Читать книгу Дихтерина - Наталья Юлина - Страница 12

Раньше я думала, что все люди это я. Так же впадают в прострацию, когда никто и ничто не интересно. Пытаешься что-то понять, не понимая, что ты хочешь понять. Напряженно работаешь ни над чем. Так и ходила по улицам выключенная, едва не попадая под машины. Мелькали мысли о самоубийстве, но в момент наибольшего запада, выйдя утром из дома, неожиданно становилась бешено счастливой, ощутив, как прекрасен ветер. Растворялась в воздухе. Или в вагоне метро долго, неотступно смотрела в пол, и вдруг становилась этим полом. Совсем не фигурально. Я действительно была пыльным, заплеванным полом с закатившейся бутылкой под сиденьем. Чем уж так особо принципиально отличаюсь я от этого богом забытого существа? Разве что большей подвижностью. Можно, конечно, сказать, что понимала про него самое важное, его, например, усталость, но лучше не говорить, потому что «понимать» не совсем то слово. (Какая усталость у пола – смешно, ты в женскую хрень залетела. Но тем не менее.)

Кажется, тогда пришло мне в голову, что «понимаешь», в любом смысле, только то, чему являешься подобным. Если ты углерод и вода, то ничего кроме углерода и воды тебе недоступно. В этом принципиально непреодолимая граница познания. Поэтому в космосе мы даже не можем поставить задачу, не о чем, только о малой его части, ведь в нем не только углерод и вода, ну, метан, наконец, ну, железо… Про другие культуры уж не говорю. Другая культура – тот же космос.

Да что там другая культура. А люди рядом с тобой?

Только в экспедиции я начала осознавать, что есть люди другие, да, пожалуй, что и все – другие. Среди моих знакомых – люди-стрелы, люди-трубы, люди-баобабы.

Человек-стрела, но стрела эта застряла непонятно даже в чем – Артур. Гордый, да, гордый, но гордостью странной. Как будто себе постоянно внушает: «велик». «Велик я и мудр, а козявки большое не видят».

Про случай тот. Разомлела от бани, устала, вот и сидела. А этот. Я к нему как к другу, почти что любя. Скорее в эту минуту я в нем человека открыла, и вдруг. Вообще-то правда, если кого ощущаешь как место пустое, то не лезь, не насилуй себя. Хуже будет.

А труба? – Наша Диана. Что вошло, то и вышло. А? Разве не так?

Баобаб – он на сто километров один. Ну, конечно, Шаров. Как узнал, что я была альпинисткой, предложил на вершину сходить. Раз сходили, другой – и походы серьезнее стали.

Самый, самый, конечно, Кумбель. Река и долина ее так назывались. Чаще шли мы в такие маршруты, на которых когда-то Шар побывал. Но Кумбель был ему неизвестен. Только мечтой оставался, вот мы и пошли.

В воскресенье в июле решили задачу мы с ним.

Выходим из дома – и вниз. С нами собаки: Лаиш и Серый.

* * *

Собаки нашего приюта – это отдельный рассказ.

Как-то давно, по приезде, утром пошла причесаться на камни. Со мною Степан. Сначала зарядка – руками машу. И что спутник? Тоже чем-то махать? На прямой плагиат только политик способен, да еще журналист. Ну, тех-то специально готовят. Степа умнее, хотя инвалид: лапу заднюю где-то утратил. Степа, хотя и овчар, но цветом и мордой в лису. Вечно с улыбкой. Никак не пойму, неужто он с кем-то подрался и ногу в бою потерял? Или недобрые люди стреляли? Но сердце собачье смутить не смогли, Степан – сама доброта и почти человек.

Итак, утром Степа со мною зарядку, потягушки с поднятием зада, бег с приседаньем, скачками, быстрою сменою хода, пусть пару раз равновесье терял и, шатаясь, валился. Всё это тихо, чтоб не тревожить, без лая, лишь бы участье принять. Но вот я присела, достала расческу и волосы распустила. Что же Степан? Всё он понял. Присел и начал вылизывать шерсть там, где она не совсем совершенство.

Степа исчез очень быстро, ранней весной. Кто-то сказал, у озера труп, у дороги.

Судьба всех собак в экспедиции просто трагична. Погибали одна за другой. Дорога-то рядом, а машин не настолько, чтоб пес попривык, но достаточно много, чтоб в неравной борьбе с этим чудищем жутким погибнуть.

Так цивилизации дети плодами ее же незримо, едва и заметно, себя начинают морить. Но собак наших жалко.

Наши собаки собак казахстанских приятней. Наши собаки собак всей долины милей. Серый – обычный собак с выражением морды такой, как бывает у очень унылых людей. Маневр: трусцой, вполубок, как будто к тебе – ничего, носом в землю уткнуться, а глазом исподлобья виниться и робко проситься в друзья. Серый – пёс comme il faut, такой, как чаще всего ты встречаешь на улице разных овчарок. Чуть коричнев, чуть сер, да и с черной полоской спина не совсем уж черна.

Не то наш Лаиш. Царственный зверь, бродячий философ. Чувство достоинства, силы, и к людям, как к младшим, щенкам – снисхожденье, готовность дурашкам помочь. Черный, огромный, с длинной густейшею шерстью. Черной даже кожу найдешь, если сможешь добраться сквозь шерсть до нее. Выражение морды: чуть вздернутый нос и спокойная каменность взгляда, ну, чем не Сократ изваянный. Я считаю Лаиша другом, думаю, он мне отвечает взаимностью. Вот какая была с ним история.

Здесь появившись в апреле, все ночи я слушала вой. Сверху он шел, там звездочеты казахские жили. Собак сколько было у них, не считала. Чуть рассветет, а раньше чего и ложиться, послышится вой. Отвернуть занавеску, взглянуть – только белый туман, и в разрывах то арча прочернеет, то камень. Кажется, не живая собака, а дух волкодава не может очнуться от страшных видений, которыми совесть жестоко терзает убийцу. Под вопль этот вспомнить хорошее сложно, а как без хорошего можно уснуть?

Кончилось тем, что в узком проходе между дверей корпуса главного появился Лаиш. Занял почти все пространство. Лежит неподвижно, а чуть кто за ручку входную снаружи возьмется, Лаиш оживет на секунду, голову чуть приподнимет и снова уронит – и так много дней. Запах тяжелый пошел, а если дверь приоткрытой оставить, черную тьму осветить, приглядевшись в то место, где смотрят больные глаза, увидишь за ухом…, но лучше быстро дверь отпустить. Как-то кого-то спросила «доколе, может… – ружье-то ведь есть». Дурочкой, глупой, москвичкой, да, вот, истеричкой, не зря все считали. Никто отвечать мне не думал. Что же Лаиш? Да вот он, не рядом, но чуть вдалеке.

Причину раненья Лаиша узнала потом. Влюбился без памяти в сучку верхних казахских друзей. Вот те собачищи, свое защищая, всей дружной командой сражались с Лаишем одним. Без помощи нашей он выжил, вылежал жизнь, как Черный Рыцарь былого.