Читать книгу Демонология и я. Сны Зимы - Нелл Уайт-Смит - Страница 9

– Я представлял себе озеро, снег, туман и… там обязательно стоял дом. Желтый свет в окошках, дым из трубы и иногда ещё занавески на окнах. Рисовал это раз за разом, но для меня всегда самым важным казался не сам дом, а дорога к нему. Однажды меня на внутреннем тестировании попросили нарисовать дом. Я повторил всю ту же самую картинку, но, чтобы объяснить, как важен для меня путь, я нарисовал не просто кривую дорогу, а целую сеть, как русло ветвистой реки, и себя изобразил там зелёной точкой, потому что больше ничего не придумал, рисовать-то я не умею. Не на самом прямом и близком месте я себя нарисовал, но так, что каждому, кто смотрел на рисунок, стало бы ясно, что у меня ещё есть шанс добраться до этого дома, до этих окон. А мастер посмотрел на рисунок и спросил меня: «Почему ты нарисовал лист дерева?» Я не понял, посмотрел тоже и увидел – то, как я нарисовал свою дорогу к дому, больше всего походило на лист механического дерева со всеми этими прожилками, которые у них внутри. И вышло, что у порога дома с освещёнными окнами лежит огромный лист. И я на нём где-то… Слушай… А ведь в Снах Зимы тогда был наст. Точно. Ведь я по нему бежал. А наст – это когда верхний слой снега подтаивает от солнца. Солнца, понимаешь, а Зима так говорила о своих Снах, будто Солнце никак не могло раньше туда попасть. Странно, правда?

– Кот, межи Храма ещё не восстановились. Между Оружейницей и господином Часовщиком сейчас идут переговоры о власти над сияющим металлом, но их исход вовсе не предрешен, – деликатно напомнил мне Дракон о своём присутствии. – Поэтому, если ты пока не можешь вспомнить ничего нового о смерти Зимы, то мне следует вернуться к службе.

– Да, – попытался я сосредоточиться на настоящем моменте, хотя это не очень хорошо получилось, но я хоть сообразил, что собирался привести себя в порядок и последние минут двадцать сидел на кровати с ботинком в руках, – конечно. Я останусь тут.

– Поспи, – посоветовал мне голем, скорее всего, желая ограничить масштабы моей деятельности в Храме, – у тебя выдался непростой день.

– Ну да, – рассеяно согласился я, мысленно опять вернувшись в объятия тех минут, когда я видел Зиму.

Я касался каждого мгновения в своей памяти, как какой-то баснословно дорогой ткани, приятной на ощупь и одновременно обжигающей руки. Это убивало меня чувством утраты, но это же ощущение казалось единственно нормальным для меня. Я больше нигде не хотел находиться, кроме как в своей памяти.

Меня отвлекло странное, хотя и знакомое холодящее ощущение на запястье, и, заторможено переведя внимание на руку, я увидел рядом касавшуюся меня женщину с механическим лицом. Не молодую, но и не старуху – лет сто – сто десять. Одета в нечто наподобие строгой униформы для личных сотрудников, что выдавало в ней хозяйку комнат. Она между тем, уже закатав мне рукав, протирала ликровый клапан, чтобы сделать инъекцию.

Я вскочил, как ошпаренный, споткнувшись при этом о необутый ботинок:

– Что вы делаете?

– Вы согласились поспать, молодой господин, – заговорила она со мной, и тембр у неё оказался приятным, располагающим, – однако в таком состоянии…

– Вы собирались дать мне снотворное, – сообразил я и, желая как-то отговориться от необходимости сна, поскольку при ближайшем рассмотрении эта идея меня почему-то пугала, принялся вспоминать всё позитивное и конструктивное, что только что сделал.

Так что я сделал?.. Что же… что же я сделал в последние часы? Чего добился? Оделся! Я наконец-то оделся! И окрылённый этим озарением поспешил поинтересоваться у хозяйки:

– Мне идёт эта рубашка?

– Да, молодой господин, – ответила женщина, сложив руки в официальном жесте на фартуке, и я как-то сразу понял, что она мне всё и подобрала, – вы можете обращаться ко мне по имени – Элнара.

– Что со Снами Зимы? Что решила Оружейница? – задал я самый важный вопрос, заподозрив, правда, что уже его задавал, и верно – терпеливость тона моей собеседницы заставила меня смутиться.

– Пока идут переговоры, и статус госпожи Оружейницы в отношении Храма не ясен. Она вошла во все права госпожи Зимы, но последняя уже не являлась супругой нашего великого господина, а значит, госпожа Оружейница не получила власти над сияющим металлом. Однако она является единственной наследницей господина Ювелира, отдавшего власть над Храмом госпоже Зиме перед отъездом. Что же до Снов Зимы, то пока вы не увидите второго солнца на небе, то можете хранить уверенность в том, что взрывной сосуд с сияющим металлом ещё не применён.

– Ага, – глуповато согласился я, припоминая что эти ответы действительно давались мне раньше. – А кто этот крылатый стражник?

Это я спросил, указав налево на военного сотрудника, что стоял чуть поодаль от просторной кровати, покинутой мной только что.

– Телохранитель господина Ювелира. Он прибыл на службу взамен своей коллеги, погибшей при исполнении обязанностей.

– Почему она погибла? – спросил я быстро, лишь бы что-то спросить.

– Мы не знаем, но мастерица Дейрере стала единственной, кого господин допустил служить себе, и эта честь заслужена. Если господин Ювелир получил смертельную рану, значит, она мертва.

– А, ну ясно. Выходит, что вокруг него собралась целая толпа охранников, и всё равно никто не помог, – оценил я ситуацию, как мог. И, хватаясь за эту мысль, как за какую-то сигнальную верёвку, протянутую для того, чтобы меня, как погорельца из огня, вывести к реальности, принялся соображать вслух, – но… всё равно: Ювелира нет в Храме, зачем здесь стоит этот стражник?

И тут же сам понял ответ на свой вопрос – телохранитель заступит на службу в тот момент, когда Ювелир вернётся… домой?

Я огляделся: большая двуспальная кровать. Справа от неё затопили камин, и он горел весело, оставляя в комнате аромат уютного вечера. Прямо напротив изножья расположился книжный шкаф с множеством томов. На золоте корочек занятным образом отражалось пламя, и следить за ним занятие ничуть не худшее, чем просто пялиться в очаг. Как говорил Дракон, Ювелиру нравилось такое?.. Весьма безобидная привычка.

Повертев головой, я заметил, что комната в целом сделана так, чтобы создавать обитателям максимальный комфорт, но что-то меня в ней отталкивало: то ли холод, идущий от стен, то ли отсутствовавшие запахи: женские духи, следы пота на простынях, вчерашняя еда, которую по слабости характера потащили с собой в спальню… Всё то, чем полнились обычно жилые комнаты и бараки, запахи жизни. И их не витало здесь, а потому на подсознательном уровне комната, несмотря на все старания хозяйки, пугала.

Я натянул ботинки на ноги, и как только мне удалось справиться со шнурками, заметил скромно лежащие на богатом покрывале носки. Мир мой от этого стал несколько спокойней и понятней. Носки на покрывале – натюрморт редкой степени обыденности. Я решил продолжать говорить, пока снимаю с босых ног обувь:

– Я в личных комнатах господина Ювелира? А почему не в госпитале, например?

– Господин Конструктор недоволен вами и вашим поведением, молодой господин Китен, – учтиво ответила госпожа Элнара. – Он не хочет, чтобы кто-то видел вас или обращал внимание на вас до тех пор, пока у него не найдётся времени на то, чтобы работать над вами лично. Пока комнаты господина Ювелира пустуют, вам надлежит безотлучно находиться здесь.

– Ага, – уяснил я себе, упаковывая носки, обувь и конечноcти в верном порядке. Безусловно, то, что я услышал, не пришлось мне по нраву, но предъявлять претензии за это хозяйке комнаты, к тому же нежно обо мне позаботившейся, показалось мне глупым и непорядочным.

– Интересно знать, какие сны тут снятся одному из господ Храма и мира? – улыбнулся я, завязывая непринуждённую на собственный взгляд беседу, на что получил ответ:

– Господину не снятся сны, поскольку он не спит. Согласно традиции, один раз в сутки он бывает здесь ради того, чтобы провести гигиенические процедуры и переодеться.

Вот поэтому здесь и не пахнет жизнью, ведь никто не живёт. Разогнувшись, я захотел себя похвалить, но вспомнил, что натянул всю одежду на грязное тело, и чуть не выругался. Однако, поймав себя за язык, улыбнулся ещё раз, преисполнился энтузиазма и отправился в ванную комнату, затормозив на полпути и обернувшись к хозяйке:

– А если господин не спит, зачем ему тогда спальня?

– Порой он делит время с женщиной, – учтиво сообщила мне она, и с этим я удалился уже заниматься собой, но оглянулся:

– Но он же женат.

– Господин не давал клятв верности одному партнёру.

– И… это взаимно? Его жена тоже свободна, и ей не грозит немедленная смерть в случае измены?

– Нет. У госпожи может быть партнёром только её супруг.

– Ага, – сделал себе в голове я отметку и, мысленно раскрыв свою книгу на главе «браки демонов», я уже совсем почувствовал себя свободным для заботы о себе, но вместо того чтобы её оказать, подошел к госпоже Элнаре и прямо спросил у неё, – а вы не знаете, случаем, что делал господин Ювелир за три дня до ранения?

– Этого я не могу знать, – ответила хозяйка вежливо, и я догадался, что не тот вопрос задал:

– А где он находился?

Госпожа Элнара улыбнулась мне:

– Здесь.

– Нет, не здесь – Дракон сказал, что его не было в Храме.

– Господин Дракон сюда не заходил и не мог видеть господина Ювелира, – ответила госпожа Элнара учтиво, и я как-то успокоился сразу. Я опознал в её тоне и манере ведения беседы лёгкую приятную манипуляцию-игру. С её помощью хозяйка комнат заставляла меня сосредотачиваться на простых вещах и отвлекаться от травмы – мне задали задачку, и решение, как водится, содержалось в вопросе. Я выдохнул и сосредоточился.

– Видеть он его не мог, но он и не слышал. Дракон сказал, что не слышал шагов Ювелира в Храме. Они какие-то особенные?

Госпожа Элнара отдала величавый знак согласия, чем меня поощрила и добавила:

– Если господин Ювелир в Храме, то все знают об этом, потому что в ликре Храма и стенах Храма отражается его поступь. Это похоже на биение сердца.

– Так он, выходит, стоял на месте! – потом я задумался. – Он не мог стоять на месте трое суток. Без еды?

– По инструкции я должна предложить господину горячую еду не реже, чем раз в двое суток. Отвлекать господина от размышлений нельзя, и предложенную еду я поставила на оговорённом в протоколе отдалении, но он не коснулся её. Я уверена, что господин размышлял о чём-то важном.

Состроив гримасу, я попросил показать мне именно это место. Оно оказалось в паре шагов от того, где стоял непосредственно я. Итак… на что тут можно пялиться трое суток? Спальня, книжный шкаф, камин… корешки на книгах (но о них я уже упоминал), это узкое дополнительное покрывало на кровати, куда складываешь ноги, если лень снимать комнатную обувь… потолок, газовые рожки, стены без особенной обработки.

Вспомним, что ему нравилось смотреть на ничего не значащие узоры камня, угадывая в них картинки, я отметил себе, что это – вообще единственное, что мы пока что о нём выяснили.

Интересно, что бы я сейчас мог увидеть в монотонных узорах облицовочного материала? Картинку, что всегда рисовал, и серый ветер, всегда мерещащийся мне там? Интересно, как непразднично там, в этой моей картинке всё изображалось, как важен мне этот неуют, словно он один – залог того оконного света. И ведь я никогда не думал, кто может меня в этом доме ждать. Неужели же потому, что я всегда понимал, что, возможно, там никого и нет, и что… что Зима больше никогда не придёт?

А что, если она ушла навсегда, как Хозяин Стальных Крон? Что, если она оказалась рудиментарным демоном, уже давным-давно не нужным миру? Хотя она смотрела мне в глаза, значит, закон механики мира в том, чтобы она опять посмотрела, но если Сотворитель решил иначе? Механика мира мудрее и выше нас, но мы… вне машины жизни… что, если мы действительно вне машины жизни, и ничто не сможет благословить нас в ней своей четко просчитанной логикой?

А если Зима придёт, но не в этот мир, а в Лабиринт, куда так стремилась? Как мне её тогда найти? Если бы я мог только коснуться её, если бы успел, если бы оказался сильнее Дракона, то у меня появился бы шанс однажды снова заключить её в объятия. Но у меня ли? Как вообще работает её Предназначение, по какой формуле нужно описывать событие, которое должно повториться? Я готов идти за Зимой в любой мир, в любой Лабиринт, но как мне, черному коту вне машины мира, найти вход туда? Что мне теперь делать?.. А если она сменит, как Всадница Хаоса, пол?

– Молодой господин? – голос госпожи Элнары заставил меня вздрогнуть, и я улыбнулся, чтобы как-то скрасить то, что отразилось на моём лице, и сделал шаг вправо:

– Действительно располагает задуматься, – сказал я, поймав при этом уголками губ солёную капельку с щеки, решил, что уж это всяко чересчур, и определился с планами, – пойду умоюсь.

И я ушел в ванную, чувствуя себя очень глупо.

Внутри ванной комнаты оказалось довольно просторно. Хотя если точнее сказать, меня, привыкшему к тому моменту входить в подобные помещения только боком и предварительно втянув живот, размеры любой ванной, где можно свободно раскинуть руки, шокировали.

– Госпожа Элнара, – позвал я, подойдя к раковине, – а что это за штучка здесь рядом с зубной щёткой?

– Нужна, чтобы подпиливать клыки, – донеслось из комнат, – иначе механоиды при разговоре с ним чувствуют себя неуютно.

– Интересно, почему бы, – почти искренне удивился я и, гадая какой тут лимит на потребление воды, повернул кран.

Вдоль по довольно необычному, устроенному в виде металлического желоба, смесителю славная, чистая, будто перламутром подкрашенная вода устремилась в объятия раковины, выполненной в тёмном камне, чьего названия я не знал и чьи узоры решил не рассматривать, хотя капли на идеальные полированные стенки ложились красиво, будто становясь тонким дополнением естественной красоты горной породы.

Я почувствовал слабое головокружение и дурноту, сразу же списав их на голод. Моё внимание приковала к себе одна из бусин воды, отскочившая от струи и теперь медленно сползающая вниз. Она казалось какой-то неправильной, словно бы больной, при взгляде на неё я не мог отделаться от чувства неуюта, беззащитности, какие сопровождают дебют лихорадки, это чувство, когда только заболеваешь, я…

Холодные капли дождя падали с высоких грозовых туч. Они разбивались о ещё тёплую от настойчивого солнца твердь и разлетались в сиреневых сумерках несмелой россыпью самоцветов, чей удел – мгновение. Холодные, властные, полные, они скользили по её коже, стекали по шее и ниже – между грудей, скользили от ставших упругими сосков вниз, а новые – ласкали её губы, целовали её веки.

Я был дождём, я обнимал её, уставшую от зноя, я собирался в каждом углублении, я чувствовал, как трепетно её пальцы касались меня, как кожа становилась всё чувствительней, всё отзывчивей. Я целовал её волосы, запутавшись в них навек, потерявшись в этих скользящих по поверхности собравшейся воды путеводных нитях. Я скользил вместе с её пальцами там, на самой кромке белой кожи – по животу, лобку и ниже, глубже.

Она выгнулась, подобрав стыдливо ноги, в сиянии неловко поднятых брызг, блеснувших в затухающем сиянии уходящего дня, но поздно, поздно, я внутри, она почти беспомощна, так желанна и так доверчива ко мне. Каждая клеточка, каждая бесконечно малая часть её тела соприкасалась со мной, а я всё падал, падал с тёмных небес, чтобы слиться с ней воедино. Быстрее, полнее и ближе. Точнее, в абсолютном и неразделимом отныне и вовек единении с её рукой, в уголках губ и тонкой струйкой вниз – от меня она пьянела и смеялась от бесконечного, как первый робкий снег, как холодное счастье пути домой.

…Я вздрогнул. Отошел от раковины, не понимая, что со мной случилось и почему. Такое видение вполне могло стать результатом грубого вмешательства Храма в мой ликрообмен, но ведь я так ни разу и не коснулся ни единой ликровой заводи здесь. Или всё от переутомления, от отчаянья, в котором я находился, от жуткого, гнусного, мерзкого понимания того, что гибель Зимы – это даже не моя потеря, я никакого отношения не имею и не имел к этой женщине, я…

Пятясь, я вышел назад в спальню, будто в ванне жил кто-то страшный и чужой. Как голем-гом из-под кровати или из шкафа, или старичок-скрежет, он задаст тебе вопрос, и ты умрёшь, когда дашь на него третий ответ.

– Я очень рад, что ты почтил меня своим вниманием, юноша.

Вскрикнув, я обернулся на звук голоса и увидел перед собой мастера Конструктора во всей его средненькой красе. Он смотрел на меня с суровой иронией, чуть наклонив голову и вложив руки в карманы. Мне появление этого демона не понравилось. И безопасность. Ею пахли его руки, она мне не нравилась. Вернув собственной осанке какое-никакое достоинство, я вложил руки в карманы (но не «тоже» вложил, а просто вложил, потому что, вообще-то, я сам люблю так делать) и сообщил создателю мира:

– Взаимно.

– Сядь, пожалуйста, – демон указал на стул таким тоном, будто я уже раздражал его и утомил.

– Я постою, – ответил я.

– Какой следующий шаг? – перешел к делу мастер Конструктор.

Я ничего не понял:

– Что?

– Ты действуешь по алгоритму.

– Я не…

– Заткнись, – нетерпеливо оборвал меня демон, но я из принципа не замолчал и договорил о том, что не понимаю, о чём он спрашивает, прямо во время его речи, – ты, скорее всего, не понимаешь, что и зачем делаешь. Но у меня нет времени перепроверять всю математику: один мой брат сейчас ведёт переговоры с психопаткой, а другой уже допрыгался, поэтому я просто хочу знать – какой шаг следующий.

– Я ненавижу математику, – сказал я демону, выцепив из этого потока слов, несколько знакомых, а потом сообщил ему, – я демонолог.

– Да. Всё отлично, ты демонолог. Тебя сделали. Теперь будь паинькой, просто выдавай мне результаты.

Я мило улыбнулся и ничего не ответил. Я всегда так делал, когда видел, что раздражаю кого-то. Пауза затянулась, и Конструктор, вынужденно и уже довольно открыто злясь, вежливо меня похвалил:

– Ты действительно особенный мальчик.

– Я не мальчик, – ответил я и хотел уже продолжать раздражать его дальше, но поймал себя на мысли, что не знаю причины, почему мне так хочется это делать. Мне вспомнилась та капля на раковине и ощущение озноба, что она с собой несла. Подкатила тошнота к горлу.

– Мой брат, ну тот, который допрыгался, – сдержаннее прежнего, как дебилу, пояснил великий демон, – следил за тобой на генетическом уровне задолго до твоего рождения. Ты – часть проекта, не просто связанного с предрасположенностью к мастерству, – это имеет отношение к новой Войной Теней. И вот – все говорят о возвращении Всадника Хаоса, предтечи Лабиринта; Ювелира вывели из игры одним толчком, вторым – оставили Храм беззащитным, и всё, что у меня есть на руках, всё, чем мой недалёкий брат благословил меня на священную войну за мироустройство – это… какой-то дрыщ с задатками алкоголика.

– Да на себя, вообще-то, посмотрите! – закричал, сорвавшись как-то неожиданно для самого себя, я, но в справедливости обвинения не сомневался, поскольку алкоголик уже как-нибудь да разглядит другого алкоголика. – Пусть я нигде не работал десять лет и занимался в основном тем, что пил взаймы, отдавая долг сексом, но это ваша вина! Лично ваша! Вы и ваш братец создали меня таким, какой я есть, и вышвырнули из Храма, оставив без поддержки и понимания, какое у меня в жизни место! Вы, может, знаете, что такое чувствовать себя вне машины жизни, понимать, что у тебя есть назначение, но в полотне Центра о нём никто ничего не слыхивал?! У демонов всегда есть место для Предназначения даже для такого тупого, как в Музыкальной Шкатулке, а у меня – ничего нет! Да все вокруг разговаривают при мне как будто я пустое место!

– У меня нет, – очень терпеливо повторил мне создатель мира, – на это времени.

– Мне совершенно плевать на ваше время! Это именно из-за вас я должен жить, зная, что я сын мерзавца и органической кошки!

– Откуда ты знаешь, кто твоя мать? – тихо спросил меня демон, и я, сам себя испугавшись, хотел уже пробормотать, что, наверное, подглядел это в своей личной карте, когда ту смотрела госпожа Кода, но Конструктор опередил. – Этого ни в одной твоей личной карте нет.

Я собирался что-то ответить, но осёкся. Меня обожгли чувства прозрения и мерзости.

Действительно – как и у многих оборотней, меня мучил определённого рода страх перед знанием о том, кто мои родители, поскольку это могли оказаться органические звери. Как сотрудника Центра меня учили опознавать этот страх в собственных воспитанниках и учили справляться с ним.

Обычно родители-оборотни заботились о двойном кулоне для своих детей – сделанном в виде украшения на шею официальном документе Центра, в котором указаны диджительные и литеральные имена родителей. Но даже самый простой двойной кулон – дорогая штука, позволить его могли не все, к тому же, родители далеко не всегда именно заботились о своих отпрысках, так что психологически о детях-оборотнях (как и вообще о детях) заботился именно Центр.

Как правило, оборотни всегда живут с другим оборотнем-погодкой в поле зрения. Это может быть воспитанник того же работного дома или один из тех, с кем пересекаешься на спортивных секциях или в библиотеке… Как правило, они начинают если не дружить, то общаться с пятого на десятое. В какой-то момент выпивают вместе и идут платить информационную пошлину в Центр, и так узнают, кто их родители.

Маленькая уловка Центра – если родители одного из оборотней не в полной мере живые существа, то и пара оборотней окажется не слишком тесно связана. Ведь после того, как один из них узнаёт, что именно привело к его зачатию, то вряд ли захочет смотреть на второго. Если оба родителя обоих оборотней – нормальные живые мужчина и женщина из механики и плоти, то степень близости ваших подопечных может быть любой, это вообще не важно. А вот если оба они несут в себе печать этой страшной пустоты в душе, то нужно очень постараться, они должны стать лучшими друзьями. Они должны стоять друг за друга стеной, и главное – никогда не становиться любовниками. Потому что эта печаль из тех, что отлично лечит дружба, а любовь делает невыносимой.

Так вот, что касается меня, у меня тоже имелся такой друг, паренёк весьма экзальтированный, ещё хуже в этом плане, чем я. Мы учились вместе, жили в одном работном доме, характерами как-то не сошлись, и… в общем, он умер лет в двенадцать, и я так как-то и не собрался заняться своим происхождением.

Иными словами, я не знал, кто моя мать. И никак не мог случайно узнать. И в то же время я знал. Прямо сейчас, стоя напротив Конструктора, я знал это точно, неопровержимо и совершенно спокойно, как знал, какой у меня цвет волос. Вы же не можете сказать или вспомнить, как узнали, какой у вас цвет волос вне зависимости от того, нравится он вам или не нравится.

Так вот, мне не нравилось, что моя мать – органическая кошка, но я совершенно точно это знал и не знал, откуда знаю. Возможно, дело в Конструкторе. В том, как пахнут его руки, – еле различимый аромат очень тревожил меня и, глядя на его ладони и пальцы, я что-то вспоминал. Я не мог описать этого запаха или с чем-то его сравнить, но знал, чем пахло – солёной водой и безопасностью.

– Скажи, какая у тебя паранормальная особенность, – спокойно произнёс Конструктор, – скажи, ради чего мой брат заставил меня однажды спасти твою жизнь, отказав в этом многим другим существам, более достойным.

– У меня нет никакой особенности, – прошептал я, отступив на шаг и попытавшись спрятать глаза, потому что мне хотелось больше места для себя, больше воздуха. Захотелось сесть, но найти глазами стул я не смог, и это заставило меня собраться, а за собранностью пришла злость, – вы не имели права создавать меня и бросать наедине с моими стремлениями одного!

– Мы все – рождённые и нерождённые – созданы и все не такими, какими хотели бы. Демоны неизменны и не могут выбирать свой путь, а ты имел на это время, юноша, и что я вижу? Ты сляпал себя из каких-то нелепых обид и теперь этот сопливый комок сожалений пытаешься впихнуть мне как нечто, что я должен довести до ума? Как мою ответственность? – Конструктор посмотрел на меня и, наверное, ожидал увидеть в ответном взгляде что-то вроде раскаянья, смирения или ещё какой-то чуши в этом ключе. Я и правда его проявлял – я истово, сверхвозможно смирялся и делал всё, чтобы не дать волю кулакам. Демон заключил:

– Мне жаль потраченного времени и жизней, которых я не спас, гоняясь по подвалам за этой органической кошкой, пытавшейся спрятать своих котят от поднимающейся воды.

Я дал в морду.

Сказать, что прилетевшая мне ответка оказалась неслабой, значит, сильно приуменьшить качество постановки удара мастера Конструктора.

На какое-то время я забыл о своих обидах, о горе и даже о потере Зимы, поскольку всё, что я мог делать, это валяться на полу, беспомощно перебирая ногами, в какой-то глупой надежде уменьшить этим боль в печени. Я ни о чём не думал и даже воздух не мог глотать, может, даже на какое-то время потерял сознание, а когда проморгал слёзы и начал немножечко соображать, то разглядел у себя над головой органическую серую полосатую кошку, явно из дворовых. Она смотрела на меня с кровати, поставив лапы на изножье:

– Мне кажется, что сейчас хорошее время для сделки, живой, – мягко сообщила она, и я, уронив из уголка глаз горячую каплю, прошептал со всем жаром озарения, пронзающего грудь:

– Мама!..

– Головой ударился? – осведомилась она, и я действительно как-то в этот момент одумался. Застонал, собрал себя в кучу и сел. – Тебе лет тридцать, твоя мама давно уже в Лабиринте, сколько бы она ни прожила.

– Да, да, – согласился я, соображая, как бы теперь встать и перебраться на кровать, чтобы полежать спокойно. Мне сейчас не помешал бы сон и после, конечно, горячая еда.

– Слушай, сделка такая – я покажу тебе, как выбраться отсюда и добраться до Святилища.

– Мне туда не надо.

– Надо, поскольку Часовщик не смог договориться с Оружейницей, и та претендует на Храм. Её притязания очень сильны, поскольку она наследует обоим хозяевам Храма – и Зиме, и Ювелиру. Так что единственный его выход не допустить Оружейницу к Последнему Порогу – это призвать новую инкарнацию Зимы. И пока ритуал ещё не завершен, тебе очень нужно попасть в Святилище, ведь Зима влюбится в первого мужчину, представшего перед ней, и через него осознает себя. Ты же, наверное, этого хочешь.

– О, Сотворитель, что ты несёшь, умертвие? – простонал я, тяжело дыша и думая, как бы встать на ноги, не особенно сильно себя этим травмировав. – Откуда ты знаешь всё то, что говоришь?

– Подслушала, разумеется, и сделала выводы. Я на редкость внимательна и не менее предприимчива. Я дам тебе шанс добиться своей женщины, но плату нужно будет внести прямо сейчас.

– Какую? – спросил я и прежде, чем она ответила, взлетел на ноги, вовсе забыв о своей бедной печени. – Вон! Иди вон отсюда, прочь с глаз моих, пока я не свернул тебе шею! Ты – не-живущая дрянь, и причинение тебе смерти – не убийство!