Читать книгу Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия - Нелли Карпухина-Лабузная - Страница 21

А как всё красиво начиналось!

Попал с помощью «волосатой» руки на хорошую должность, да ещё в центре города. Коллектив небольшой, но стабильный. Главбух, так просто золотко. Кроме «да, Виталий Петрович», и слышно ничего не было. Ах, как красиво всё было. Сделать 9 мая для ветеранов праздником светлым, да боже мой, за милую душу. И подарки дарили, и скатерти накрывали, солдатскую кашу да фронтовые сто грамм для ветеранов – пожалуйста, с нашим на то дорогим удовольствием.

И сильные мира сего принимали участие в столь благодатной акции. Правда, за отдельно накрытым столом, где не только сто грамм да солдатская каша на столе сиротствовала, а и ещё кое-что, более приятное начальственному глазу и рту наличествовало. Был, там, кстати, и наш общий знакомый. Тот самый прокурор, что санкцию на арест давал. Не брезговал, наверно, и икорочкой, и коньячком со звёздочками.

Много, много полезных для города мероприятий сделал Виталий Петрович. Депутаты в очередь становились ручку пожать, спасибо сказать. И мэр города тоже ручку жал, спасибо высказывал, работников своих от культуры в помощь давал. Работники те, скорее, работница, начальник отдела культуры, помощь посильно, себя не забыв, оказывала. Старалась, хлопотала, с директором театра свела, шустрым и наглым.

Ах, как весело было в городе жить.

И ремонт провели, и мебель для помещений доставали. Кое-что из мебели и домой перетащил: ну как же, быть у ручья и не напиться?

И на грешки Марьи Васильевны глаза закрывал: баба по мелочи «обналичку» шустрила, сапоги-босоножки дочерям покупала.

Погорели на мелочи.

Обиделась главбухша на то, что начальнику в кабинет шторки новьём-новые повесили, а ей достались шиш да маковка. Ну и накатала донос на Петровича по всей форме, на листах эдак десяти. И отнесла куда надо. А те, кому она свой донос принесла, в столицу бегом доложили: мы накрыли жульё, которое воровало и ворочало такими миллионами, что мама не горюй.

И сверху сказали «фас».

И взяли хлопчика под ручки белые, в камерку тесную да мрачную на месяцев восемь и закатали.

Что-то в этом деле взяло меня за живое: воровать так вместе, а сидеть так один Виталий Петрович? Жалеть я его не жалела: во-первых, жалость не профессиональное чувство. Во-вторых, перед законом он таки виноват. А в третьих взыграла профессиональная жилка: раз против меня вся милицейско-прокурорская рать, я, что, ничего не могу? И пусть они на правах свидетеля Марью Васильевну в деле поначалу держали, пусть за Петровича друзья да приятели-депутатики и не думали заступаться. Даже характеристику заслуженную и то не давали, то с опозданием на два дня в суд принесли, когда санкция на арест была судом пролонгирована. Да, крепко мужику не повезло. Но больше всего меня задела наглость Марии Васильевны: обещанная ментами милость быть свидетелем в случае полной сдачи своего патрона грела ей душу. И распустила бабёнка свой язычок. А как же! Ей заранее простили и грешки в виде обналички, и то, что она сотрудникам только часть зарплаты выдавала, присваивая от каждого трудяги себе по жадности своей, и т. д. и т. д. Сядет, расставит по-хозяйски в следственной комнате ноженьки мощные, ротик откроет, и грязь полилась!

Я, наверно ставки (очные ставки. Следственное действие, призванное устранить противоречия в показаниях) две выдержала, а потом начала придавливать бабу: скажите то, да объясните мне сё. Мне даже нравиться начало, как женщина эта учила меня, неразумную, азам своей хитрости.

Следователь (кстати, следователя мы поменяли). Пришлось к прокурору региона мотнуться. Ой, это отдельная история! Не утерплю, расскажу.