Читать книгу Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия - Нелли Карпухина-Лабузная - Страница 18

Да, нет, скорее, Нина.

Утопавшее зимой село в сугробах, летом, буйно цветущее и растущее, некогда было оно богатым и привольным, богатевшим от наезда сюда отовсюду прасолов (купцов, торговавших солью) да чумаков. И название оно носило, скажем, такое: «Лабазинка».

Выросла у родителей, людей для села совсем уж обыкновенных. Мать всю жизнь горбатилась в саду да огороде. Отец, как все мужики села в празднички да и будни не за грех считал самогончика-первачка попить, да в кругу таких же любителей выпить вволю полаяться на власть да нудного соседа.

А девочка выросла хорошая. И красивая: статная, с высокой грудью, ловкая да храбрая. И в саду первая для матери работница, и в школе (девятый класс заканчивала) почти отличница, и по дому мастерица. А какие пирожки умела печь!

Девчонку такую даже солдаты не трогали, сами почти все из сел да деревень. Они такую за честь имели бы в жены взять, а не так, побаловаться от родителей да от невест подальше. Да и Нинка могла бы сдачи дать да так, что света белого не взвидишь, не то что ротного!

И расти бы дальше Нине, как цветочку лазоревому, родителям на утешение, селу на удивление, добру молодцу на счастье.

А хотите «лав стори»?

Сейчас так модно читать наиглупейшие любовные романы, да фильмы до одури смотреть на всю ту же вечную тему о «любви-дружбе», бесконечные сериалы пережевывая, как жвачку, приторную и такую же вредную.

А тут вся история из жизни, с такими кипучими страстями, что куда там сериалу с очередной Марией или Анжеликой.

Аккурат к Нинкиным выпускным появился в селе парень удалой да молодой. Только после армии, он лихо гонял на батькином мотоцикле по селу, пугая кур. Жених, прямо сказать, был видный: не с сельским «трехогородным» образованием, а закончил какое-никакое ПТУ, да отслужил армию, благополучно за два-три барашка миновав «горячую точку».

Мать в нем души не чаяла. Сама была не из бедных, и сыну готовила жизнь прекрасную. Мотоцикл подарили ему это так, для баловства. И невесту хотела хорошую, то есть богатую. Ну и не Нинку, само собой. Зачем ей бедная бесприданница, да еще с язычком, что твоя бритва. Нам бы невестку тихую да спокойную, да с машиной-квартирой в приданое. Вот было бы счастье молодым.

Уж не знаю, пела ли мать в уши сыночку ненаглядному, или сам он из подлецов родом, только влез он в Нинкину комнату ночью. Да и остался там. Родители её или не услышали ночных шорохов да вскриков, или не захотели слышать с дальней мыслью, что такому зятьку только радоваться должно. Нинка поплакала-поплакала, да и успокоилась.

Парень вроде нежный попался, от неё до поры до времени отказываться и не думал, женихался по-обычному. На танцы водил, на мотоцикле катал. Вот роз, само собой, не дарил: где уж в селе покупные розы-то? А в район за розами смотаться? Ёще чего, идти на такие затраты, раз Нинка и так согласная.

Как только следы их любви стал уж оченно явно проявляться и по осени Нинка в старенькое свое пальтишко уже не влезала, несостоявшаяся свекруха развернула бурную деятельность. Язык её доставал Нинку везде: в магазине, и в медпункте, ну и, знамо дело, в школе.

Нинка скрипела зубами. Но школу закончила! Учителя, сельская интеллигенция, особенно если не из села родом, Нинку поддержала. Кто словом её ободрял, а кто и куском хлеба да пеленками-распашонками отдаривал.

Родители Нинкины повели себя в точном соответствии с сельским кодексом чести. Решили, что им кумушкам сельским на язык зачем попадаться?

Ох уж эти кумушки! За что ненавижу я село, так это из-за них, треклятых. Их охочесть знать всё и обо всех поражает. Никакой компьютер не удержит сразу в памяти всё то, что обычнейшая сельская кумушка помнит, хоть ночью разбуди. Хоть днем по башке тресни, выложит сразу всё о ком хошь.

Переселяясь волею судьбы в города, эти дамочки (занятие, в основном, это женское, у мужчин память-таки слабовата будет) и там занимаются главным для себя в жизни: косточкомоем ближних и дальних своих.

Ни образование, ни общественное положение тут роли не играет: я знала таковых кумушек и среди адвокатесс и судейского корпуса, и среди обслуживающего персонала такие встречались.

Всегда загадкой для меня было, зачем это им надобно? Не успев придти на работу, они группировались у главного своего центра, самой активной из них, и начиналось, боже ты мой! Весь город как на ладони: и кто с кем, и кто откуда. И кто зачем…

И ни о ком хорошо. Даже если через натужно-елейное: «как ее… (имярек) жалко…»

Только одна из них на моей памяти извлекала практическую пользу из своего кладезя злословия. Она служила у мафии чем-то вроде «базы данных» на людишек города. Весь компромат держался в одной башке. А учёные говорят, что мозг человека работает только на десять процентов. Уверяю, у главной кумушки мозг вырабатывался на все сто.

Ну а все остальные? Ну да бог с ними, не моя задача ковыряться в их поганеньких душах.

Так вот, родители Нинки от неё не то чтобы совсем, но всё же отказались: ни пеленок, ни распашонок, ни слова участливого от матери да отца она не услышала. Только шипели: «гулящая», как клеймо страшное и поганое, навесили на собственную дочь.

Нинка не сдалась! Настенька родилась славная, крепенькая, язычок поганенький свекрови её не доставал: росла да агукала. Нина дочку любила до безумия: «сама выращу»! Папаша, тот кроме телеграммы в роддом «назови дочку Настенькой» ничем более не проявился. Исчез из села. Не подвиги поехал свершать, чисто-начисто струсил.

Нинка плакала или не плакала, суть уже и не важно. Не больно поплачешь, коли молоко пропадать из-за слёз начинает. Дитё кормить, оно важнее будет, чем по блудному папаше слезинки проливать.

Но куда нам без экономики? В самой красивой «лав стори» без экономики никуда.

Как то есть без денег, прожить? И дитя кормить чем-то надо, и самой с голоду пропадать неохота. Тут кто-то из учителей надоумил в город к юристу съездить: может, какие права у Нинки-то есть?

Так Нина попала ко мне.

Не буду вдаваться в юридические тонкости этого довольно сложного с точки зрения гражданского права дела. Ликбез на дому вам зачем?

Дело тянулось полгода. Против нее ополчились не только «свекровкина» родня да «общественное мнение» родного села. Это было пока полбеды.

И не то, что против нее адвокатом в процессе выступало местное юридическое светило (царство ему небесное!) того времени. Свекровь расстаралась, суетилась недаром и не даром. Это тоже ещё не беда. И даже то, что судья вначале занимал позицию вроде как против нас, тоже было неважно.

Для Нины ударом, да еще и каким! было участие в процессе «папаши», назовем его Виктором. Надо же, память стёрла даже поганое имя его.

Виктор в процессе вел себя, ну как вам описать? Уж не уж, угорь не угорь, но извивался как чёрт на сковородке: и я это не я, и лошадь, то есть дитя, не моя.

И Нину чернил, да так старался, как он представлял, интеллигентно: и что зачем меня ошельмовала, я ведь чистенький да красивенький тут стою, прямо картинка писаная. И все старался на публику работать, которой в зале то и не было.

Такие процессы всегда закрытыми бывают, и слава Богу. Не то все кумушки села, а для бешеной собаки сорок верст не крюк, оккупировали бы места в небольшом зале суда, отнюдь не зрительном по предназначению.

И как самый весомый аргумент предъявлял свидетельство своё о браке с другой особой. И что дитя там уже ждали. В том, стопроцентно законном браке.

Если бы не та телеграмма (помните, «назови дочь Настенькой»), что он из Алушты с командировки послал, может, отвертелся бы молодец от закона.

А так признали его отцом ребенка. Кстати, копией папы с громадными голубыми глазищами. Алименты присудили ребенку платить, да Нине немного с того перепало.

Всё по закону, по совести всё.

Правда, побегала свекровушка, понагадила: и дорожку чем-то вредненьким ребёнку подсыпала, и Нинку по всем кочкам честила-мерзила, да и мне, грешной, говорят, доставалось немало. Но это так. К слову пришлось.

Да ещё предлагала откупиться от внучки непризнанной: «я тебе, Нина, деньги на машину, ты от отцовства да алиментов откажись».

Нина, закалённая в битвах за это столь долгое для неё время, отказалась. «Свекровь» аж зашлась: как эта малая с…ка ей смеет перечить!

И пустила в ход тяжелую артиллерию.

Это сейчас мы красиво так слова обставляем: «чёрная магия», «эзотеризм» и прочая дребедень.

А тогда было просто: ведьма, и все тут! Село и так поговаривало, что Нинкина «свекровь» такими вещами издавна балуется, а тут всё воочию стало.

Нинка и это вытерпела.

Я до сих пор поражаюсь не то что бесстрашию этой девочки, а какой-то внутренней правоте, убеждению. Что если я права, мне и чёрт не страшен, а Бог тот всегда поможет. И всегда в разговоре ни о ком плохо. Всегда тактична. Горда. И… спокойна. В столь юном её существе такие качества не могли не породить вражду в душах чужих и подленьких (это я о кумушках), а уж в душонке «свекровушки» ненависть смертную, безрассудную.

Только палка, она ведь всегда о двух концах.

А конец у истории страшен.

Не для Нины. Тут, как в обычной «лав стори» всё стало о, кей!

Я встретила её через несколько лет, абсолютно случайно, на маленьком вокзальчике. Стройная, красивая дама, при ней крутится шустрик глазастик-девчушечка – Настенька. И муж рядом. Нет, не Виктор. И слава Богу! Так не хотелось, чтоб всю судьбу с ним связала. Другой, лет тридцати, обыкновенный мужчина. И не красавец, и не урод. Надёжный. Приезжали они из села Настеньке обутку к школе купить.

Выходит, та палка ударила не её.

Женился наш Виктор по самой надёжной любви: «на машине да квартире симферопольской», да в придачу к приданому дочку начальничка прихватил. Так в Симферополе и зажили, не бедствуя.

Виктор, как сыночек весь маменькин, в село наезжал, мамашу проведать. Летом, когда пыль на дороге столбами стоит, катался на мотоцикле. Однажды на ровной дороге да с мотоцикла-то – бац! Не насмерть. Но инвалидность какую-то там получил.

Попозже лихо настигло другое.

В положенное время, на совершенно законных основаниях родила ему его абсолютно законная супруга, что дочкой начальничка была, ребёночка.

Сухоручку.

Я не знаю как там по медицине такое называется, но в народе это зовут «сухоручка». Когда рука у ребенка как лапка цыплячья, и не растёт.