Читать книгу Демонология и я. Сны Зимы - Нелл Уайт-Смит - Страница 8

– Ты не рассказал мне, о чём говорили Ювелир и Часовщик, пока я спал. Они обсуждали что-то важное? – спросил я Дракона строго, как только мы покинули Хрустальный Сад.

Я всё ещё злился на него за то, что мне пришлось натерпеться страха в музыкальной шкатулке и в Хрустальном саду, и поэтому чувствовал себя в праве получить хоть какую-то компенсацию. И компенсация в виде информации меня вполне себе устраивала.

– Их разговор не содержал в себе ничего, о чём тебе обязательно следовало бы знать, кот… Ювелир сказал только, что получил рану, когда забирал душу в миру.

– Как-то неправдоподобно звучит, – высказал я свою профессиональную точку зрения, – я видел, как он ловко справлялся с Тенями при Холодном Доме – с пятерыми за раз, так что не думаю, что его могла бы застать врасплох одна единственная Тень.

Дракон вздохнул. Достаточно устало, для того чтобы я понял, что не заинтересовал его темой, но и в то же время достаточно мягко, чтобы я понял, что не раздражаю его. Голем пояснил:

– Когда Ювелир забирает душу, то сливается с ней на несколько секунд, теряя контроль над окружающим миром. В зависимости от силы самой души он может чувствовать её одну очень долго, до полуминуты, и это вполне достаточное время, для того чтобы подобраться к нему и если не убить, то смертельно ранить.

В это время он со мной на спине проходил длинную анфиладу. Двери вели нас мимо широких окон. Каждое помещение, что мы проходили насквозь, являлось холлом, ведшим сразу в несколько направлений вглубь здания. Холлы эти, выполненные в разных цветах, всё же сохраняли единый стиль, выражавшийся в обилии мозаичных орнаментов и пологих гладких сводов у невысоких, казалось бы, потолков.

– Да, я погляжу. У вас тут вокруг, куда ни плюнь, сплошная безопасность – один из ключевых демонов Храма разгуливает по миру, становясь беззащитным время от времени, и все об этом знают.

– Об этом никто не знает, кот, – поспешил возразить мне Дракон, и я с огромным удовольствием отметил, как легко он повёлся. Впрочем, возможно кто-то из его господ уже дал синий сигнал на то, чтобы вводить меня в курс дела, и я теперь могу просто спрашивать и спрашивать, наслаждаясь этим, – никто не знает, чью душу, где и когда отберёт Ювелир, кроме самого демона. Есть исключения, и они касаются тех случаев, когда он сам сомневается в собственной безопасности, но тогда вся мощь Храма готова защищать его. Об этих нескольких секундах слияния с душой-жертвой, помимо господина Часовщика, знают мастер Конструктор, госпожа Оружейница и я. И последние двое потому, что они основные защитники нашего великого господина.

– Часовщика? – недопонял я.

– Кот, – устало выдохнул Дракон, насыщая этим моё чувство самодовольства (трогательно походившее на отходняк после нервной встряски).

– Какого пола Всадник Хаоса?

Во время минутного раздумия Дракона над ответом на этот мой в меру неожиданный вопрос мы выбрались в коридор, выполненный в солнечно-желтых и красных тонах, их как нельзя лучше передавал искусственный янтарь. Этот камень я видел до того только на небольшом перстеньке одной из заезжих лекторш, она читала нам полугодичный курс натуральной философии.

– Однажды господин Часовщик показал мне портрет женщины с высокими скулами, тёмными волосами и зелёными глазами. Красивой женщины. Он сказал, что это его сестра, Всадница Хаоса, и что я могу встретить её в Лабиринте.

– Значит, всё-таки женщина, – заключил я, кажется, разобравшись с этим вопросом.

– Да, – согласился со мной Дракон и продолжил рассуждать, – но старый мир погиб в первой войне Теней. Войне против Всадника Хаоса, господина Лабиринта.

– Против мужчины, – отметил я для себя. – Значит, их двое?

– Двух демонов с одинаковым Предназначением не бывает. После смерти одного очень часто приходит новый. Иногда – точно такой же, как прошлый, а порой…

«А порой с непредсказуемыми отличиями», – подумал я, занявшись при этом главой «смерть демонов» чувствуя, что в книге появляется хоть что-то толковое. Янтарная галерея над нашими головами как раз сменилась каким-то ультрасовременным переживанием сочетания ляпис-лазури и геометрических стеклянных форм

– А есть какой-то способ узнать, что поменяется в демоне, если его убить?

– Демоны не живые существа, у них не бывает ликры, их тела её не насыщают. Так что нельзя говорить, что их можно «убить».

– А как это тогда называется? – поинтересовался я, – «Причинить смерть»?

– Я не знаю, – озадаченно отметил Дракон, и я с наслаждением понял, что до меня этим вопросом никто не задавался. – Здесь важно другое – их «смерти» имеют разные последствия. К примеру, то, что случилось с Садовником, не повлияло на мир в глобальном смысле. Но есть демоны, чья смерть – почти то же самое, что конец света.

– Например? – строго потребовал я.

– Хозяин Гор, Часовщик, – ответил навскидку Дракон. – Первый, потому что каждая новая инкарнация запускает глобальную перестройку мира вплоть до карты ветров, а второй – из-за его уникального дара благословлять Машины Творения. Без Часовщика мир просто не сделает следующий шаг вперёд, погибнет при ближайшем наступлении Хаоса.

Я осмыслил эту информацию, осмыслил ещё кое-что, перебрался Дракону на голову и спросил, установив с ним вертикально ориентированный визуальный контакт:

– Но послушай, вот Всадник Хаоса – его убили, и пришел новый, а с Хозяином Стальных Крон так не вышло. Интересно, почему?

– Мне не дано знать. Возможно, Сотворитель наказывает меня тем, что я больше его никогда не встречу. Но, боюсь, это от того, что Мастер познал все секреты механической рощи, и та может существовать без демона-хранителя, ведь деревья теперь повсюду, а в Золотых Кронах они даже заменяют ликроносную систему. Мне страшно думать, что мой дорогой друг – рудиментарный, не нужный этому миру демон. Ведь никто так, как он, не был добр ко всем и открыт в общении, никто не хотел так много счастья для мира и никто не знал такой самоотверженной заботы о живых, как он. Хозяин Стальных Крон спас этот мир от голода, когда никто из старших демонов не мог.

Купаясь разумом в девственном океане бесплатной информации, я спросил:

– Так как он умер?

– Много поколений назад, – начал Дракон, и я, предвкушая его историю, принялся разглядывать обсидиановый коридор с нежной хрустальной инкрустацией цветочных мотивов, – господин Часовщик почувствовал, что в Хаосе что-то есть. Что-то не от нашего мира, не от солнца. То, что он чувствовал, формально являлось миром, но миром чуждым нам – Лабиринтом. Следовало выяснить, что именно это такое – остатки прошлого Лабиринта, созданного ещё во времена Первой Войны Теней, или некая новая формация, наново возведённая Всадницей Хаоса, до того исчезнувшей из Храма. От этого зависело, ждать ли нам войны. Я вызвался. Добрался до Лабиринта, но войти в него у меня не хватило сил. Я упал на пороге этого странного мира, страдая от Хаоса и не будучи в силах подняться.

– Это тогда Ювелир тебя выручил? – припомнил ваш хвостатый повествователь, стыкуя в голове события.

– Да, он держал Чин Света…

– След Света?

– Нет. Чин Света – это сакральный ритуал, дающий демону именем и силой Сотворителя защиту от Хаоса и крылья из света, чтобы перемещаться там. Во время Чина демону, который его держит, даётся задание. И если демон выполнит его, то по возращении он может уйти во След Света, то есть восстановить любой причинённый ему Хаосом вред.

Я это мысленно записал и подумал, что надо будет все-таки купить хотя бы блокнотик для минимальной систематизации материла. А то в противном случае моя смерть или забывчивость могут стать невосполнимой потерей для демонологии.

– Интересно, – протянул я, прищуриваясь, – то есть ты полез в Хаос, Ювелир полез за тобой, но вы вдвоём ничего не нашли.

– Почему? – как-то обескуражено спросил Дракон.

– Потому, – ответил я, довольный его удивлением, – что ты сам сказал – если бы Ювелир добыл то, за чем шел, то у него появилось бы право на этот След Света. А Конструктор только что кричал на Коду, требуя от неё ответ, почему Ювелира в этом самом Следе Света нет. Значит, эта штука могла «вылечить» его от прикосновения Теней. Кода отговорилась очень вяло, мол, Ювелир сам не попросил, но подумай, Дракон, – если бы он имел шанс вылечиться, разве стал бы позволять выгонять себя из Храма, надевать ошейник, как на каторжника?.. Он бы просто воспользовался своим правом!

– Так значит… он шел не за мной? – как-то странно уточнил Дракон, и я произнёс снисходительно:

– Ты не центр мироздания. Подумай беспристрастно: стал бы верховный демон так рисковать из-за тебя, кто ты такой для этого? Ведь на проверку, ты не так и полезен. Вот взять сегодняшние события: я, из-за твоего недогляда, мог серьёзно пострадать, хотя мне и повезло, а если бы на моём месте оказался ребёнок?

– Кот, – тихо произнёс голем, – на входе в Шкатулку установлены локальные межи, в Сад тоже, то окно окаймлено межами с каждой стороны стекла, и пробиться не может даже боевой таран с камнями обратной изоляции.

– Но я-то смог! Значит, и…

– Нет, – отрезал голем, – с тобой что-то не так. Пока ты бегал, мы отняли твоё назначение по ликровой сигнатуре.

Я оторопел. Вознегодовал и обиделся. Мне захотелось немедленно слезть с Дракона.

– Ты… ты что, ты сделал всё, чтобы убить меня, Дракон?!

– Да, кот, – согласился он, и я от этого неожиданно успокоился, потому, что это честность, а не унижающее отведение глаз. – Ты видел, что Тени превращают черное вещество: они превращают черное вещество в первородное, а из него делают собственные копии. Если они уничтожат Храм, то и от мира ничего не останется уже через месяц. Поэтому любыми способами и средствами мы должны…

– Слушай, а что такое это «черное вещество»? – спросил я, зацепившись за фразу голема. А потом, соврав безбожно и прикрыв своё халатно-похмельное отношение к точным дисциплинам, добавил:

– Нам… плохо это преподавали в работном доме.

– В часы полнолуния, когда Хаос нападает на мир, – завёл, наверное, довольно часто рассказываемую им историю Дракон, и из его тона я понял, что он то ли часто проводит инструктажи, то ли вовсе читает лекции, – Машины Творения отбирают от Хаоса то, из чего он состоит – Тело Хаоса. При соприкосновении с Машинами Тело Хаоса превращается в Первородное вещество. Его отправляют к машине Первородного Огня, в домен Хозяина Гор, где создаётся черное вещество, то есть первооснова, всё, из чего состоит мир.

– Странно, я чувствую нелогичность классификации: почему оно называется «черное вещество», а не «тело мира», например.

– Потому что Тело Мира – это черное и белое вещество. Разница в том, что черное вещество можно изменить второй раз и больше, а белое – уже нет. Вдобавок, превратить черное в белое крайне непросто, есть специальный ритуал.

– А… что такое в таком случае «Сны»? – вернулся я мысленно к моей дорогой Зиме. – «Сны» – это белое вещество? Неизменяемое? Я слышал несколько раз, что если Тени появились во Снах, значит, Зима разлюбила того, кого хранит там, почему такая однозначность? Это жестоко, так говорить.

– Сны демона – это не черное и не белое вещество, это… нечто сакральное. Скорее, воплощённое в информации чувство демона, влияющее на внешний мир.

– И какой самый расхожий пример тут обычно приводят? – поинтересовался я.

– Солнце, – ответил мне Дракон, не раздумывая. – Солнце – это Сны Конструктора, его воплощенное желание создавать нечто такое, чего раньше не существовало, идти вперёд. Поэтому Тени не могут пожрать солнце, поэтому его свет – яд для них.

– Так значит, Сны Зимы – это её любовь, воплощенная в снегу? – тихо произнёс я. Я подумал в этот момент о снеге, об одиноком доме в искрящейся ледяной пустыне, о белой священной тишине и свете, трогательно спрятанном за толстыми стенами. Кристаллы печали танцуют в воздухе. Кристаллы печали и льда, бесконечных бесплодных поисков.

– Если Тени смогли проникнуть туда, кот, – мягко обратил моё внимание на логику мира Дракон, – значит, Зима утратила то чувство, что отнимало её домен от мира, вот и всё. Сны Зимы стали просто системой озёр, а снег – снегом. Выводы мастера Конструктора – это не жестокость, а просто механика мира.

К этому времени мы выбрались из казавшихся мне бесконечными коридоров на одну из многих и многих террас Храма, откуда открывался прекрасный вид на Башню-из-Ветра-и-Пламени. Сама она, конечно, состояла не из огня, а из светлого камня, очень красивого, но на меня, механоида, башни как вид строений почему-то никогда не любившего, особенного впечатления так бы и не произвела, если не её навершие, которое было… да… кажется, сплетено из ветра и пламени. Эта глава, это переживание каплевидного купола представляло собой какое-то нереальное, состоящее из многих перекрученных между собой огненных струй. Оно мерцало в необычной, будто бы от танца, вдохновлённой динамике и бросало наверх, в темнеющие небеса, рыжее, словно косматая грива волшебного зверя, марево.

– Дракон, что это такое? – заворожено прошептал я.

– Система отвода лишнего тепла. От Сияющего металла много его образуется, раньше там думали сделать баню, но потом решили использовать как дезинфектор для големов.

– А на нём можно жечь карамельки? – задал я следующий вопрос всё с тем же благоговейным восторженным придыханием, и Дракон сделал движение, чтобы на меня посмотреть и чуть не стряхнул с себя этим. Вообще-то, я сам не знаю, почему так спросил, наверное, от голода, но именно жженая карамель представлялась для меня в этот момент каким-то ультимативным венцом всего самого лучшего и красивого, что только может существовать на черной земле (и белой).

Ничего мне не ответив, голем расправил крылья и взлетел, что немного вернуло меня в реальность. Для меня это было первым осмысленным полётом и поначалу я не слишком-то поверил в то, что стою на существе, парящем в небе. Что под Драконом ничего нет.

Я подставил морду ветру, позволив тому потрепать себя по жидкой шерсти, а затем спохватился:

– Слушай, а как я туда попаду без крови демона?

– Кот, ты наступил в кровь Ювелира, когда находился в Чертоге. Она инфицирована Тьмой, и поэтому мы летим в дезинфектор.

– А, – протянул я как-то грустно, вспомнив, что действительно я в неё наступил, – все здесь выражаются так непонятно, просто невозможно общаться словами.

– Если ты перестанешь считать всё, что происходит, чудесным, а всех вокруг себя – мифологическими существами, живущими по логике из волшебных сказок, то тебе станет легче. Как, по-твоему, должно функционировать то, что ты себе навоображал?

– Я не знаю, Дракон, но все эти существа, считая тебя, действительно сказочные! И логика у них должна быть не-реальной, то есть она должна соотноситься с реальностью, но не так, как может подумать обыкновенное существо. Про это и есть демонология! И я исследую это и про это напишу. Мир сложный…

– Пожалуйста, помолчи, кот, – попросил меня Дракон. Но я молчать не очень хотел, уж больно момент казался хорошим: мы летели в мягкой сумеречной тьме к сияющему маяку:

– Послушай, мы ведь все здесь не такие, как обычные существа, вот я, например, мечтатель. И мир чуток к этому, он это знает! Есть же причина, по которой ты меня не убил, отняв назначение в Храм, хотя имел для этого все возможности. Это много о тебе говорит, Дракон!

– Китен, ты не слышишь меня – у тебя отняли назначение! Но ты не умер, что невозможно. С тобой что-то не так.

– Нет, со мной всё как надо! Я венец многолетней генетической программы Ювелира!

– Доказательство ошибочности одной из многих его теорий. По твоей коже это видно.

– Мелания – это не болезнь. Это особенность! Особенность! Ты понимаешь, как сейчас звучат эти слова?

– Мелания это генетическая ошибка. Ты здесь по ошибке. Моей личной ошибке.

– Не по ошибке, а по судьбе. Ты принёс меня на моё место. Я – демонолог среди демонов.

– Нет такой науки как демонология, кот! У тебя нет назначения в Храм, а у меня – нет и не было прав нарушать приказы своих великих господ. Это всё – ошибки. И их пора исправлять, – отчитал меня довольно сурово голем, но это только дополнило моё настроение:

– Ты ещё будешь мной гордиться. Вы все будете.

Мы влетели в огромное окно на верхнем этаже Башни и принесли с собой немного ветра на серебряных крыльях Дракона. Вечерний воздух всколыхнул разбросанные повсюду скатанные в трубы и сделанные на небольших листах чертежи.

Я оглянулся – здесь располагалась небольшая часть личного пространства с узкой, плохо заправленной кроватью и письменным столом, вокруг него валялась куча всяких всячин, наваленных на него и вокруг. Тем не менее, кое-что одно я заметить на нём сумел, точнее, не заметить – унюхать.

На столе стояла тарелка с парой бутербродов и вазочка со смесью кафферов, какие обычно ставят в больших учреждениях, где клиентам приходится ждать. Они нужны чтобы механоиды не так сильно скучали, похрустывая этими скорее развлекательными, чем питательными шариками из ликрового фильтрата. Мой мозг вступил в яростную схватку с желудком за право направить внимание на что-то одно – весь огромный мир демонологии или простое земное счастье.

Сбоку донёсся звук шагов, отвлёкший меня от этой дилеммы. Из большого рабочего помещения, отгороженного от личного совсем символически не доходящей до самого окна стеной, вышла Оружейница. Она, как ей и следовало по моему разумению, вытирала руки от чего-то маслянистого. Демонесса приветливо нам сказала:

– Привет!

– Добрый вечер, госпожа, моё имя Китен, и я демонолог, – поздоровался я, радуясь тому, что победил всё-таки не желудок, и спросил, – а можно мне тот бутерброд?

– Да, я слышала, что черному коту нужно что-то съесть, когда он впервые заходит в дом. Я не против суеверий, – пригласила она, звякнув при кивке бубенцами в заколках, но тут же забыла про меня, обратившись к Дракону, – в чём дело с межами?

– Умер и снова пришел Садовник, моя госпожа, я думаю, причина неполадок связана с этим, Айрув и Кенрис уже приступили к восстановительным работам. Легионы в готовности, однако никакой активности за пределами Храма нет.

– Ты держишь периметр?

– Полностью, госпожа. Пока единственные внешние угрозы для Храма – Ваш новый статус и этот кот.

Оружейница с интересом наклонила голову:

– Расскажи мне черный кот…, – пропела задумчиво она, внимательно на меня посмотрев, но причин для беспокойства не нашла и спросила прямо, – а что с котом?

– Он пересекал внутренние локальные межи Храма, в том числе и с отрицательным пропуском. Отнятие назначения по пребыванию не дало результата.

– Это не так и необычно, – благосклонного на меня посмотрев, сказала демонесса, – эксцепция по экрису, противофаза родных камней, внутреннее подназначение… объяснений много, но лучше детей Ювелира об этом спросить, они всё исправят, возможно, подточат его родные камни.

– А как ваш новый статус? – тихо, но довольно прямо спросил Дракон. Он старался не допустить в голосе угрозы, и мы все, конечно, знали об этом умолчании.

– Пока Сны Зимы не уничтожены, у меня нет нового статуса, Дракон. А обретя свободу, я отдам Ювелиру должное, но ты знаешь, что глубоких чувств я к нему никогда не испытывала. Готовься ловить мои «маленькие женские штучки», карты по ним я не дам. Но это… и весь мой интерес к Храму.

Я, пока демонесса и голем говорили, обернулся на Оружейницу, вспыхнул уже мыслью предпринять любую попытку сделать что угодно, лишь бы остановить её, но быстро понял, что сейчас моя опрометчивость может стоить моей возлюбленной домена. Я вздохнул, в грусти обернулся к еде и широко открыл рот, зажмурившись от предвкушения.

– Дракон, – подняла опять волновавшую её больше всего остального тему невысокая демонесса, – межи не могли пасть от гибели Садовника – при инкарнации быстрых на смерть молодых демонов энергии выделяется мало, а в этот раз межи просто вынесло с опор. Они среагировали так, будто умер первый из нерождённых, не меньше. Тут два варианта – или кто-то разладил межи специально, или умер всё-таки… кот, так ты голоден или нет?

Я не знал. Я хотел есть до ужаса, до капризной злости и слёз, но не мог заставить себя откусить хотя бы немного и так и перемещался по периметру тарелки с открытым ртом, заходя то с одного края бутерброда, то с другого, и всё – отягчающее моё нелепое положение – безрезультатно.

– Кот, – позвал меня Дракон, – еду, что уже попалась ей на глаза, нельзя съесть. Это часто бывает с демонами: молодыми или древними, если они знали когда-то голод.

– Психологический эффект? – уточнил я, пытаясь утешиться наукой.

– Назови так, если хочешь, но чем культурнее этот мир, тем реже я насыщаюсь, – отдала знак неопределённости Оружейница, разглядывая при этом Храм с каким-то профессионально-отстраненным прищуром.

– Это очень интересно, Лири, а что вы любите есть? – подхватил я тему разговора.

– Спинной мозг умерших мучительно механоидов, – отстранённо ответила мне она. Заколочки в светлых хвостиках тоненько звякнули, – тебе больше не следует меня называть Лири – это домашняя кличка, её может использовать только мой муж. Скажи-ка мне лучше…

– Зачем я пришел? Хотел спросить вас о вашем браке, – соврал я на ходу, алчно раскрыв свою мысленную книгу. Если Оружейница не выполнила перед Ювелиром свой долг по его защите, то всё, что я мог узнать об их отношениях, имело значение, – как вы себя чувствуете замужем?

– У меня так и нет замечаний, Большой всегда во всём точен, – ответила она с той готовностью, на которую я и рассчитывал.

Безразличие к судьбе Ювелира и одновременно тень хорошего отношения к нему для меня как для сотрудника Центра однозначно говорили о высокодоговорном браке – это такой особенный сложный договор, когда какие-то личные вещи – секс со всем комплексом отношений или ведение общего быта – покупались за деньги или контруслуги. Такое «ничего личного» встречалось обычно среди высших кругов общества, я в наших Котлах никогда воочию его не видал, но сейчас попал в точку.

Я понимал, что Дракон скоро потеряет терпение, но в то же время брачные отношения Оружейницы сейчас имели значение для интересов Зимы. Имея опыт сотрудника Центра, я вполне мог нащупать в них что-то, что задевало бы Оружейницу, а через это выговорить Зиме отсрочку или вовсе спасти её Сны.

Рисковать я не мог, и потому следующий вопрос задал аккуратно, рассудив так: Ювелир, учитывая то, насколько он опытен и харизматичен, вряд ли выступал в этих брачных отношениях покупателем, а вот молодая красивая, но замкнутая демонесса, знавшая голод и имевшая, что продавать – вполне могла. Значит, это она его купила. Значит, корень всех этих сложных отношений лежал в её чувствах к нему. Поэтому я спросил:

– Какой была ваша свадьба? – и промазал – Оружейница, не поняв смысла моих слов, оглянулась в поисках подсказки на Дракона. Тот, одарив меня неприветливым взглядом, пояснил ей:

– У механоидов есть обычай находиться во время регистрации брака в одном и том же помещении. Иногда они надевают нарядные костюмы и отмечают этот день как праздник.

– Я не имела дел в Цветных Крышах, – она снова обернулась на Храм, думая о чём-то своём, очень техническом. Как и по Садовнику, по ней легко читалось, что она ведёт себя социально с трудом. Впрочем, применимы ли к демонам стандарты классификации социального взаимодействия для механоидов?..

– А как вы познакомились? – попытался исправиться, уже понимая, что крупно просчитался в самом главном – это он её купил, а не она его или, что вообще бывает крайне и крайне редко, они действительно заключили взаимовыгодное соглашение. Дракон же, тем временем, снова погрузил меня к себе на спину и сообщил:

– Он не из службы контроля качества услуг Центра. Мы прибыли ради дезинфекции, и мне искренне хотелось бы разобраться с этим вопросом как можно быстрее.

– Хорошо. Я свяжусь с детьми, а вы пока поднимайтесь наверх, я вас проконтролирую. Мы не тестировали это в деле, но по документации жечься ничего не должно.

С этими словами демонесса отдала знак приглашения и, кажется, занялась своими делами. Её не оскорбило то, что я, не имея, в общем-то, на это права задавал ей личные вопросы. Кажется, потеряв нас из виду, она вовсе забыла о только что произошедшем разговоре. Как это говорится, она «не от Храма и не от мира»? Возможно, она уже становилась именно такой. Опасной для Снов Зимы.

Дракон со мной на голове (я бы сказал «во главе», но слишком для этого скромен) проследовал через просторный, во весь этаж рабочий зал Башни. Здесь моё внимание привлекла какая-то большая машина. Над ней, очевидно, сейчас работала Оружейница. Выглядела машина достаточно непонятно: ясно просматривался металлический резервуар или котёл, вокруг него надстроены механизмы, но я никогда не видел ничего подобного и потому даже примерно, даже сославшись на картинку в книжке, не мог бы определить или описать, что это.

– Это один из взрывных сосудов, способных уничтожить целый город? – предположил я.

– Да, – ответил Дракон, – в этих котлах нагревается сияющий металл, а всё остальное поддерживает его стабильность. Когда внешние механизмы-стабилизаторы выключатся, вскоре произойдёт взрыв.

– Прямо у стен Храма, – отметил я.

– Башня находится за межами, и нагрузки на случай взрыва рассчитаны, – парировал Дракон.

– Но сейчас нет межей, – сказал я, и Дракон закончил разговор:

– Есть я. Здесь.

Я смягчился, рассматривая всеуничтожающее оружие:

– Так значит, Ювелир женился на соседской девчонке?

– Это сложный брачный договор. По нему все результаты её работы принадлежат Ювелиру, а тот отдал их даром Часовщику. Поэтому Оружейница одновременно и хозяйка сияющему металлу и не имеет над ним власти.

– Договоры, Дракон, всегда можно нарушить.

– Но не брачные договоры демонов. Они – соглашения перед Сотворителем. И если ты нарушишь их – ты умрёшь. Так же, как ты умрёшь, если нарушишь каждый данный Сотворителю обет.

– Вот как. А правда, что этот сияющий металл имеет собственную душу?

Дракон, добравшись до центра комнаты и остановившись на массивной платформе магнитного лифта, коротко мне ответил:

– Да.

Лифт поднял нас обоих наверх, прямо туда, под куполообразную шапку из танцующего огня.

– А что такое «Цветные Крыши»? – спросил я, чтобы скоротать тридцать секунд подъёма.

– Город. Его когда-то построил Ювелир после того, как Зима изгнала его из Храма после первой войны Теней. Он погиб во время эпидемии красной чумы.

– Ювелир?

– Город, – вздохнул Дракон. – Ювелир – один и тот же демон с начала мира, насколько мне известно. Первый из нерождённых, как и все его братья.

– Да чушь! – легко сообщил ему я. – Это как никогда не гаснущие свечи или не останавливавшиеся часы – всем говорится, что так оно и есть, а на самом деле они уже раз по пятьдесят погасали, вставали и так далее. Так всегда – это законы мира.

– Я не буду с тобой спорить, – сказал Дракон, и на этом нам открылся вид на Храм с высоты.

Я смотрел на каменное кружево, раскинувшееся перед моими глазами. Теперь Храм, ранее не охваченный моим взором из-за колоссальных масштабов, предстал во всём мрачном великолепии. Он поражал разнообразием, начиная от кровель, куполов и минаретов, продолжая стенами, вратами и контрфорсами, выполненными из камня, металла и стекла, и заканчивая каким-то интригующим переживанием подвалов и подземных этажей, пусть скрытых от наблюдателя, но чувствовавшихся во всей архитектуре города-механизма заманчивым то ли обещанием, то ли приглашением.

Он одновременно тонул и парил во множестве мотивов и стилей, но, несмотря на всё вложенное в него разнообразие, ясно чувствовалось, что весь Храм выполнен одной рукой. Этот почерк мастера как раз и являлся той общей линией, просматривавшейся во всём городе-механизме. И именно она, на мой взгляд, являлась самой необычной его архитектурной особенностью.

– На него можно смотреть как на картинку-загадку, когда нужно среди узоров, что на первый взгляд кажутся абстрактами, выделять взглядом знакомые картинки. Знаешь, как иногда бывает на мраморе и потёртом железе, – тихо обратился к Дракону я.

– Ювелир всегда любил так делать, – отозвался Дракон. Я заметил в этом толику грусти и зацепился за неё:

– А тогда, давно, до смерти Хозяина Стальных Крон вы дружили с Ювелиром? – спросил я, уже зная ответ, ведь правда в том, что ты не станешь выписывать все кренделя с заботой о собственной чести и чувстве долга, если в самой основе нету этой мелкой крупицы симпатии, которую никак невозможно ни обойти, ни забыть. Я знал, что Дракон мне ответит.

– Нет, мы никогда не дружили, кот. Меня создали именно для этого, но даже мастер Конструктор далеко не всесилен.

– Ты говоришь загадками, Серебряный Дракон, – протянул я с высокопарной наигранностью. – А я, Черный Кот, видел твой призрак там, на озере, хотя ты совсем не умер. Поясни уже что-нибудь, а то я действительно стану суеверен. Ну, пожалуйста.

– Когда-то давно, в первые годы этого мира Ювелир испытывал дружеские чувства. Искренние. Он дружил с Черным Драконом. Дракон-механоид с телом из органики и механическими крыльями. Он обладал Даром, алмазной душой, а значит, суждённой Ювелиру. В надежде обмануть Сотворителя и саму смерть демон, взяв за основу одну из старых цитаделей Хозяина Гор, построил Холодный Дом, для того чтобы постепенно заменить там каждую органическую деталь тела своего друга на её механический протез. Однако Черный Дракон уговорил Ювелира отказаться от этого и дать ему умереть так, как должно. Однажды Предназначение демона взяло своё. Ещё бьющееся сердце Черного Дракона, вырванное из его груди, в руках демона стало самоцветом. Позже Конструктор без разрешения брата и его ведома вложил этот самоцвет в другое сердце, механическое. В моё. Меня создали как протез дружбы, но… чувства, видно, нельзя протезировать. Мы так и не стали близки, и час, когда Ювелир убил Хозяина Стальных Крон, навсегда нас развёл.

Я всё это время безотрывно смотрел на Храм, наблюдая за тем, как цветная кладка его кровли переливается в синей гамме под пульсирующим в окнах большой залы холодным айровым светом:

– А Холодный Дом? Как он стал принадлежать Зиме?

– С того момента, как дом построен, Кот, уже ничего нельзя изменить в его предназначении, и то, от чего Ювелир отказался, сделала Зима. Она, зная, что Сотворитель не дал демонам благословения стареть с любимыми, погрузила своего возлюбленного в глубокий сон, постепенно заменила каждую часть его органического тела, а затем и родной механики на протезы, создав голема, но закончить это она не смогла, не хватало главного – самоцвета-души в его сердце. Она позвала Ювелира в Холодный Дом, обещая вернуть ему Храм, если тот заберёт душу у тела, лежавшего на механическом алтаре, и вернёт её в мир самоцветом. Пусть и маломощным. Главное, чтобы он мог играть ведущую роль в сердце и этим вернуть её возлюбленного в мир живых. Но Ювелир… не увидел в механическом теле души. Тот, кого любила Зима, умер когда-то во время всех этих манипуляций и замен. И так Сны Зимы стали огромным склепом, и его, как снегом, укрывает печаль. Тогда Зима, веря в то, что каждая не отобранная Ювелиром душа проходит через иной мир, Лабиринт, и возвращается назад, умолила его создать для неё волшебные камни определённого свойства. С помощью них она могла бы увидеть душу возлюбленного, если только её теория окажется правдой. Ради того, чтобы вернуть себе власть над Храмом, Ювелир сделал это, но она…

– Так ничего и не нашла.

– Да, – согласился Дракон, – однажды я достиг Лабиринта. Там нет заблудших душ.

– А Всадница Хаоса? Она есть в Лабиринте?

– Последнее воспоминание, оставшееся у меня, – попытался вспомнить Дракон, – Ювелир говорил с кем-то о возвращении.

– С Всадницей Хаоса? О её возвращении?

– Я не помню, кот. Возможно, со мной и о нашем возвращении в Храм. Я помню, как быстро темнели его крылья, и помню, как пронзило меня понимание того, что ради них он убил кого-то, и это всё зря – мы не доберёмся назад. Я боялся узнать, кто пожертвовал своей жизнью за тускнеющие под напором Хаоса доспехи Ювелира. Но, знаешь, я не хотел умирать. Я очень боялся. И боялся я смерти, хотя мне следовало ощущать ужас золотого сияния на руках демона. То тёплое золото было тем же, что кровь.

– Но всё ведь хорошо закончилось, – осторожно вставил я, не желая, чтоб Дракон сползал в те воспоминания. Мне хотелось продолжить разговор о Зиме, – скорее всего, во всей этой истории Ювелир где-то обманул Зиму, и это как-то связано с Всадницей Хаоса и Лабиринтом, – снова отвлекшись на Храм, я попытался рассудить логически. – Вообще, он здесь, как я посмотрю, не особенно популярен: жена не любит, да и братья… Часовщик без всяких угрызений совести отправил его гнить заживо, а мастер Конструктор настолько напористо говорил с Кодой о нём, будто боялся, что кто-то может заподозрить, что Конструктор недостаточно сильно беспокоится. Неприятно это.

– Мастер Конструктор действительно сильно привязан к Ювелиру. Он готов за него отдать жизнь.

– Да, но если ты понимаешь о чём я, то… всегда есть что-то, что мы ценим больше собственной жизни.

– Для мастера Конструктора – это семья, – согласился со мной Дракон, – но его жена умерла около пятидесяти лет назад, и он всё ещё в трауре.

– Тоже из-за Ювелира? – догадался я.

– Душа Иннар сияла для Ювелира чрезвычайно ярко, – согласился Дракон, а я понял, что откуда-то знал это имя, и в то же время никогда его не слышал. Может быть, читал? Иннар… кто-то знаменитый? Из истории? Газет? Вспомнить я никак не мог.

– Демонесса?

– У демонов нет души, кот, – сообщил мне очень важную для классификации деталь голем и дальше продолжил говорить о своём создателе. – Господин Конструктор может полюбить только женщину-механоида, поэтому счастье для него как хрупкий свет свечи. Вот отчего он ценит каждый день на этой земле так, как никто другой его оценить не сможет.

– Так Ювелир убил ещё и Иннар? – я специально произнёс её имя, подумав, что так смогу вспомнить, откуда я его знаю, но ошибся.

– Кто-то говорит – демон забрал её душу и хранит это в тайне, по другой теории – Иннар совершила самоубийство из страха. Но в любом случае этот брак подарил Конструктору дочь, а нам… пора бы уже возвращаться.

После этой истории, когда я окончательно уверился в том, что буквально у каждого демона и голема Храма имелась причина желать Ювелиру всего самого худшего.

Дракон тем временем наступил лапой на массивный механизм в полу, ответственный за спуск нашей платформы вниз. Однако ничего не произошло. Дракон повторил попытку, оказавшуюся столь же безуспешной, и заключил:

– Что-то случилось. Жди здесь, – и, отвечая на мои попытки закрепиться получше, пояснил, – я смогу пройти сквозь пламя, а от тебя ничего не останется.

– Хорошо, – добродушно отстал я, и, вытащив после нескольких попыток из его шкуры застрявшие когти, спрыгнул вниз, дрожа от страха всем телом.

Дракон, расправив крылья, провёл какую-то секунду в расчёте правильного прыжка и затем в мановение века оказался там, снаружи пылающего навершия башни.

Я же остался его ждать. Конечно, я ждал очень долго, во всяком случае, согласно собственному восприятию времени. Однако время, особенно когда кроме волнений заняться нечем, течет довольно медленно. Так или иначе, как вы уже догадались, дорогие читатели, Дракон не успел вернуться раньше, чем у меня закончилось терпение, и потому я, оглянувшись, сосредоточил всё внимание на механической кнопке, ответственной за спуск платформы.

Первое, что я заметил, – она огромная, рассчитана явно не на механоида среднего веса, не герметична и даже не пыталась казаться таковой – под рифлёным металлом довольно большой зазор. Через него можно попасть вниз к внутренним механизмам. Так, как я полагал, можно проникнуть в саму шахту подъемника, пройти сквозь последний этаж, и дальше уже можно будет испытать крепость моей механики, спрыгнув с потолка основного зала Башни, или при должном везении аккуратно и безопасно спуститься.

Итак, подозревая, что внизу происходит нечто, представляющее из себя интерес для демонолога, я, не раздумывая далее, просочился под кнопку. Там, в этом мрачном и тёмном, пахнущем смазкой месте, действительно оказался путь ниже. Им я и начал следовать, после чего опускающий платформу механизм пришел в движение. Просвет ведущего вниз лаза, начал стремительно сужаться, и я дёрнул обратно наверх, но опоздал, а, опять изменив направление, я понял, что мне не выбраться. Платформа начала опускаться, грозясь неминуемо меня раздавить, но в этот момент что-то с ужасающей силой схватило меня за хвост и потащило прочь от неё. Успокоившись мгновенно, я радостно оглянулся и сказал:

– Дракон! – но это оказался не он – мой хвост захватила в зазубрину на металле шестерня и сейчас тащила как раз к тому месту, где она смыкается с другой такой же.

Точнее, я так предполагал, поскольку речь шла о чёрном хвосте в тёмном помещении и всё, что давало мне основания думать так, как я думал, – направление, куда меня, приподнимая, тащило и боль от кончика хвоста по всему хребту. Извернувшись всем телом, я нащупал хвост лапой и попытался выдернуть. У меня ничего не получилось. Отчаявшись окончательно, от ужаса осознания того, что не успеваю вырваться, я подумал перекинуться механоидом, ведь у механоидов нет хвостов, но, к счастью, вовремя понял, что это стало бы последней в моей жизни сменой ипостаси.

На мою удачу, здесь паника с её несвязными между собой движениями пошла мне на пользу, и за миг до того момента, когда зубья шестерни сомкнулись с такими же металлическими необоримыми зубьями, перемолов в порошок хвост вашего пушистого повествователя, мне удалось всё-таки дернуть достаточно сильно и вырваться. Как только это произошло, я, весь трясясь от нервного напряжения, откинул хвост как можно дальше и угодил им в какой-то другой механизм.

На этот раз я ничего не смог сделать – всё произошло слишком быстро, я только закричал от ужаса и боли. Меня утащило вниз прямо под вращающуюся деталь, которую я так и не рассмотрел, и вывесило, словно оригинального кроя флаг, под потолком рабочей комнаты Оружейницы. Вися на хвосте и вращаясь, я изгибался в попытках освободиться, растопырив от непереносимой боли лапы как попало – и тут прямо подо мной прошла Зима.

Зима. Моя Зима.

– …я отдам всё, что у меня есть, – с полной достоинства горечью произнесла моя милая в адрес работавшей со своим инфернальным устройством хозяйки Башни.

– Так что есть у тебя? – улыбнулась та в ответ всё так же дежурно-приветливо, и в этот раз от этого мне стало так страшно, что я почти забыл о боли в хвосте. – Холодный Дом, что я уничтожу?

– Камни моего ожерелья. Они дадут тебе контроль над твоими Снами, – проговорила Зима. И я действительно увидел на ней ожерелье непередаваемой красоты, но насладиться его видом не смог.

Движущаяся штука, утянувшая меня, дошла до того момента, когда она опять уходит в механизм, и я въехал наверх вслед за ней. Оказавшись опять в темноте и шуме машины, я вспомнил, что мне больно и страшно. Подгоняемый этими живительными эмоциями, я нашел, куда хвост в прямом смысле этого слова влип, когтями отодрал его вместе с липкой желтовато-коричневой смолянистой жидкостью от детали и во избежание повторения прошлой взял в зубы, о чём сразу же пожалел. Шесть оказалась измазана в отвратительной на вкус и почти наверняка токсичной слизистой штуке. Выдохнув, я снова втиснулся на тот же механизм, завершил с ним поворот и шлёпнулся вниз.

Платформа, к слову, так и не спустилась вниз, несмотря на то, что механизм вовсю работал. Задумавшись об этом, я как-то задним умом осознал, что она наоборот двигалась вверх – в огонь. Если бы я не пошел за своим любопытством, то уже бы погиб.

– …имеет ценность только моя свобода, – закончила к этому времени говорить Оружейница.

– К какой свободе ты стремишься, если знаешь, что твой возлюбленный никогда не примет тебя? Мастер Конструктор, – с горечью в голосе произнесла Зима, – никогда не примет тебя.

Оружейница на это искренне и заливисто рассмеялась, и я понял, что Зима чего-то очень важного не понимала в отношении Оружейницы и её любви. Чего-то принципиального, и это сейчас подводило Зиму, ставило под угрозу её дом. А если бы я стал демонологом раньше? Если бы я успел разобраться во всей этой ситуации? Ведя я уже начал распутывать! Мог бы я сейчас быть полезен Зиме? Дать ей важный совет?.. Помочь?

– Возьми всё, что есть, но оставь мне шанс спасти того, кого я люблю, ведь ты не такая, как твой жестокий супруг, – взмолилась Зима. Я понял, что торг провален, и у неё больше нет действенных аргументов, – ведь ты знаешь любовь, ты должна понимать меня.

Голос Зимы на этой последней фразе стал совсем тихим, стал ласковым горьким шепотом. Он тронул меня, но не произвёл на Оружейницу никакого впечатления.

Я выдохнул и оценил ситуацию. По возможности отстранённо посмотрел на Зиму, медленно приближавшуюся к сидящей на взрывной машине Оружейнице, оценил творческий беспорядок зала и наткнулся взглядом на то, что, вообще-то, следовало заметить сразу же, но обе демонессы почему-то не замечали – в комнате стоял Часовщик.

Наблюдая за происходящим молча, он пусть и не появился здесь так красочно, как я (а моё сопровождённое яростным воем боли явление осталось совершенно без внимания), но всё же стоял не таясь. Я не смог сходу понять, чего он здесь ждёт – хочет подслушать разговор или всё это…

Мои размышления прервал заливистый, звонкий смех Оружейницы, от этого смеха шерсть поднялась дыбом. Ловко спрыгнув на пол с огромного смертоносного механизма, госпожа над сияющим металлом посмотрела Зиме в глаза:

– Очень долго Ювелир сдерживал меня суррогатной заботой, вынимая печаль из-под моей кожи. Но ты убила его, и теперь некому больше защищать Холодный Дом.

– После моей смерти возьми мои камни, провозгласи своё право на моё тело, – начала быстро говорить Зима, уже больше ничего не прося, и тут я понял, что что-то случится. Что-то плохое, и это уже нельзя предотвратить, – пусть в мире станут Твои Сны, но, поставив ногу на мою грудь, ты этим поклянёшься мне защищать Мои.

Я посмотрел на беловолосую демонессу с глазами цвета высоких звёзд и ощутил всю её странную парадоксальную хрупкость, каким хрупким бывает само время, когда мы счастливы, и вдруг случайно замечаем это со стороны, а значит, осознаём, что всё это пройдёт. Я почувствовал очень ясно, так, словно бы со мной этим чувством поделились, поднимающуюся волну какой-то странной предрешенности событий.

Оружейница тоже на неё посмотрела, изменившись в лице. Я уверен, посмотрела тем же взглядом, что и я сам. Она набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, но не успела: Часовщик сделал шаг вперёд, и Зима, рефлекторно обернувшись на этот звук или, возможно, на знакомое ощущение присутствия, увидела его. Она увидела, а значит, она увидит его опять.

– Я пришел сюда за межи Храма, для того чтобы просить Тебя снова взять его под Свою руку, – тихо произнёс демон. Зима молчала. Я знал, что она не хочет говорить, потому что если нарушит молчание сейчас, то, значит, однажды снова она обратится к нему так же – стоя прямо, глядя в глаза. Ведь велико время Зимы… но она сдалась.

– Ты отменишь приказ Ювелира, если приму? – произнесла она, потому что когда любишь кого-то, то сделаешь всё, лишь бы он жил.

– Я не могу, Зима, – ответил ей Часовщик, – машины мира пришли в движение, и я уже ничего не могу изменить.

– Тогда ты убьёшь Оружейницу для меня прежде, чем она уничтожит Холодный Дом, – рассудила Зима, – и я встану тебе одесную за это.

– Нет, – повторил Часовщик, – потому что это этот мир могут пожрать Тени, что теперь вокруг Холодного дома. Если бы Ювелир не угадал мою волю, этот приказ отдал бы я, но… – поспешил сказать он, коснувшись одежды и сняв что-то с лацкана. Похоже на черную брошь. Да, это такая же брошь, как у Зимы, но на одежде Часовщика я её раньше не замечал, хотя нужно признать, и не очень присматривался. – Я своей волей прекращаю наш брак, и ты…

Зима ничего не ответила. Она не успела ответить – принять Часовщика или отвергнуть, потому что тень, её тень, которая стелилась от здешних газовых рожков по металлическому тёмному полу… она стелилась неправильно. Я понял это только в тот момент, когда эта тень пошевелилась неестественно, и дальше – начала подниматься от пола, превращаясь в одно из тех вытянутых жестоких существ, что я видел на озере. Я почувствовал ужас, я понял, что это конец, и я закричал имя Зимы, и она, услышав, обернулась на меня.

Я перекинулся, я хотел броситься к ней, но взгляд её меня остановил – не полный ужаса или холода, не имевший ни капли презрения взгляд. Я понял абсолютно точно и абсолютно однозначно – она узнала в этот момент, как сильно я её люблю. Она почувствовала это ясно по одному только взгляду, потому что больше ничего – от начала мира и до его конца – больше ничего не мог я ей дать.

И это единственное, это полное и истинное моё чувство, мой первый и последний ей подарок, тронуло её сердце. Посмотрев в мои глаза, она вспомнила, как чисто и как сильно она сама однажды любила. Она вспомнила, кого она любила, и рассыпалось пеплом тёмным, пеплом белым рассыпалось всё, что тяготило её сердце. К горю моему – рассыпалось.

И потом… потом Тень бросилась на Часовщика, и Зима закрыла его своим телом. Глубоко вонзились в её белый стан черные страшные когти, и это заняло несколько мгновений, меньше секунды, но мгновений этих иначе не хватило бы великому демону для того, чтобы вскинуть взявшийся словно ниоткуда клинок и пронзить единственное светлое пятнышко на неестественном жутком силуэте. А дальше – страшный хохот накрыл это место крылом неизбывного страха.

Зима повернулась к Часовщику, и ноги её подогнулись, но он не принял её в объятья. Тёмная кровь, набухая на разорванной ткани, начала стремительно пропитывать серебряное платье демонессы. И когда Зима подняла глаза на демона, минутой раньше отказавшегося от неё, снег начал укрывать Храм. Он кружился крупными хлопьями, белый, он мягко падал во тьму там, за огромным окном башни. К порогу Храма пришла печаль Зимы. Пришла умирать. К порогу Храма, как к дому.

– Прими это, – тихо попросил демон, протянув руку, и появившаяся из воздуха Кода подала самоцветный наруч.

Кода, воплощенная красота, нынешняя женщина Часовщика, смотрела на Зиму очень пристально. Эта женщина не сумела ни сдержать дрожи, ни придать своим рукам плавность; не смогла врать в мелких движениях век. Кода пришла ликовать, да только собственное горе видела она сейчас в сидящей на коленях у ног Часовщика Зиме.

Зима посмотрела на наруч. Такой же, какой всего несколько часов назад одел на себя Ювелир, но она не сделала ни единого движения, чтобы его принять. Её, склонённую у своих ног в позе умоляющей, Часовщик попросил снова, как и Ювелир бы просил, как, склонившись ещё ниже неё и поцеловав подол её платья, попросил бы я сам:

– Прими и войди со мной в Храм, чтобы я мог Тебя защищать как своё сердце.

– Нет, – горько обронила Зима. Обронила так, как роняло небо на каменное кружево Храма замёрзшие слёзы свои. Кристаллы снега, с шипением исчезавшие в огненном навершии Башни.

– Я умоляю, Зима, – повторил Часовщик, – ты должна жить ради него, если не ради себя. Дай мне…

– Ты, – отрезала Зима, посмотрев сломлено на него с колен, – моя самая глубокая тьма…

Он вонзил ей клинок в глаз. Быстро, точно. Меньше секунды, и вот уже лезвие утоплено в глазницу по самую рукоять, и её тело упало.

Я кинулся к ней, но меня сбил с ног Дракон, я не почувствовал боли, во всяком случае, физической боли не почувствовал, меня душила какая-то странная мышечная память, словно я когда-то обнимал мою Зиму, и словно она опять в моих объятиях. Это жуткое чувство утраты, ещё не полностью осознанное мной, сдавило где-то в груди и…

– Не подходите к телу, – приказала Оружейница, я не слышал этого, точнее, я не помню, но восстановил со слов Дракона.

– Отдай Мне, – приказал Часовщик, и всё было в его приказе, чему нельзя противиться, чего нельзя не испугаться. Но Оружейница, поставив ногу на алмазную россыпь на груди мёртвой Зимы, оскалилась с грозным шипением, показав тонкие острые клыки. Её глаза, сияющие отблеском всеразрушения, всеуничтожения, идущего от самого Сотворителя. Демонесса возвестила:

– Не подходите к телу. Это тело теперь принадлежит Мне.

И этим началась война, которая поглотила солнце и уничтожила весь мир. Но я пропустил этот момент. Мне было тогда всё равно.