сработало? Конечно, он просто таким образом шел к власти, но он правильно нашел.