Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том шестой - Нелли Шульман - Страница 4

Вход в парк Горького украсили кумачовым лозунгом: «Москвичи! Встретим ленинскую годовщину и первомай ударным трудом!». По лазоревому небу неслись легкие облака, с реки слышалась далекая музыка:

А за окном стоит весна, а за окном стоит весна,

Весна по имени Светлана.

– Вчера был первый день навигации, – вспомнила Леона, – Мотя собрался прокатиться на трамвайчике, – Гурвич обещал мальчику поездку на Первомай.

– На настоящем катере, – ласково сказал он за домашним ужином. – мы отправимся на дачу к дедушке Лене и погостим у него до дня Победы. То есть вы с Ларой погостите, – Мотя приуныл, – мне надо вернуться в столицу, дела не ждут, – Леона погладила Мотю по голове.

– В июне мы полетим на море и поселимся на настоящем острове, – Гурвич сообщил ей, что скорые роды пройдут, как он выразился, под наблюдением лучшего врача СССР.

– Академик Давид Самойлович Мендес, – благоговейно добавил Паук, – он консультирует Леонида Ильича и членов Политбюро. Он спас мне жизнь после ранения, – тонкий шрам на шее Гурвича был почти незаметен, – мы, можно сказать, друзья. Это самые надежные руки страны. Тебе понравится в тамошнем институте, милая, – Леона услышала о личной вилле, бассейне и пляже белого песка.

– На острове не так жарко, – добавил Гурвич, – море дает о себе знать. Отдохните с Мотей до конца лета, а я буду вас навещать, – Паук собирался присутствовать на родах.

– Он ходит со мной к врачу, – Гурвич не пропустил ни одного приема, – хотя и здесь врач у меня проверенный, – Леона наблюдалась в ведомственной поликлинике. Доктор обещал ей легкие роды.

– Ребенок лежит правильно, – сказал он, – с весом все в порядке. Вы здоровая, молодая женщина, – Леона занималась йогой и ездила в закрытый бассейн, – все пройдет отлично…

Паук не захотел узнавать пол будущего ребенка. Леона подозревала, что в обыкновенных женских консультациях ультразвуковых аппаратов и в глаза не видели. Ведомственную поликлинику Комитета, разумеется, оснастили новейшей техникой.

– Он сказал, что обрадуется и девочке и мальчику, – Леона покосилась на свой аккуратный живот, – мама говорила, что девочка забирает красоту, – она услышала веселый голос:

– Но это предрассудки. Я отлично выглядела, когда тебя носила и до последнего месяца выступала в суде. Тогда на такое смотрели косо, – Кэтрин затянулась сигаретой, – но мне было наплевать, а твоему отцу тем более. Он поощрял меня участвовать в делах, не считая беременность болезнью, – незаметно для Моти Леона сжала руку в кулак.

– Он не был моим отцом. Но я не виню маму, она считала, что так лучше и папа тоже все знал, – девушка очнулась от перелива звонка. Мотя получил подарок к Первомаю, яркий американский самокат. Опробовав его на дорожках двора на Фрунзенской, мальчик выпросил себе прогулку в парк Горького.

– Папа на работе, – погрустнел Мотя, – хотя сегодня воскресенье. Уроки я сделал, стихотворение к празднику выучил, – завтра Леона шла на школьную постановку к дню рождения Ленина, – погода сегодня хорошая. Мухтар останется дома, – овчарка разлеглась на залитой солнцем веранде, – чтобы тебе было легче, Лара…

Мотя трогательно о ней заботился. Мальчик убирал в своей комнате и даже научился готовить себе завтрак.

– Когда родится сестричка, – говорил Мотя, – я буду ее купать и кормить, – Леона подмигнула ему: «А если получится братик?». Мотя задумался:

– Братик тоже хорошо. Он пойдет в суворовское училище, но я к тому времени буду его заканчивать, – после четвертого класса Мотя отправлялся в казарму в Филях. Леона не собиралась спорить с Пауком.

– Мотя не мой сын, – она вздохнула, – а будущий ребенок тоже не от Паука, хотя он никогда об этом не узнает, – в очередной передаче, вынутой Леоной из тайника в Нескучном Саду, ее поздравили с успехом первого этапа задания.

– Теперь Паук вам доверяет, – читала Леона, – ваше положение очень надежно, – она не собиралась провести всю жизнь в Советском Союзе.

– Рано или поздно меня отзовут отсюда, – сказала себе Леона, – а с ребенком я что-нибудь придумаю, – Паук хотел назвать дочку Лизой, в память его матери.

– О которой он мне тоже врет, – Леона раздула ноздри, – она не погибала на войне, ее убили русские в Берлине, в сорок восьмом году. Ее похитили и хладнокровно расстреляли с ее мужем и майором Мозесом, – Паук не упоминал и о его сводном младшем брате.

– Он врет, как дышит, – Леона с Мотей встали в очередь к лотку с мороженым, – пошел он к черту, я не хочу о нем думать, – разобравшись с сейфом Паука, Леона аккуратно фотографировала все документы, однако она пока не встретила упоминаний о докторе Смите.

– Или о номерных заключенных в Казахстане, – ей сообщили о судьбе месье Ламбера, – но зато он притащил домой другие важные сведения, – Леона сообщила в ЦРУ о некоем Соколе, работнике компании, связанной с НАСА. Агента завербовали совсем недавно.

– Его сослуживец, Снеговик, тоже работает на СССР, – Леона расплатилась за пломбир для Моти, – дома разберутся, кто они такие, – Мотя облизнулся.

– Очень вкусно, спасибо. Лара, как ты думаешь, – он подергал девушку за рукав тренча, – папа вернется домой к вечеру? Сегодня играет «Динамо-Москва», матч будет в Тбилиси, – Мотя покрутил головой, – их «Динамо» тоже очень сильная команда, – Мотя ходил с отцом на домашние матчи московского Динамо.

– Непременно вернется, – отозвалась Лара, – а я сделаю хот-доги, только не американские, а французские, – Мотя любил именно такие сосиски.

– Ура, – обрадовался мальчик, – я покатил, приходи на детскую площадку, – Мотя проехал мимо трусящего на поводке черного пса. Собака приветственно залаяла, Леона замерла.

– Это Принц, – она свернула на аллею, – нельзя, чтобы Джошуа меня встретил, это запрещено правилами разведки, – изучая обложку «Здоровья» в газетном ларьке, Леона оглянулась. Она ожидала увидеть Бена, но Джошуа был один.

– Вернее, с девушкой, – красивая брюнетка носила джинсовую юбку и мотоциклетную куртку, – наверное, она тоже из посольства, – Леона почувствовала странную тоску, – они меня не заметили, путь свободен…

По тем же правилам ей полагалось сообщить кураторам о спутнице Джошуа, однако Леона не сомневалась, что брат осторожен.

– Девушка западного вида, – она пошла на детскую площадку, – дипломатам запрещено заводить местные связи. Ерунда, незачем городить огород, – тоска все не уходила.

– Не стоит больше оглядываться, – Леона помахала Моте, – пусть мой брат будет счастлив, – слезы выступили на глазах, девушка велела себе собраться.

– Забудь о случившемся в Ардморе, вы тогда ничего не знали. Он забыл и ты забудь, – достав из сумочки томик Чехова, Леона опустилась на скамейку.

Черная мотоциклетная куртка валялась на половицах тесной прихожей. В единственной комнатке квартиры на потертом ковре лежали скомканные джинсы Джошуа. Рубашка свешивалась со спинки старомодного стула, рядом бросили шелковый бюстгальтер. Джошуа не мог покупать вещи у фарцовщиков или заказывать подарки по дипломатическому каталогу.

– То есть женские вещи, – поправил он себя, – это будет подозрительно, но теперь Айелет берет у меня деньги, – сначала девушка наотрез отказывалась от долларов.

– Ты можешь подумать, что я встречаюсь с тобой из-за… – она покраснела, – но это совсем не так, – Джошуа отозвался:

– Ничего я не думаю и не собираюсь. Разреши мне тебя побаловать, – он ласково поцеловал девушку в нос, – мы не можем открыто пойти в кафе или в театр, а мне хочется сделать тебе подарок…

Они устраивали, как невесело говорил Джошуа, конспиративные свидания, покупая билеты на в консерваторию или зал Чайковского. В антракте, смешавшись с толпой, они с Айелет могли поговорить.

– Но иначе нам видеться нельзя, – Джошуа скрыл вздох, – вернее, можно, но только в Парке или здесь, – Джошуа потянулся, древний диван заскрипел.

– В день святого Валентина рухлядь едва не развалилась, – вспомнил он, – тогда я пришел с цветами и сказал, что люблю ее, – чтобы отыскать мисс Штейнман, Джошуа пришлось опять посетить хоральную синагогу. На утренней молитве в субботу он заметил на женской галерее знакомую красную шляпку.

– И она меня увидела, – Джошуа улыбнулся, – я боялся, что она уйдет, однако после службы мы встретились внизу…

Январь выдался сырым, прошлогодний снег на улицах центра стремительно таял. Оставив Импалу на улице Хмельницкого, Джошуа с Айелет, как он называл девушку, прошли пешком до Замоскворечья.

– И вернулись к машине, – он погладил рассыпанные по его плечу локоны, – мы говорили и не могли наговориться, – Айелет соблюдала кашрут, но позволяла себе черный кофе. В кулинарии на улице Хмельницкого, устроившись за круглым столом, девушка невесело сказала:

– Спасибо за прогулку, мистер Циммерман. После смерти Бориса мне не с кем, – она поискала слово, – поделиться горестями. На западе ходят к аналитикам, но в СССР такое не принято. У меня есть друзья, однако у них свои заботы. Получается, что я вас использовала, – ее пальцы задрожали, – вы не обязаны меня выслушивать, – Джошуа коснулся ее руки.

– Мисс Штейнман, я все понимаю. Я тоже сирота, я потерял мать подростком. Я сожалею о случившемся с вашем мужем, – Айелет рассказала ему об опале Штейнмана, – только нельзя называть это смертью, это убийство, – девушка кивнула:

– Именно. Борис надеялся вырваться из советского ада, – серые сумерки окутывали улицу, – хотели оказаться в Израиле, но этому не суждено сбыться, – Джошуа серьезно ответил:

– Никогда не говорите никогда. Ваше заявление лежит в ОВИРе. Может быть, вам разрешат покинуть СССР… – Айелет печально сказала:

– После убийства Бориса мне пришлось заново собирать документы, потому что я теперь вдова. Прошлое заявление провело в ОВИРе два года без движения, а нынешнее я подала только в декабре, – в кулинарии Джошуа попросил разрешения позвонить ей. Айелет помотала головой.

– Лучше не надо. Говорят, что Комитет прослушивает телефоны обратившихся в ОВИР. Я наберу ваш номер из городской будки, так безопаснее, – Джошуа грустно сказал:

– Я понимаю, мисс Штейнман. Когда девушка обещает сама позвонить, она не хочет звонить, – ее нежная щека зарумянилась: «Я не такая девушка, мистер Циммерман». Джошуа все было ясно.

– Надо подавать заявление в ЗАГС, – Айелет уютно прижалась к его боку, – с иностранцами расписывают только в одном ЗАГСе, – он напомнил себе выяснить, где именно, – надо ждать три месяца и собрать очередную кучу бумаг, но проклятый СССР не запретит нам пожениться. После этого ей не будет страшен никакой ОВИР и вообще ничего будет не страшно…

Джошуа думал о хупе на Истерн Парквей, о ремонте в городской квартире и домике на Лонг-Айленде.

– Бен обрадуется, – понял Джошуа, – он тянется к женщинам, ему не хватает матери, – Айелет знала о мальчике, но пока с ним не встречалась. Джошуа не хотел ставить девушку под удар.

– За мной следят, – признался он, – одному в машине стряхнуть комитетчиков легче, а с Беном я не рискую нарушать правила.

Детский сад посольства выехал на дачу в Серебряном Бору. Вчера, после утренней прогулки с Принцем в Парке Горького, Джошуа в компании зверей отправился к Бену. Коллеги тоже приехали навестить своих малышей. Вечером на лужайке устроили барбекю.

– Принцу и Гудзону полезно побыть на природе, – хмыкнул Джошуа, – они обжились на даче. Хорошо, что Айелет вчера была со мной в Парке, – он поцеловал мягкую шею, – она полуночница, ей надо дышать воздухом, – девушка снимала квартиру, как она выразилась, по дешевке.

– Я нашла хозяйку через московских друзей, – объяснила Айелет, – она нянчит внуков и здесь не появляется, – на рабочем столе девушки рядом с пишущей машинкой лежала растрепанная стопа бумаги и книжка в бумажной обложке: «No Name in the Street». Для мартовского номера «Иностранки» девушка перевела отрывки из автобиографической книги Джеймса Болдуина. В СССР любили печатать афроамериканских авторов.

– Но у вас никогда не признают, что он гомосексуалист, – заметил Джошуа, – у вас и о Чайковском такого никогда не скажут, – Айелет надеялась, что книгу издадут полностью.

– Скоро ей не придется переводить, – Джошуа потянулся, – вернее, она займется переводами с русского на английский, – Джошуа пока не говорил о девушке посольским коллегам.

– Павел тоже ничего не знает, – он не сомневался, что Айелет понравится другу, – после праздников я все ему расскажу, – девушка зевнула.

– Ты скоро уезжаешь, – в ее темных глазах плавала дремота, – а я заснула, мне так неудобно, – длинные ресницы дрогнули, Джошуа шепнул:

– Тебе надо отдыхать, ты устаешь. У меня есть пара часов, ничего страшного, – от девушки веяло домашним теплом. Джошуа натянул на них одеяло.

– Так уютнее, – Айелет сонно улыбнулась, – давай на неделе опять сходим в Парк Горького, – Джошуа стали поручать выемку подарков от Леоны, – я заеду за тобой, проведем день вместе, – Айелет обняла его.

– Хорошо, милый. Иди ко мне, – она потянулась к Джошуа, – ты мне приснился. Мне надо сказать тебе что-то важное, но не сейчас…

Горячее, нежное обожгло ему губы, Прижав девушку к себе, Джошуа пробормотал: «Я так люблю тебя, так люблю».

Дубовые двери аудитории Института Стран Азии и Африки на Моховой с утра снабдили табличкой: «Идет защита диссертации. Вход только по пропускам. Просьба не беспокоить». Пропуска проверял подтянутый парень в неприметном пиджаке. Машинописный список допущенных на защиту завизировали двумя печатями.

Рядом с каждым именем красовалась личная подпись члена комиссии. Третьего дня доценты и профессора получили в деканате машинописный лист с обязательством о неразглашении секретных данных. Такие защиты были в Институте обычным делом.

– Жаль, что ему не удалось продолжить занятия «Сном в красном тереме», – заметил один из профессоров коллеге, – хотя, разумеется, его нынешняя тема более актуальна…

Залитую солнцем аудиторию осенял портрет Владимира Ильича. Рядом вилась выписанная золотом цитата: «Международный пролетариат является единственным союзником всех трудящихся и эксплуатируемых народов Востока».

Соискатель носил отлично сшитый серый костюм. Рядом с пламенеющим на белоснежной рубашке галстуком блестел партийный значок. По стенам аудитории развесили аккуратно вычерченные ватманы. Каждый снабдили заголовком: «Роль СССР в подготовке военно-политических кадров Китая в 1920-30-е годы». Оглядев немногих членов комиссии, Павел обаятельно улыбнулся.

– С точки зрения международного коммунистического движения подготовка в СССР китайских политических и военных кадров является важным актом СССР в теории и практике пролетарской мировой революции. ВКП (б) в духе интернационализма считала китайскую революцию важной частью мировой коммунистического движения и всячески ее поддерживала.

– Обратимся, товарищи, к письму Владимира Ильича Ленина Александру Даниловичу Горскому, – Павел подошел к ватману, – в 1920 году товарищ Ленин, планируя создание будущего Университета Трудящихся Востока, поручил товарищу Горскому обратить особое внимание на связи с китайским пролетариатом.

– Дорогой Саша, – выразительно прочел Павел, – замечательная идея – заняться китайским языком перед отъездом на Дальний Восток. Я рад, что ты вскоре сможешь говорить с нашими китайскими товарищами, – Павел не сомневался, что позер Горский преувеличил свои успехи, – Китай для нас чрезвычайно важен, – Павел поднял указку, – и я думаю, что тамошние коммунисты скоро создадут свою партию, – он добавил:

– Владимир Ильич, в своей гениальности, оказался прав. Через год на первом съезде коммунистов в Шанхае китайские товарищи действительно образовали свою партию. Однако теперь мы знаем, что ее непосредственным вдохновителем являлся Александр Данилович Горский, передавший китайским товарищам мудрые идеи Владимира Ильича…

Павел даже гордился найденной в трижды засекреченном архиве ЦК КПСС торопливой запиской. Весточку доставили в Москву за две недели до гибели Горского в паровозной топке под Волочаевкой.

– Дорогой Володя, – Павел откашлялся, – я встретился с перешедшим границу замечательным марксистом, товарищем Ли Дачжао. Он горит энтузиазмом. Я уверен, что он и другие китайские товарищи приложат все усилия и разбудят трудовые массы этой великой страны, – Павел поправил галстук.

– Ли Дачжао действительно стал одним из организаторов первого съезда китайских коммунистов. Он был злодейски убит гоминьдановцами в 1927 году, – говоря, что о встрече Горского и Ли Дачжао никто не знал, Павел немного лукавил. Работая в Пекине, он услышал от Пенга, как выразился приятель, партийную сплетню.

– Документов не осталось, – предупредил его Пенг, – но якобы Мао слышал о встрече от покойного товарища Ли, они дружили, – Павел отступил от ватмана.

– Товарищи члены комиссии, спасибо за внимание. Я готов ответить на ваши вопросы, – диссертацию Павлу пришлось написать, как он шутливо говорил, следуя примеру Достоевского.

– Практически за месяц, – он бросил взгляд на переплетенные в темно-зеленый дерматин книжки, – учитывая, что меня никто не освобождал от работы над сценарием и пьесой.

Казахские шоферы стали для Павла дойной коровой. Повестью заинтересовались в странах народного социализма, готовились немецкое и польское издания. В «Юности» Павлу намекнули, что ждут от него, как выразился Полевой, большого романа.

– Можешь послать твоего героя-журналиста собкором в Америку, – предложил главный редактор, – он будет разоблачать козни ЦРУ в их собственном логове, – Павел резонно заметил, что он никогда не был в Америке.

– Все впереди, – загадочно сказал Полевой, – посмотрим, как дело сложится, а пока занимайся предварительной работой, набросками, – как Павел и ожидал, вопросов не оказалось. У него не было и официальных оппонентов. Характеристику с места работы не зачитывали.

– Место работы – Лубянка, – Павлу стало противно, – по ее свистку товарищи профессора и доценты дружно проголосуют за присвоение мне степени, – он не считал диссертацию своей заслугой.

– Пиши я по «Сну в красном тереме», вздохнул Павел, – меня забросали бы вопросами, началась бы дискуссия, а здесь дискутировать не с чем. Советский Союз сначала давал деньги китайским коммунистам, потом они повзрослели и мы рассорились, однако ясно, что без помощи СССР Китай не стал бы Китаем, – сменить тему Павлу приказал его лубянский куратор Мортин.

– Китайская филология ни к чему, – бесцеремонно заявил генерал, – вы работник идеологического фронта и должны писать об идеологии. Поверьте мне, я плохого не посоветую. Степень вам пригодится, – со значением добавил он, – допуск в архивы вы получите, а пишете вы быстро, – Мортин оскалился в улыбке, – без творческих мук…

Научный руководитель Павла, получивший звание профессора Вяткин, поднялся.

– Мы благодарны Павлу Наумовичу за подробный анализ весьма актуального вопроса, – лицо Вяткина, тоже консультанта Комитета, оставалось невозмутимым, – переходим к голосованию, товарищи, – давешний парень, мягко ступая, раздал бюллетени. Павлу казалось смешным соблюдение академических традиций. Кроме него и Вяткина, на защиту пригласили всего семь китаистов с, как предполагал Павел, безукоризненными анкетами.

– Никто не проголосует против, – Вяткин собрал бюллетени, – никто не рискнет даже такой мелочью, – пролистав страницы, профессор улыбнулся.

– Единогласно. С ВАКом тоже заминок не возникнет. Поздравляю вас, Павел Наумович, – он пожал Павлу руку, – со степенью кандидата исторических наук, – Павел искренне отозвался:

– Я благодарен Советскому Союзу и партии коммунистов, товарищи, – он указал на портрет Ленина, – и надеюсь, что теперь смогу принести нашей родине еще больше пользы, – члены комиссии, словно по команде, зааплодировали.

В прозрачном вечернем небе над Патриаршим прудом появился отсвет новой луны. Дорожка вокруг тихого зеркала воды постепенно пустела. Матери увели детей ужинать, окрестных собак пока не выводили на прогулку. Крыши Москвы золотились в лучах заката, уличные фонари оставались темными. Павел пока не закрывал дверь на балкон.

– Хотя еще прохладно, – он накинул на плечи кашемировый плед, – но мне хочется подышать, – Павел чувствовал, что ему не хватает воздуха.

– Словно я под водой, и у меня заканчивается кислород, – понял он, – надо всплыть, но всплывать некуда, – музыкальный центр, украшенный стилизованной бронзовой птицей и переплетенными буквами «К», мигал зеленой лампочкой. Павел обрадовался, обнаружив в квартире привет, как он думал, от семьи.

– Но сейчас меня и это не радует, – он нашел на столе сигареты, – аналитик сказал бы, что у меня депрессия и она лечится только одним способом, – Павел представлял себе и способ.

– Паспорт с выездной визой и авиабилет, – он слушал хрипловатый голос Ханы Дате, – но я не могу покинуть страну, пока Витька в тюрьме, пока Бергерам не дали разрешения на выезд – Павел надеялся, что приятель скоро окажется на свободе.

– Операция намечена на начало июня, – он полистал блокнот, – сбор в Душанбе рядом с памятником Ленину, – в блокноте появилась запись о летней командировке в Казахстан. Он остался удовлетворен хорошо получившимися паспортами. Документы стоили Павлу круглую сумму, однако он не задумывался о деньгах.

– Это ерунда, – Павел отпил коньяк, – главное, чтобы все вырвались из-под пяты фараона, – Павел не удивился решению Бергеров переправить старшую дочь за границу.

– Вы правильно поступили, – написал он в сегодняшней весточке для Фаины Яковлевны, – не волнуйтесь, наша родня надежные люди. Они позаботятся о девочке, как если бы о ней заботилась сама Марфа Федоровна, – ребецин Бергер очень уважала тетю Марту. Павлу пришло в голову, что ОВИР может заинтересоваться отсутствующей Сарой, однако он успокоил себя.

– Фаина Яковлевна объяснит, что она уехала к родне, – хмыкнул Павел, – и сыктывкарский ОВИР не собирается выпускать Бергеров дальше Сыктывкара, – пока Лазарь Абрамович сидел на зоне, любые заявления Бергеров о выезде были бесполезны.

– Фаину Яковлевну без него никуда не отпустят, – вздохнул Павел, – и она никуда не поедет без мужа, даже в Израиль, – днем, после так называемой защиты диссертации, Павел занимался делами семьи.

– Сначала я навестил мэтра, – Павел считал себя обязанным передавать учителю деньги, – а потом дошел пешком до Белорусского вокзала.

Из тамошнего почтового отделения он отправил переводы в Караганду, Сыктывкар, в поселок Аксу и в Ярославль, где Катерина Петровна успела обзавестись внуками.

– Ее старшего сына рукоположили в пресвитеры, – вспомнил Павел, – он учился подпольно, у баптистов нет семинарии, – покинув почтовое отделение, он навестил автоматическую ячейку хранения на вокзале. Достав неприметный портфель, Павел отправился на станцию метро «Комсомольская». Эту неделю его неприкосновенный запас проводил на вокзале Ярославском.

– Словно меня тянет в Сыктывкар, – понял Павел, – но мне нельзя исчезать с лубянских радаров, – в последнее время он не замечал слежки.

– Другой на моем месте расслабился бы, – он откинулся в кресле, – но отсутствие слежки всегда подозрительно. Значит, они что-то затевают, – Павлу отчаянно захотелось услышать чей-нибудь голос.

– Просто с кем-нибудь поговорить, – забытая сигарета дымилась в пальцах, – не с подпевалами режима из партийных журналов, не с комитетчиками, а с живым человеком, – больше всего ему хотелось поговорить с Лаурой. Павел получил от Джошуа пять писем из Флоренции.

– Но фотографий там не было, – маленькому Паоло исполнилось шесть месяцев, – Лаура понимает, что я не смог бы сжечь его снимки, – именно это Павлу приходилось делать с письмами. Хранить конверты было опасно даже на вокзалах. Он помнил ее слова наизусть.

– У маленького начали резаться зубы, – бумага промокла слезами Павла, – он переворачивается и сидит. Скоро он начнет ползать. Он спокойный мальчик и очень похож на тебя. У него твои волосы и глаза. Глядя на Паоло, я молюсь, чтобы мы увиделись и больше никогда не расставались. Я читаю ему твою книжку о заколдованном принце и вижу, как он улыбается… – Павел вытер глаза.

– Пошли они все к черту, – в ванной он плеснул в лицо ледяной водой, – у меня могут закончиться сигареты. Я не стану в восемь вечера звонить на Лубянку и просить, чтобы мне привезли «Мальборо». Стекляшка работает до девяти, меня выпустят из подъезда, – он сунул в карман куртки кошелек, – я должен услышать живого человека, иначе я не выдержу…

Внизу за стеклом двое сытых парней смотрели телевизор. Павел узнал знакомые кадры. Александр Данилович Горский вел в атаку кавалерийский эскадрон. С дня рождения Ленина до дня Победы по телевизору всегда крутили одни и те же фильмы.

– Павел Наумович, – один из парней привстал, – приезжал курьер, насчет будущего приема…

Павел начал, пользуясь ненавистным ему словом, устраивать столь любимые генералом Мортиным суаре. Вспомнив о визитке французского атташе по культуре, он обрел надоедливого поклонника, однако месье Анри таскал к Павлу и других дипломатов. На вечерах хватало хорошеньких актрис. Девушки вились вокруг Павла, однако он предпочитал не замечать томных взглядов.

– Они считают, что я нацелился на выгодную партию, – усмехнулся Павел, – не имей сто баранов, а женись, как Чурбанов, – зять Брежнева недавно получил генеральское звание. Суаре на будущей неделе отмечало защиту диссертации. Полагалось приглашать на обед коллег, но у Павла их не было.

– Если не считать лубянских тварей и сотрудников идеологического отдела ЦК, – его замутило, – но дипломатам и актрисам наплевать на тему моей диссертации, – парень передал ему завизированное на Лубянке меню.

– Словно я аристократ, а они мои дворецкие, – Павел просмотрел машинописный лист, – только аристократ завтра может надеть лагерную робу, – парень со значением сказал:

– У вас свободный вечер, – дворецкие знали его расписание наизусть, – а вы куда-то собрались, – Павел развел руками.

– У меня закончились сигареты, а мне надо работать, – у стекляшки стояла телефонная будка, – я заодно подышу воздухом, товарищи, – ему стоило большого труда не грохнуть дверью подъезда.

Свежий ветер шелестел листвой тополей у пруда, Павел перебежал дорогу. За освещенными стенами стекляшки двигались темные тени последних покупателей. Взяв в кафетерии явскую «Яву», он выудил из кармана двушку.

– У Комитета не хватит ресурсов на прослушку во всех будках Москвы, – Павел ступил в прокуренный полумрак, – Джошуа говорил, что входящие звонки в посольство хорошо шифруются… – Цимерман снял трубку со второго гудка.

– Хорошо, что ты позвонил, – весело сказал приятель, – приезжай в пятницу в Парк. Возьмем шашлык, прогуляемся, поговорим, – прислонившись виском к прохладному стеклу, Павел измученно закрыл глаза.

– Непременно приеду. Спасибо, Джошуа.

Неслышно крутились катушки профессионального магнитофона. Забросив ноги на стол, Саша внимательно слушал состоявшийся прошлым вечером разговор Адвоката и Фокусника. Он добился установки подслушивающих устройств во все телефонные будки в радиусе километра от дома на Патриарших прудах.

– Фокусник осторожен, но и самый осторожный человек не всегда себя контролирует, – сказал Саша товарищу Андропову, – тем более, они, – Саша указал в сторону пуленепробиваемого окна, – считают, что городские будки безопасны. Фокусник рано или поздно свяжется с Адвокатом из своего района, – именно это и произошло вчера.

Операцию контролировал не Сашин непосредственный начальник, глава Первого Управления, генерал Мортин, а лично Андропов. Саша предполагал, что, в случае падения Фокусника, Мортина ждет почетная отставка. Фокусник был давним любимчиком генерала. Саша, впрочем, понимал, что ему не сесть в заветное кресло главы Первого Управления.

– Не в тридцать два года, – он вернулся к началу записи, – я молод для такого назначения, пусть я и полковник, – Саша надеялся на очередной орден.

– Кресло подождет, – он потер упрямый подбородок, – пусть на место Мортина прыгает тень Андропова, – так на Лубянке звали за глаза нынешнего первого заместителя Мортина, генерал-лейтенанта Крючкова. Саша предполагал, что получит генеральское звание лет через десять.

– Но и став генералом, я не поднимусь выше начальника управления, – хмыкнул он, – председатель Комитета – политическая должность, а я не политик, – он помнил уютный смешок товарища Котова.

– Чины, мой милый, – наставник разлил травяной чай, – ордена, остальная мишура, – Котов повел рукой, – это преходящее, суета сует. Как говорится, в знании сила. Владеющий информацией обладает истинной властью, пусть у него и нет иконостаса побрякушек на груди, – Саше пришло в голову, что он так и не узнал настоящей фамилии Котова.

– И не узнаю, – напомнил себе он, – если бы товарищ Котов захотел, он давно сказал бы, как его зовут. Он прав, есть сведения нужные и бесполезные.

Вчерашний разговор Фокусника и Адвоката принес Саше именно что полезные сведения. На его рабочем столе поселилась аккуратно вычерченная схема передвижений шпионов.

Остановив запись, Саша переключился на вторую дорожку. Квартиру Пикассо в Филях начинили прослушкой. Качественные жучки стояли в комнате, на кухне, в ванной и в тесной прихожей. Саша шутливо говорил, что пленками из Филей можно озвучивать порнофильмы.

– Надо было всадить туда и камеры, – хмыкнул он, – Пикассо отрабатывает содержание по полной, – среди криков и стонов девушки пряталась и важная информация. В пятницу Адвокат вез Пикассо в Парк.

– С Левиным они встречаются раньше, – Саша сверился с календарем, – в полдень. Пикассо он забирает из дома в два часа дня, – агент разыгрывала полуночницу. Саша покусал паркер.

– Вряд ли Адвокат их познакомит. Дипломатам такие связи запрещены. Значит, полуденное рандеву будет деловым, – Саша задумался, – Фокусник появится с информацией, – Пикассо не должна была доехать до Парка.

– Она не дождется кавалера, – поправил себя Саша, – Адвокат окажется нашим гостем, – он хищно оскалился, – мы выдоим из него все, что можно и устроим его импале автомобильную катастрофу…

Технический отдел, к удовольствию Саши, почти преодолел системы шифрования звонков в американском посольстве. Теперь они могли прочесть половину поступающих обращений. Саша хотел добиться более точных результатов, однако инженеры пока разводили руками. Полковник Митин, глава технического отдела, заметил Саше, что стоит ценить и такие сведения.

– Прошли времена, когда мы свободно читали входящие звонки и вешали прослушку на линии посольств, – кисло добавил Митин, – сейчас наши враги зачастую опережают нас в вопросах защиты информации…

Саша утешил себя тем, что Адвокат и Фокусник твердо договорились о времени рандеву. В Парк посылались наружные наблюдатели и группа захвата. Благодаря Пикассо, машина Адвоката тоже обзавелась жучком. Памятуя об осторожности американцев, они решили не оставлять в импале устройства слежения. Такую конструкцию непременно обнаружили бы сотрудники службы безопасности посольства.

– Жучок им найти сложнее, – Саша остановил магнитофон, – и у Пикассо есть особая штучка в сумке, – штучка, будучи включенной, показывала местонахождение девушки. Саша кинул взгляд на черную коробочку на столе. Огонек не мигал.

– Пикассо включает систему только рядом с Адвокатом, – он вытащил из ящика рабочего стола папку, – за дело беспокоиться нечего, все на мази. Однако надо подготовить очные ставки для Фокусника, – сначала Саше хотелось поговорить с Ларой. Он чувствовал себя виноватым.

– Я сейчас женат на работе, – вздохнул Саша, – мне удалось урвать время в воскресенье и посмотреть с Мотей футбол, но Лара нуждается в моей заботе, – он выговорил себе двухнедельный отпуск молодого отца. Товарищ Андропов одобрительно сказал:

– Хотел бы я, чтобы и другие коллеги последовали вашему примеру. В трудовом законодательстве пока нет такой статьи, однако это замечательная идея. Отцы должны ухаживать за детьми наравне с матерями, – больше двух недель просить было бесполезно.

– Но я вернусь на остров к августу, – он набрал домашний номер, – девочка окрепнет и можно будет полететь в Москву, – он надеялся на дочку. Услышав нежный голос Лары, Саша смущенно сказал:

– Сегодня вечером меня не жди, милая, – он ночевал на Лубянке, чтобы лично проследить за будущей операцией, – завтра и в выходные я тоже занят, – Саша пообещал себе найти Ларе хороший подарок на Первомай, – но мы обязательно поедем на дачу к товарищу Котову. Прости, пожалуйста, очень много работы, – он услышал в голосе жены улыбку.

– Ничего страшного, Саша, – Лара говорила по-русски почти без акцента, но упорно ставила ударение в его имени на второй слог, – в пятницу я иду в «Чародейку», а на выходных мы с Мотей и Мухтаром поедем в Коломенское, подышим воздухом, – Саша облегченно выдохнул:

– Ты молодец. Не скучай, я буду звонить, любовь моя… – положив трубку, он немного посидел, ласково думая о жене.

– Пора возвращаться к делу, – папку перед Сашей снабдили ярлыком «Капитан», – и поговорить начистоту с махинатором Лопатиным… – Саша набрал трехзначный номер внутреннего телефона.

– Доставьте заключенного Лопатина на допрос, – распорядился он.

Даже в тюремной синей робе и с наголо бритой головой зэка Лопатин не потерял своего, как называл это Саша, лоска.

– Однако маникюр он больше не делает, – Саша бросил взгляд на руки старого знакомца, – в шахте он забудет свои шахер-махеры, – в папке Лопатина указывалось, что зэка состоит на балансе всемогущего Министерства Среднего Машиностроения СССР. Верхний лист пересекал размашистый почерк министра Свирского.

– Тов. Андропову. З/К Лопатина этапируют в Якутскую АССР для работы на предприятиях Министерства. Прошу по мере возможности не задерживать гр-на Лопатина сверх времени, необходимого для проведения следственных мероприятий по его делу… – Андропов вывел сверху алым карандашом:

– Тов. Гурвичу. Принять к сведению просьбу тов. Свирского, – Саша не собирался спорить с атомными бонзами. Судя по всему, Лопатин успел, как зло подумал Саша, завоевать себе реноме.

– Меня не интересует, зачем он понадобился министерству, – Саша безмятежно поигрывал карандашом, – мне важно разобраться в его связях с проклятым Фокусником, – в папке собрали протоколы очных ставок Лопатина с недавно арестованными карагандинскими воротилами. Дела такого масштаба велись в Москве. Не желая вмешиваться в работу коллег, занимавшихся экономическими преступлениями, Саша, тем не менее, просмотрел аккуратные машинописные листы.

– Снобков обслуживал свою «Волгу» в гараже карагандинского ГОКа, – Саша нахмурился, – а Левин якобы ехал из Целинограда в Караганду с автоколонной предприятия. Ерунда, лживая тварь Левин и не заглядывал в кабину грузовика. Он придумал и шофера Вилена и остальных, – брезгуя писаниями Фокусника, Саша просмотрел слезливую книжонку по диагонали. Его раздражало самолюбование Левина. Заезжий московский журналист напоминал самого Фокусника.

– Осталось только приложить в повестушке его фото, – кисло подумал Саша, – но в «Юности» и так печатают его снимок с проклятым псом, – на снимке Левин напоминал русского аристократа.

– Словно на портрете Серова, – на восьмое марта Саша повез семью в Ленинград, – ладно, собакой я закончу, – кроме Левина, его интересовали и отношения Лопатина с сидящими на номерной зоне шпионами.

– 880 туда вернули, – удовлетворенно подумал Саша, – я навещу их в июне, никуда они не денутся. Сейчас надо разоблачить проклятого Левина, – Саша нарочито скучным голосом поинтересовался:

– Гражданин Лопатин, почему вас перевели на новое место заключения? – в папке указывалось, что Министерство придало Лопатину личного куратора.

– Однако Михаил Иванович заболел, – Саша изучил документы, – у него случился легкий инсульт, – он не поленился позвонить в Горький. Выяснилось, что отставной генерал давно оправился.

– Я хожу на рыбалку, – весело сказал Михаил Иванович, – они на шахте молодцы, не растерялись. Мне оказали первую помощь и отправили в Целиноград, – разговаривая с Сашей, Михаил Иванович изучал собственное отражение в зеркале.

– Ничто не дрогнуло, – угрюмо подумал он, – юнцам со мной не тягаться. Я врал Эйтингону и министру Берия, когда они ходили в школу, – в целиноградской номенклатурной больнице Михаила Ивановича навестили следователи из местного отделения Комитета. Журавлев, разумеется, не признался, что в лифте он был не один.

– Потянешь за веревочку, размотается весь клубок, – напомнил себе генерал, – если зэка собираются бежать, это не мое дело, – то же самое услышал и Саша.

– Ты нас совсем забыл, – пожурил его генерал, – приезжай на волжскую уху. Федор о тебе часто говорит… – Журавлев осекся. Саша отделался дежурным прощанием. Он не хотел видеть проклятое отродье шпионов.

– Хотя парень растет настоящим советским гражданином, – напомнил себе Саша, – вообще-то сын за отца не отвечает, – Лопатин устроился на привинченном к полу стуле в небрежной позе, больше подходящей для светского приема.

– В моем деле все указано, гражданин начальник, – Витя кивнул на папку, – я предложил программу рационализации труда на предприятиях ГУИНа и моя инициатива была одобрена, – Саша не удержался от шпильки.

– Что, на шахтах откроют мастерские по производству зажигалок? – судя по протоколам очных ставок, подельники Лопатина вешали на него все махинации преступной группы. Лопатина, тем не менее, нельзя было судить во второй раз.

– Он получил предельный срок отбытия наказания, – хмыкнул Саша, – и найденную на участке в Аральске банку с золотом не сравнить с миллионами, изъятыми у остальных преступников. Сдаваться Лопатин пришел только с парой сотен рублей в кармане… – Саше показалось, что зэка посмотрел на него с каким-то сочувствием.

– Гражданин начальник, – надменно отозвался Лопатин, – горнодобывающая промышленность не нуждается в дополнительных, – он пощелкал пальцами, – производствах. Золото стоит дороже зажигалок, не говоря об оружейном плутонии, – Саша сомневался, что даже Лопатину удастся украсть оружейный плутоний.

– И где он будет его продавать, – усмехнулся Саша, – для товара нужен рынок, это не пресловутые зажигалки, – Лопатин добавил:

– Моя инициатива не связана с незаконными махинациями, гражданин начальник. Я получил свой урок и намерен искупить вину трудом на благо родины, – голубые глаза зэка откровенно смеялись. Саша предпочел не развивать эту тему.

– Хорошо, – он перевернул страницу, – что вы можете сказать о вашем знакомом, месье Ламбере, отбывающем наказание на вашей бывшей зоне? – Лопатин пожал плечами.

– Ровным счетом ничего. В колонии трудилось больше трех тысяч осужденных. Я видел его мельком и мы не разговаривали, – Саша подозревал, что Лопатин лжет, но пока он не мог ничего доказать.

– Не разговаривали, – повторил Саша, – тогда скажите, как давно вы виделись с гражданином Левиным? – Лопатин хмыкнул:

– Я ответил на этот вопрос в Ашхабаде, гражданин начальник. Мы с Левиным давно потеряли друг друга из вида, – Саша закрыл папку.

– И вы понятия не имеете, например, что случилось с его собакой? – Лопатин поднял бровь.

– Вынужден вас огорчить, гражданин начальник. У Левина действительно была собака, но я не знаю, куда делся пес… – Саша сделал последнюю попытку.

– В Аральске вы действовали совместно с еще одним врагом советской власти, так называемым гражданином Мироновым, – Лопатин невозмутимо смотрел на него. Саша не мог применить на допросе особые средства. Лопатин проходил по экономической, как их называли, статье.

– Окажись он иностранным шпионом, у меня были бы развязаны руки, – пожалел Саша, – но с мерзавцем приходится действовать обычными методами, а бить его запрещено, – Лопатин помолчал:

– Я не знаю, где сейчас находится гражданин Миронов, – Саша затянул ботиночные шнурки на папке.

– Мы вернемся к нашему разговору, гражданин Лопатин, – он едва не добавил: «Завтра, когда арестуют Левина». Нажав на звонок, вмонтированный в стол, он приказал охраннику: «Уводите заключенного».

Над мокрым асфальтом проспекта Калинина висело сияние утреннего солнца, играющего в каплях воды. Поливальные машины ушли на Садовое Кольцо, оставив за собой темные следы. Большие окна «Чародейки» приоткрыли. Мастера лениво раскладывали инструмент, не торопясь начать рабочий день. Радио на стойке администратора бодро сообщило:

– Здравствуйте, дорогие москвичи. Сегодня пятница, двадцать шестое апреля, в столице девять утра. С небывалым подъемом прошел в этом году всесоюзный ленинский субботник… – голос диктора заглушило жужжание фена. Держа руку в миске с теплой водой, Леона рассеянно рассматривала записи в ежедневнике. Она тоже предпочитала пользоваться простыми блокнотами в черной обложке.

– Удивительно, до чего у нас одинаковые вкусы, – пришло в голову Леоне, – он словно я, только в мужском обличье, – она вспомнила информацию, полученную ЦРУ от неизвестных ей женщин.

– Они могли ничего не собирать, я даже зубы чищу так же, как он, – об остальном девушка предпочитала не думать.

– Это физиология, – твердо сказала себе Леона, – нельзя обвинять тело в реакции на, – Леона поискала слово, – в общем, на то, что делает Паук. Это естественный процесс, нельзя ненавидеть себя за такое, – Леона мрачно напомнила себе, что с Джошуа она чувствовала себе так же.

– И потом, когда я узнала, что он мой брат, – девушка покраснела, – я думала о нем определенным образом, – она очнулась от озабоченного голоса мастера:

– Лара, с тобой все в порядке? Ты часто дышишь… – свободная мастер за соседним столиком бесцеремонно вклинилась:

– Надо снять туфли и полежать с задранными ногами, – женщина подняла ноги, – повышенное давление опасно для беременных.

В ведомственной поликлинике Гурвича Леона не сидела в коридорах, как обычные пациенты. Девушка сомневалась, что в кремлевском медицинском комплексе вообще случаются очереди. В транспорте она не ездила, по магазинам почти не ходила, но, как весело думала Леона, страна советов оправдывала свое название.

В книжном магазине напротив «Чародейки» продавщица настоятельно советовала девушке заняться гимнастикой по методу кумира советской интеллигенции профессора Лебедева.

– Это его собственный комплекс, – женщина сунула Леоне брюшюрку в бумажной обложке, – он черпал вдохновение в традиционных гимнастиках народов Востока, – полистав книжку, Паук весело сказал:

– Скоро ты с ним познакомишься, я имею в виду профессора. Лебедев – это творческий псевдоним. Академик Мендес боролся с чумой в Китае и Монголии… – Леона отлично знала настоящее имя академика Мендеса. Она брезговала отдавать себя в руки приспешника нацистов.

– На западе никто не подозревает о его судьбе, – вздохнула девушка, – его считают героем еврейского народа. Тайное, к сожалению, не всегда становится явным, – в сумке, мирно висящей на спинке стула, лежало именно тайное. Высадив Мотю у пятьдесят седьмой школы, Леона подмигнула мальчику.

– Я приеду после продленки, – младшеклассников распускали по домам в пять вечера, – возьмем Мухтара и отправимся в Парк, – Мотя обрадовался:

– Здорово! Привези мой самокат, пожалуйста. Жалко, что папа на работе, но скоро первое мая, – Леона потрепала его белокурые волосы.

– Именно. Мы отправимся на дачу к товарищу Котову прямо по Москве-реке, – утром в спальне Леона опустила в сумку неприметный картридж от паркеровской ручки. Тайник оборудовали в Нескучному Саду, неподалеку от заброшенного мраморного фонтана работы скульптора Витали.

– Британцы тоже использовали это место, – вспомнила Леона, – но, как говорится, бомба не падает в одну и ту же воронку дважды, – она отозвалась:

– Все в порядке, не беспокойтесь. Немного жарко, – девушка обмахнулась блокнотом, – днем обещают выше двадцати градусов. Отличная весна, скоро все зацветет, – давешняя мастер кивнула:

– Мои свекры не вылезают с шести соток. Осенью будем с огурцами и помидорами, – судя по «Науке и жизни», садоводы в Подмосковье умудрялись выращивать даже мандарины. Леона покосилась на золотой ролекс, полученный от Паука к Международному Женскому Дню.

– Я все успеваю, – поняла девушка, – без четверти одиннадцать я буду рядом с фонтаном, – закладка не занимала и пяти минут. Подарки всегда вынимали в полдень.

– Может быть, это делает Джошуа, – мастер выдавила ей на руки крем, – оставь, хватит о нем думать. Он счастлив, у него есть девушка… – Леона очнулась от бойкого голоса по соседству. Красивая брюнетка в замшевой юбке и алой водолазке оседлала стул.

– Мариночка, извини. Я проспала и сто лет ждала троллейбуса. Обещаю больше не опаздывать… – Леона спокойно поняла:

– У нее нет и тени акцента, – в «Чародейке» Леону считали рижанкой, – она родилась и выросла в СССР, – Леоне надо было принять решение.

– Нельзя ставить под удар операцию, – девушка взяла сумку, – Джошуа мог попасться в медовую ловушку. Комитет может записать мой голос, но еще больший риск – появиться сегодня в Нескучном Саду, – расплатившись в кассе, Леона простучала каблуками по гулкой бетонной лестнице.

– Телефонная будка рядом, – она нашла двушку, – вряд ли их прослушивают, но входящие номера посольства могут быть небезопасны… – номер полагалось использовать только в экстренной ситуации.

– Такой, как сейчас, – Леона ступила в будку, – надо отменить операцию, – гудки ударили в ухо, девушка дождалась щелчка автоответчика.

– Говорит Конфетка, – твердо сказала Леона, – код красный. Повторяю, код красный, – бросив трубку на рычаг, нырнув в подземный переход, она скрылась в дверях книжного магазина.

Школьником Джошуа никогда не прогуливал занятия во французском лицее на Манхэттене. Родители уезжали на работу рано, Джошуа никто не проверял, однако ему и в голову не приходило остаться дома или болтаться вместо уроков по городу.

– Сейчас я себя чувствую прогульщиком, – весело подумал он, – но это только один день, вернее, половина дня…

Четверг Джошуа провел в посольском кабинете, разбираясь со скучнейшей кипой документов о будущем расширении дипломатической миссии. Разбросанное по трем адресам посольство страдало от недостатка территории. На Садовом кольце, по выражению Джошуа, все сидели друг у друга на головах. Его квартирка больше напоминала часть студенческого общежития. Посол, мистер Стессель, располагался в Спасо-Хаусе.

– Где больше места, – Джошуа валялся на скрипучем диване Айелет, – но остальные теснятся, словно сельди в бочке, – расширение территории означало долгие переговоры с русскими, стремящимися обрести больше места в своем вашингтонском представительстве.

– И любое строительство грозит новыми жучками, – Джошуа бросил взгляд на потрескавшийся телефон под зеркалом, – мы привозим технический персонал из Вашингтона, но русские контролируют наши коммуникации, – договоры подписывались на двух языках. Джошуа сверял точность перевода. Бумаги требовалось править несколько раз, каждая правка означала очередную задержку. Он подозревал, что его коллеги в Госдепе сейчас заняты тем же самым.

– Хорошо, что мне не требуется участвовать в переговорах, – облегченно подумал Джошуа, – это дело настоящих дипломатов, – в разгар работы его телефон затрещал. Голос Павла звучал веселее.

– Наверное, он получил весточку из Казахстана, – понял Джошуа, – третьего дня он был совсем угрюмым, но сейчас приободрился, – Павел коротко сказал, что есть хорошие новости.

– Я звоню из будки рядом с Белорусским вокзалом, – добавил он, – завтра поговорим в Парке. Утром у меня совещание в сценарном отделе «Мосфильма», – приятель фыркнул, – боюсь, что оно затянется. Давай встретимся в два часа, – Джошуа надо было достать из тайника подарок Леоны, однако он не ожидал затруднений.

– Я оставлю Павла и Айелет в парковой стекляшке, – он потянулся, – и схожу к фонтану, – с кухни заманчиво пахло кофе. Вчерашний вечер Джошуа провел с Беном и зверями на посольской даче в Серебряном бору. Бен бойко учился читать. Джошуа посидел с ним, разбирая слоги в азбуке.

– И русский, – потребовал Бен, – ты знаешь русский, папа, я тоже хочу, – малыш называл Джошуа отцом, но знал о покойных родителях. В Ардморе Джошуа собрал маленький альбом семейных фотографий Бирнбаумов. Он предполагал, что после университета Бен захочет обосноваться на родине. Корпорация пока не собиралась покидать Оклахому.

– Сейчас все стало ближе, – он забросил руки за голову, – Бен сможет навестить Нью-Йорк и нас с Айелет, – Джошуа обещал мальчику русскую азбуку.

– Возьму книгу на дачу на следующих выходных, – он пожалел, что Айелет не попасть в Серебряный Бор, – надо как-нибудь их познакомить…

Покинув дачу на рассвете, Джошуа остановил импалу рядом с первой по дороге булочной. Русские бублики не походили на бейглы, но он хотел устроить Айелет настоящий нью-йоркский завтрак. В старомодном холодильнике девушки давно поселилась американская провизия. Джошуа привозил в Фили даже сливочный сыр.

– И устроил, – он улыбнулся, – я бы подарил ей и цветы, но магазины еще были закрыты. Ничего, я куплю букет в Парке, – он чувствовал себя немного виноватым.

– Из-за меня Айелет опоздала на маникюр, – Джошуа зевнул, – но она не сердится, – в посольстве считали, что он остался в Серебряном Бору. На даче он сказал, что возвращается на работу.

– А я здесь, – он принял у девушки поднос, – и я выспался, пока Айелет ездила в салон, – Джошуа ласково усадил ее на диван.

– Тебе понравится мой приятель, – он разлил кофе, – он отличный парень. Думаю, вы сойдетесь. Позвонила ты в издательство… – девушка хихикнула:

– Пока ты спал. Все в порядке, – она прижалась головой к плечу Джошуа, – меня ждут в понедельник, – Циммерман взглянул на часы.

– Четверть второго, – он прикурил сигареты, – выпьем кофе и двинемся. Ты мне что-то хотела сказать, любовь моя… – Айелет погладила его по щеке.

– Ты все услышишь в Парке, милый.

В зале заседаний «Мосфильма» повесили творческий, как о нем думал Павел, портрет Владимира Ильича. Снимок, согласно советскому канону, сделал лично Александр Данилович Горский, человек многих талантов. Павел помнил строки ленинской биографии наизусть.

– Товарищ Горский увлекался фотографией. Он запечатлел Владимира Ильича в редкую минуту отдыха. Даже в разгар ожесточенных боев гражданской войны Ленин находил время для обращения к трудам классиков марксизма, – Ленина сняли в кресле с томиком «Капитала». Павел признавал, что у фотографа был отличный глаз. Ленин больше напоминал писателя или философа. Рядом с портретом водрузили щит с классической цитатой вождя.

– Из всех искусств для нас важнейшим является кино, – хмыкнул Павел, – однако он говорил, что нам нужна цензура и что контрреволюционные и безнравственные ленты не должны попадать на экран, – речь на совещании шла именно о нравственности. Павел пробежал программу совещания, как значилось в заголовке, молодых творческих кадров.

– Я здесь самый молодой, – понял он, – у нас и пятидесятилетних считают молодыми. Пока партийные бонзы допустят выпускников ВГИКа до собственных картин, можно состариться, – к облегчению Павла, конференция скоро заканчивалась.

– О партийности в советском кинематографе, – он искусно скрыл зевок, – хорошо, что мрази из идеологического отдела не заставили меня выступать, – в перерыве, пользуясь привилегиями «Мосфильма», Павел набрал номер студии в Алма-Ате. Пока он говорил с будущим режиссером «Степных дорог» только по телефону, но парень ему понравился.

– Вернее, ему сорок лет, – вздохнул Павел, – но это только его вторая картина. Аарон Майер получил Оскар в двадцать восемь лет. Спилбергу нет тридцати, но он снимает «Челюсти», – о фильме Павел прочел в спецхране Ленинки, куда попадали голливудские журналы, – а у нас молодежь держат подальше от камеры. Хрущевские времена прошли, теперь в СССР все подражают солидности генсека, – режиссеру тоже нравилась «Пустыня в цвету».

– Я думал о весне, – признался он, – знаешь, Павел. – они давно перешли на ты, – я родился в горах. Весной у нас удивительно красиво, склоны покрыты ковром алых маков. Можем сначала отснять вторую часть фильма, а зимние кадры отложим на ноябрь или декабрь, – по уверениям режиссера, в июне степь не теряла своей красоты. Павел попросил его подобрать в Алма-Ате подходящих актеров.

– С казахом все ясно, – хмыкнул он, – а его жена и журналист русские, но лучше взять местных ребят, чем тащить кого-то из Москвы, – режиссер предложил Павлу сняться в роли журналиста.

– Но я отказался, – он незаметно взглянул на часы, – я не актер. Незачем торчать на экране, если можно помочь молодым, – стрелка на хронометре подходила к половине второго. У проходной «Мосфильма» всегда болтались такси.

– Погода хорошая, – Павел предусмотрительно устроился рядом с выходом, – возьмем в стекляшке шашлыки, посидим с пивом, я обрадую Джошуа новостями, – новости действительно были отличными. Вчера в почтовом отделении на площади трех вокзалов Павел забрал письмо на имя товарища Бергера. Весточку прислали из поселка Аксу. Четкий почерк Марты сообщал, что Виллем установил связь с заключенными на номерной шахте.

– Но Витьку оттуда увезли, – Павел почувствовал тяжелую злость, – и неизвестно, где он сейчас. Бедный, он едва увиделся с отцом и опять его пожрал молох, – Павел надеялся, что друг сможет покинуть СССР в июне.

– Но теперь все меняется, – понял он, – мне надо остаться в проклятом Египте и отыскать Витьку, – Павел боялся, что Министерство Среднего Машиностроения наглухо засекретит друга.

– Я могу съездить в Горький, – пришло ему в голову, – и попытаться разговорить Журавлева. Я журналист, ничего подозрительного в моем визите в город нет. Однако меня не подпустят к Журавлеву, его тоже пасет Комитет. Вернее, меня почему-то прекратили пасти, – Павел велел себе не разводить панику. Его портфель перекочевал с Ярославского вокзала обратно на Белорусский. Он всегда набирал один и тот же код ячейки.

– Сорок седьмой, год моего рождения, – Павел первым зааплодировал докладчику, – мне двадцать семь, а я чувствую себя шестидесятилетним, – с письмами Лауры он получал и весточки от старших сестер. Надин и Аннет уверяли его, что разлука скоро закончится.

– Скоро да не скоро, – Павел взял портфель, – как говорится, делай что должно и будь что будет, а сейчас мне должно оставаться в СССР, – он выскочил в коридор первым. Отметив пропуск у зевающего вахтера, Павел забрал в гардеробе замшевую куртку. Репутация позволяла ему появляться на официальных мероприятиях в джинсах.

– Это не заседание ЦК, – Павел развеселился, – хотя туда я вряд ли попаду, пусть я и пишу речи Ленечки, – по словам Джошуа, спичрайтеры, как их называли в Америке, получали большие деньги.

– Но мне все это осточертело, – Павел оглянулся в поисках такси, – я хочу жить с Лаурой и малышом во Флоренции и заниматься историей искусств, а не политической дребеденью…

Такси, как на грех, словно разбежались от проходной. В лазоревом небе над Воробьевыми горами плыли легкие облака.

– День какой отличный, – Павел сдвинул на лоб темные очки, – поймаю попутку, здесь недалеко, – незаконно перебежав на другую сторону Мосфильмовской, он вытянул руку. Мимо прошуршал шинами троллейбус, Павел вгляделся в улицу.

– Импала, – понял он, – почему Джошуа поехал этой дорогой? Через Садовое кольцо было бы быстрее. Странно, он хорошо знает Москву, – машина притормозила, перед Павлом открылась передняя дверь.

– До Нескучного сада два рубля, – смешливо сказал Джошуа, – садитесь, молодой человек… – Павел отозвался:

– Задираете цену, товарищ. Плачу рубль, это последняя… – заглянув внутрь, он осекся. Прямо на него смотрели расширенные, темные глаза Пикассо.

В последние часы Сашу неотвратимо преследовало беспокойство. Он сидел в комитетской черной «Волге» с затемненными стеклами. Машину припарковали у парадного входа в Нескучный Сад, напротив выстроенных в неорусском стиле теремов пятой городской больницы. «Волгу» оборудовали тремя рациями и телефонным аппаратом. Саша держал на приборной панели устройство, показывающее местонахождение Пикассо. В Нескучный Сад и Парк Горького отправилась сотня милиционеров в гражданской одежде, вкупе с сотрудниками Комитета.

Саша знал, что полуденная встреча Адвоката и Фокусника состоится позже. Запись предполагаемого разговора шпионов отсутствовала, однако Пикассо набрала безопасный номер на Лубянке.

– Сделав вид, что она звонит в издательство, – Саша неизвестно зачем размял американскую сигарету, – и переносит встречу на понедельник, – запись в квартире Пикассо шла постоянно. Саша услышал обещание адвоката познакомить девушку с каким-то приятелем.

– Точно не с Левиным, – хмыкнул Саша, – он осторожен и не станет такого делать. Наверняка, это прикрытие. Он не хочет, чтобы девушка скучала в одиночестве, – Саша ожидал, что, оставив Пикассо в компании пока неизвестного им знакомого, Адвокат пойдет на встречу с Левиным.

С полудня парк блистал отсутствием хоть кого-нибудь подозрительного. Помня о старом тайнике британцев рядом с фонтаном Витали, Саша велел особенно внимательно осматривать эту часть Нескучного Сада.

– Однако там пока никто не появился, – комитетские машины торчали рядом со входами в сад, – мерзавец Левин может приехать сюда и на речном трамвайчике…

Фокусник, согласно его расписанию, посещал конференцию молодых творческих кадров на «Мосфильме». Ему ничего не стоило спуститься к пристани на Воробьевых горах и проехать одну остановку вниз по течению. Презрев свою машину, Фокусник отправился на киностудию на такси. Согласно данным наружного наблюдения, он редко пользовался личным автомобилем. Машину начинили жучками.

– В Импале стоит одно устройство, – зеленая лампочка на приборе безмятежно мигала, – пока Адвокат и Пикассо болтают о пустяках, – не желая спугнуть Циммермана, за машиной не пускали хвост. Саша понятия не имел, где находится Импала.

– Но из Филей сюда легче проехать по Кутузовскому и Садовому, – он закурил, – с развитием компьютеров мы получим личные экраны, – Саша повертел рукой, – например, я сижу здесь, а на моем экране появляется карта и я вижу, где движется Импала. Это из репертуара фантастов, – он развеселился, – такая техника появятся лет через сто, – в Импалу не ставили особое устройство, определяющее местонахождение машины. Служба безопасности посольства в первую очередь искала именно такие.

– Циммерман насторожится, если у него найдут штучку, – сказал Саша на совещании, – в его машине, кроме ребенка и Пикассо, никто не ездит, – он наклонился к рации: «Где Фокусник?». За Левиным не пускали прямую слежку, в надежде, что он расслабится. Эфир затрещал, Саша услышал голос коллеги:

– Наш парень на совещании докладывает, что Левин первым покинул зал… – Саша пробормотал:

– Подонок торопится. Пешком он сюда не пойдет, дорога долгая, он поймает попутку или возьмет такси, – Саша велел:

– Отправьте парня к выходу из киностудии, пусть доложит, где Левин… – Саша знал причину своего беспокойства. Без четверти десять утра в посольство США поступил краткий телефонный звонок. Отдел Митина не смог расшифровать сообщение, не занявшее и полминуты. Инженеры только определили, что с посольством связывались из городского автомата где-то в центре.

– Что, если Циммерман ведет нас по ложному следу, – пришло в голову Саше, – и Фокусник встречается не с ним, а с кем-то еще, – часы Саши показывали без четверти два. Телефон заверещал, он снял трубку: «Где Фокусник?». Выслушав коллегу, Саша буркнул себе под нос:

– В чем я и не сомневался. Мерзавец испаряется лучше Игоря Кио, – Фокусник пропал, едва покинув «Мосфильм». Саша набрал номер технического отдела Лубянки: «Что пишет жучок в машине Адвоката?». Коллега виновато ответил:

– Последняя запись поступила три минуты назад, но разобрать ее невозможно. Технический брак, слишком шумно. Кажется, рядом ехал троллейбус. Он открыл двери, водитель объявил остановку… – коллега прервался:

– Погодите, товарищ полковник. Жучок не работает… – Саша похолодел: «Как не работает?». Парень щелкал рычажками.

– Запись прекратилась, – растерянно сказал он, – послушайте сами, – Саша вздрогнул от свиста ветра. Ему в ухо что-то заскрежетало, наступила мертвенная тишина.

– Жучок выбросили из машины, – коллега помолчал, – на него наехало другое транспортное средство, – Саша бросил взгляд на приборную панель «Волги». Зеленый огонек потух.

– Проверьте, где Пикассо, – заорал он в трубку, – у вас есть запасной прибор. У меня ничего не мигает, – парень отозвался:

– У нас тоже, товарищ полковник. Ее устройство либо отключено, либо… – не слушая его, Саша переключился на канал Петровки.

– Внимание всем постам, – он заставил себя говорить спокойно, – пропала Шевроле Импала серебристого цвета с дипломатическими номерами, – он помнил номера Адвоката наизусть, – при обнаружении машины немедленно остановить ее, – Саше было наплевать на иммунитет Циммермана, – соблюдайте особую осторожность, внутри могут находиться вооруженные преступники, – выбросив обжигающий губы окурок, Саша бессильно выматерился:

– Кажется, мы их потеряли.

Среди нежной зелени весенних деревьев поднимались руины заброшенного усадебного дома. Импала стояла на разбитой дороге, солнце золотило темную воду в лужах. Джошуа услышал назойливый голос кукушки.

Когда Импала миновала границу Москвы, Павел хмуро сказал:

– Меняемся. Ты не знаешь куда ехать, а я был здесь на этюдах, – Джошуа никогда не слышал о деревне Крекшино.

Импала свернула под ободранный, проржавевший указатель. В кармане Джошуа лежал скомканный лист блокнота с грифом: «Всероссийское совещание молодых кинематографистов 1974 года». Небрежная скоропись Павла пересекала бумагу: «Где жучок?». Внизу знакомым Джошуа почерком написали: «Под передним сиденьем».

В лицо Джошуа ударил ветер. Приоткрыв окно, Павел выкинул черную коробочку на мостовую Ленинского проспекта.

– Если ты врешь, ты об этом пожалеешь, – вывел он на листе, – где остальные жучки… – она помотала головой.

– Больше нет, – по лицу девушки поползли слезы, – я не вру. У меня в сумке лежит устройство, оно только показывает, что я рядом… – Павел презрительно сказал:

– Рядом с объектом внимания Комитета Государственной Безопасности СССР. Остается тебе поверить. Давай сумку, – велел он. Распотрошенная сумка валялась в густой траве. Еще одну черную коробочку Павел попросту разломал.

– Надеюсь, что теперь мы сможем говорить свободно. Джошуа, поезжай по Ленинскому проспекту в сторону области. Думаю, что Комитет пока не опомнился и твою машину не ищут по всей Москве…

Павел курил, прислонившись к обломкам кирпичной колонны. Джошуа вертел вынутую из-под сиденья монтировку. Кукушка все не унималась. Он помнил русское поверье.

– Кто-то из нас проживет долго, – слезы закипели в горле, – я надеялся, что она меня любит, я верил ей, но все было игрой, – Джошуа пытался забыть последние два месяца.

– Два с половиной, – поправил себя Циммерман, – со дня Святого Валентина, когда я сказал, что люблю ее, – он не мог назвать девушку по имени.

– Даже ее имя может оказаться лживым, – понял Джошуа, – как она сама и все вокруг… – ее черные волосы растрепались, подол замшевой юбки испачкала пыль.

– Я все рассказала, – девушка плакала, – пожалуйста, Павел, – он поморщился, – поверь мне. Я должна была познакомиться с мистером Циммерманом, – Джошуа передернулся, – и влюбить его в себя. Мне обещали, что я уеду в Америку, что я… – Павел щелчком отправил окурок в заросший ряской пруд.

– Что ты и в Америке продолжишь следить за мужем, – руки Джошуа похолодели, – и гнать информацию Комитету? Ты обвела вокруг пальца бедного Штейнмана, – она пронзительно крикнула:

– Нет! Борис меня любил и я… – Павел грубо прервал ее:

– Заткнись. Ты не умеешь любить, продажная тварь. Сначала ты валялась под интуристами, потом тебя подложили несчастному Борису, чтобы ты сообщала о его связях, а теперь тебя поощрили и допустили до американского дипломата, – Джошуа вспомнил:

– Я ничего не говорил ей о Леоне. Нет, конечно, – он был в этом уверен, – я даже о Павле ей не говорил. Узнай она о нем, все закончилось бы гораздо раньше… – Павел устало сказал:

– Ты все слышал, – Джошуа очнулся, – решай, что делать. Ей, – друг кивнул на девушку, – доверять нельзя. Оказавшись в Москве, она побежит к своим работодателям, – Джошуа вздрогнул от звона стекла. Подобрав валяющуюся в траве пустую бутылку, Павел с размаха грохнул ей о колонну.

– Я тебя предупреждал в Питере, – девушка побледнела, – не приближайся ко мне, забудь, как меня зовут, – он держал разбитое горлышко рядом с нежной шеей, – иначе твое лицо превратится в лохмотья. Тебя выкинут из Комитета, калеки им не нужны. Ты поняла, – Джошуа молчал, – ты пойдешь к своему куратору, – Павел поинтересовался: «Кстати, как его зовут?». Девушка хватала ртом воздух.

– Товарищ… товарищ Матвеев… – Павел усмехнулся:

– Я в этом не сомневался. Объяснищь ему, что мистер Циммерман тебя бросил. Нас не интересует, что ты соврешь в Комитете, но больше не попадайся нам на глаза… – он разжал пальцы.

– Марш отсюда. Автобусная остановка на шоссе. Пошли, Джошуа, – девушка поползла к нему.

– Джошуа, милый, – она рыдала, – пожалуйста, не уходи. Я виновата, – она схватилась за край его пиджака, – но меня заставили, мне угрожали. Джошуа, я тебя люблю. Пожалуйста, поверь мне… – девушка завыла, – прости меня, прости… – Джошуа вспомнил ее задыхающийся голос:

– Еще, пожалуйста, – он целовал острые лопатки, – еще, мой милый. Мне так хорошо с тобой… – знакомые пальцы коснулись его руки.

– Джошуа, – она пыталась задержать его, – каждый может ошибиться. Пожалуйста, не оставляй меня, я тебя люблю… Джошуа, я хотела все сказать тебе, хотела признаться, что я… Джошуа, у нас будет ребенок… – Джошуа заорал:

– Я не верю ни одному твоему слову, тварь! Будь проклята, комитетская сука… – перед глазами заплясали искры, он сжал зубы.

– Она лгала мне, играла в любовь, а я, как дурак, попался в ее ловушку, – Павел не успел вырвать у него монтировку. Черные волосы намокли кровью, девушка безжизненно рухнула к ногам Джошуа.

Большие руки Джошуа тряслись. Он сидел в траве, пытаясь не смотреть в сторону раскинувшегося неподалеку тела. Павел почти силком снял с него испачканные кровью пиджак и свитер.

– Поедешь в рубашке, – друг дернул щекой, – мы сейчас на юге. Доберись на северо-запад, в Серебряный Бор. Нас ищут в Москве, – Павел расстелил одежду на траве, – не пересекай границу столицы. Надеюсь, что Паук не поднял по тревоге областных милиционеров… – Джошуа выдавил из себя:

– Зачем ты… – Павел укладывал на пиджак обломки кирпичей.

– Если тебя остановят, – он поднял голову, – патруль заинтересуется пятнами крови на одежде. Джинсы и ботинки в порядке, – он придирчиво осмотрел обувь Джошуа, – хорошо, что в машине нашлась туалетная вода, – аромат кедра мешался с запашком болотной гнили.

– Павел заставил меня вымыть руки в озерце, – мимолетно вспомнил Джошуа, – я теперь дважды убийца, – он зачем-то сказал:

– Студентами мы попали в волнения в Детройте. На Леону напал грабитель, он хотел… – Джошуа пытался не плакать, – я ударил его камнем по голове. Но тогда я защищал невинного человека, а сейчас… – Павел молча стянул свитером узел. Ряска разошлась, на черной воде пруда зарябили круги.

– Вряд ли кто-то сюда полезет, – пробормотал Павел, – думаю, что дорожная милиция побоится твоих дипломатических номеров. Если остановят, требуй вызвать консула. Ты хорошо говоришь по-русски, тебя поймут, – Джошуа понял, что скоро он увидит Бена.

– Он попросится на руки, не зная, что это руки убийцы… – Джошуа не мог оправдать себя.

– Она лгала мне, но, может быть, она действительно хотела признаться, – Циммерман все-таки заплакал, – и она сказала, что ждет ребенка, – ее бледное лицо было странно умиротворенным. Темные глаза смотрели в высокое небо весны. Джошуа покусал губы.

– Но что мне делать в Серебряном Бору? – Павел вздохнул:

– Позвонить начальству на Садовое кольцо и все рассказать. Остальное, – он поискал слово, – ваше дело. Тебя и Бена отправят первым самолетом в Америку, а Леона получит другого куратора, – Павел оглянулся, – монтировка здесь, очень кстати.. – он аккуратно протер серую сталь рукоятки.

– На ней были мои отпечатки пальцев, – глухо сказал Джошуа, – Павел, что ты задумал… – он отозвался:

– Теперь нет. Подростком меня научили зачищать место преступления. Езжай, – он попытался поднять Джошуа, – не сиди здесь, – Циммерман покачал головой.

– Мне надо пойти в милицию и во всем признаться. У меня дипломатический иммунитет, но я могу понести наказание в Америке… – Павел встряхнул его за плечи.

– Переступив порог милиции, ты оттуда больше не выйдешь, – зло сказал он, – хватит наивности, Джошуа. Первым тебя навестит не американский консул, а Паук. Консул увидит твое тело. Скорее всего, – Павел задумался, – ты покончишь с собой в камере, не выдержав мук совести. Только сначала, побывав на Лубянке, ты расскажешь Пауку о Леоне, о нашей родне в Казахстане и обо всем, что ты знаешь, что ты забыл, и что ты придумаешь, чтобы спасти себя от мучений, – Джошуа покачал головой.

– Не расскажу. Но я должен… – Павел толкнул его к машине.

– Ты должен вырастить Бена, – прикрикнул друг, – твоя гибель не принесет пользы. Не думай, что тебе удастся переиграть Комитет, Джошуа, – Павлу пришлось самому повернуть ключи в замке зажигания Импалы. Джошуа испугался звука своего голоса.

– Что.. Что ты с ней сделаешь.. – Павел повторил:

– Уезжай, Джошуа. Запомни шифр, – он взял испачканную кровью монтировку, – 1947, год моего рождения. Такой же номер у автоматической ячейки на Белорусском вокзале, 47. Напиши в Караганду, пусть юный Бергер забирает мое наследство, – Павел помолчал, – теперь он ответствен за всех. И передай, – Павел прервался, – Лауре, что я ее люблю. Прощай, Джошуа, нельзя больше рисковать… – Циммерман зачем-то спросил:

– Ты думаешь, что тебе удастся переиграть Комитет? – Павел отозвался:

– Посмотрим. Спасибо тебе, Джошуа. Не беспокойся, я знаю, что делаю… – Циммерман свернул на грунтовку.

– Я его не поблагодарил, – в зеркальце он видел стоящего на поляне Павла, – он пожертвовал собой ради меня, а я его не поблагодарил…

Импала скрылась за поворотом. Держа монтировку, Павел пошел к шоссе.

Над Парком Горького играл золотой закат. Речной трамвайчик резал расплавленную бронзу Москвы-реки, по мосту торопились машины. На шпиле МГУ перемигивались красные огоньки. Саша распахнул окно в кабинете в теплый весенний вечер. Лежа на скандинавской низкой тахте, он рассматривал беленый потолок кабинета. Лара не удивилась его неожиданному приезду с работы.

– Мы с Мотей отлично погуляли, – ласково сказала жена, – посмотри, он нарисовал Коломенское, – Саше не надо было ничего объяснять. Лара всегда понимала его без слов.

– Она по моим глазам увидела, что у меня, – Саша поискал слово, – неприятности… – в три часа дня он велел выводить людей из Парка.

– Здесь никто не появится, – Саша говорил по телефону лично с Андроповым, – а машина Адвоката исчезла, – дорожная инспекция получила строгие инструкции, но Импалы пока никто не видел. Андропов скрипуче сказал:

– Товарищ Гурвич, что касается его дипломатического иммунитета.. – начальство со значением помолчало. Саша знал, о чем идет речь.

– Товарищ Андропов, инспекторы выполнят его просьбу о вызове консула, – ответил он, – однако существует особый протокол, занимающий определенное время, – Саша попросил Бога, в которого он не верил, помочь ему и сейчас.

– Адвокат не выйдет от нас живым, – сказал он себе, – пусть консул опознает его тело, но сначала Циммерман расскажет нам о его связях с Левиным и о том, кто сегодня утром звонил в американское посольство, – звонок остался не расшифрованным.

Технический отдел не смог восстановить и последнюю запись с жучка Импалы. Они понятия не имели, куда двигалась машина, когда в ней, как об этом думал Саша, произошло несчастье. Он съездил на квартиру Пикассо в Филях, где работала бригада экспертов.

– Непохоже, что они ссорились, – Саша осматривал немытые чашки в раковине и батарею импортного спиртного у стены, – Циммерман приехал утром сюда и все было в порядке, – в хлебнице лежали свежие бублики. В мусорной корзине нашлось несколько следов, как выражался Саша, приятного времяпровождения. Он велел экспертам искать посторонние отпечатки пальцев, однако не надеялся на успех. Пикассо дисциплинированно доложила бы о всех посетителях квартиры. Саша курил на тесной кухоньке.

– Циммерман никого сюда не водил, – в пепельнице лежали окурки американских сигарет Адвоката, – это любовное гнездышко. Однако он хотел познакомить Пикассо с кем-то еще, – позвонив на дачу товарища Котова, Саша честно рассказал о своем, как он выразился, фиаско. Наставник задумался:

– Скорее всего, в посольство позвонил еще один их здешний агент, – сказал он, – судя по продолжительности разговора, это сигнал тревоги. Ты говоришь, что квартира в порядке, но это ничего не значит. Циммерман мог ломать комедию, чтобы успокоить подозрения агента, – Саша понимал, что Пикассо они больше не увидят.

– Не увидите живой, – поправил его наставник, – а труп в Москве можно искать вечно, – Саша считал, что Циммерман не выезжал из столицы. Плохо зная Подмосковье, дипломаты редко выбирались за пределы Садового кольца.

– Пикассо могла пойти на предательство, – пришло в голову Саше, – Циммерман ее любит, он простит девушку. Что, если она сейчас на даче в Серебряном Бору? – товарищ Котов хмыкнул:

– Такое тоже могло случиться. Ее вывезут дипломатическим багажом, как британцы вывозили… – он не договорил:

– Проклятую Пиявку, – Саша поднялся с дивана, – до нее не добраться, но до Левина я доберусь и он мне все расскажет, – Фокусник пока не возвращался на Патриаршие пруды. Саша и не ожидал, что мерзавец останется в столице. Транспортная милиция получила приметы предателя, однако Саша предполагал, что у Левина найдется еще колода советских паспортов.

– На шахту он не отправится, – решил Саша, – он понятия не имеет, где сидят шпионы. Он на пути к ближайшей границе или американцы все разыграли, как по нотам и Левин тоже сейчас в Серебряном Бору, – он не хотел идти к Ларе.

– Она меня утешит, – горько подумал Саша, – но с ней я должен быть на коне, а не в грязной луже, как сейчас. Вложив столько сил в операцию, мы закончили полным провалом, – телефон прямой лубянской линии замигал, Саша сорвал трубку.

– Говорите, – потребовал он, – какие новости, – дежурный казался озадаченным.

– Наверное, случилась ошибка, товарищ полковник, – робко сказал парень, – в сводке областных происшествий значится задержание гражданина Левина Павла Наумовича. Может быть, это однофамилец, – Саша справился с хрипом в горле.

– Где он сейчас? – выслушав коллегу, Саша коротко отозвался: «Я еду».

Согласно сводке, Павел Наумович Левин пребывал в районном отделении в Троицке, куда он пришел с повинной, признавшись в убийстве по неосторожности.

На потрескавшейся побелке коридора красовалась самодельная стенгазета. Павел рассматривал неровные буквы.

– Навстречу Первомаю, – прочел он, – работа милиции призвана внушить людям непоколебимый оптимизм, веру в лучшие проявления человеческих душ, стремлений, желаний, помыслов…

Павел узнал цитату из речи министра внутренних дел Щелокова. Отойдя от зарешеченного окошка, он присел на пустынные нары. Павел предполагал, что его посадили в единственную КПЗ Троицкого горотдела милиции.

– Обычно здесь держат дебоширов, – хмыкнул он, – я, что называется, для них птица иного полета. Я убийца, пусть и совершивший преступление в состоянии аффекта, – Павел хорошо помнил уголовный кодекс. Убийство из ревности наказывалось пятью годами лишения свободы.

– Меньше мне не дадут, – он вытянулся на нарах, – Комитет постарается впаять мне тяжелый срок. Но у меня будет хороший адвокат, а произвол Комитета пресекут, милиция не их вотчина, – из кабинета начальника горотдела милиции Павел сделал единственный позволенный ему звонок.

Лысоватый майор, немного ошарашенный признанием Павла, предупредительно покинул комнату.

– Вам полагается защитник, – сказал он Павлу немногим раньше, – наверное, вы хотите связаться с Москвой? – майор обращался с ним чрезвычайно вежливо. Павлу даже показалось, что милиционер вытащит из ящика стола его книжку.

– И попросит автограф, – он вздохнул, – оставь, время автографов миновало, – Павел отозвался:

– Если можно, гражданин майор. У меня свой адвокат… – майор подвинул ему телефон.

– Разумеется. Я вернусь с постановлением, – он помялся, – о взятии вас под стражу. Иначе не получится, гражданин Левин, речь идет об убийстве, пусть и по неосторожности, – Павел предполагал, что ему назначат психиатрическую экспертизу.

– Которую я обведу вокруг пальца, – смотрящий взял трубку со второго звонка, – но обводить не потребуется, у меня действительно депрессия… – он попросил смотрящего позаботиться об адвокате.

– Простите, что я вас обременяю своими, – Павел помолчал, – неприятностями. Речь идет об убийстве в состоянии аффекта, я нахожусь в Троицком горотделе милиции, – Павел Петрович, не задавая лишних вопросов, коротко ответил:

– Адвокат приедет завтра. Передай с ним записку, – вернувшийся майор принес скупое на слова постановление о задержании подозреваемого с соответствующей санкцией прокурора. Павел расписался почти не глядя.

Монтировка, с которой он появился на посту автоинспекторов на выезде из деревне Крекшино, покоилась в особом пакете для вещественных доказательств. Майор сообщил, что районное отделение милиции начало следственные действия. Павел знал, что это значит.

– Тело забрали с поляны, – он считал трещины на потолке, – его повезут в морг на экспертизу, – Павел вспомнил отчаянный крик девушки: «Я жду ребенка!».

– Это отягчающее обстоятельство, – вспомнил он, – но только в случае, если я знал о беременности. Может быть, она солгала, – Павел искренне хотел, чтобы так и случилось, – но даже если нет, то моя ревность тем более понятна, – согласно постановлению, его заключали под стражу на три дня.

– Потом вы либо выйдете на свободу, – майор помялся, – так гласит закон, но в вашем случае, – он вытер лысину носовым платком, – это маловероятно, либо вам будет предъявлено обвинение, на основании протокола о вашей явке с повинной…

– Может быть, стоило оставить монтировку на поляне – Павел задумался, – нет, так правдоподобней. Я был потрясен и не понимал, что делаю, – монтировка у Джошуа была самая обыкновенная, советского выпуска.

– Ударив гражданку Штейнман по голове, – Павел пошевелил губами, – осознав, что я совершил тяжкое преступление, я решил добровольно отдать себя в руки правосудия, – он не сомневался, что поступил правильно. Павел слышал о вражде между министром Щелоковым и председателем Комитета Андроповым.

– Щелоков просил о помиловании для полковника Петренко, – вспомнил Павел, – но Андропов настоял на его расстреле. Я не Петренко, а мелкая сошка, но Щелоков не преминет уесть Комитет, – решетка в двери щелкнула, Павел услышал добродушный голос:

– Ужин, гражданин Левин, – пожилой милиционер заглянул в камеру, – как говорится, к чаю и сахар, – дежурный представился ему в гражданской манере, Владимиром Ильичем.

– Меня назвали в честь товарища Ленина, – добавил он, – я в год его смерти родился, – приняв стакан чая с двумя кусками хлеба, Павел кивнул: «Спасибо».

– Из столицы за вами приехали, – услышал он мягкий голос, – однако не беспокойтесь, по кодексу вас положено судить на месте преступления, – Павел не сомневался, что в Троицк примчался лично Паук.

– Пусть получит от ворот поворот, – он вернулся на нары, – меня не отдадут Комитету, – выпив неожиданно хороший чай, он закрыл глаза.

Туман наползал на серые каналы, покрытые брезентом лодки покачивались у ободранных средневековых стен. Павлу почудилось эхо его шагов.

– Кто-то идет рядом, – понял он, – но я не вижу ее лица. Это Лаура, кому еще оказаться со мной в Венеции… – Павел успокоенно задремал.

Саша не верил своим ушам.

– Что значит нет, товарищ майор, – он старался говорить спокойно, – я требую перевести заключенного в юрисдикцию Комитета Государственной Безопасности СССР. Вот мое удостоверение, – Саша приехал в Троицк с обычными корочками на фамилию Матвеева, – или вы хотите, чтобы я позвонил в Москву и тогда… – начальник Троицкого горотдела милиции пожал плечами.

– И тогда ничего не случится, товарищ Матвеев, – он подтолкнул Саше удостоверение, – во-первых, гражданин Левин пока не заключенный, но даже и не осужденный, – Саша поморщился от безграмотного, как он его называл, милицейского ударения, – он даже не обвиняемый, а только подозреваемый, – Саше не дали прочитать протокол так называемой явки с повинной.

– Для знакомства с материалами следствия требуется санкция прокурора, товарищ Матвеев, – голос милиционера дышал ядом, – работая в органах, – он запнулся, – социалистической законности, вы должны это знать. Посылайте запрос в нашу районную прокуратуру, вам ответят. Без санкции я ничего сделать не могу, – майор отказал Саше в свидании с Левиным.

– Вы не адвокат и не родственник подозреваемого, – отрезал он, – если прокуратура разрешит свидание, я вам не воспрепятствую, но пока придется подождать, – он развел руками.

Саша не сомневался, что Левин навешал милиции лапши на уши. У Фокусника был хорошо подвешен язык. Майор все же очертил, как он выразился, основные вехи дела. Левин появился на посту автоинспекторов с окровавленной монтировкой. Саше все происходящее казалось театром абсурда.

– Нет, – он поправил себя, – слезливой драмой. Фокусник толкнул провинциалам роман, как говорят на зоне, а они всему поверили, – Фокусник якобы находился в связи с покойной, как ее назвал начальник горотдела, гражданкой Штейнман.

– Они познакомились в Ленинграде, – майор раскрыл папку, – однако, выйдя замуж, гражданка Штейнман прервала их отношения, – милиционер неожиданно покраснел, – овдовев и переехав в столицу, она возобновила связь с гражданином Левиным, но в последнее время охладела к нему. Гражданин Левин подозревал, что убитая ему изменяет, – Фокусник и покойная Пикассо приехали в Крекшино на попутке.

– Которую теперь не найти, – Саша боролся с бессильной злостью, – он врет, как дышит. В Крекшино их привез Адвокат, но до него нам никак не дотянуться…

Квартира в Филях пестрела отпечатками пальцев Циммермана, однако Саша не мог вызвать дипломата на допрос.

– Даже веди я дело, такого бы не случилось, – понял он, – против него нет ни одной улики. Пикассо была в его машине, но записи жучка суд во внимание не примет. О чем я, какой суд? Циммерман завтра улетит из Москвы и поминай, как звали… – майор скучным голосом продолжил:

– Приехав в Крекшино, гражданин Левин и гражданка Штейнман отправились к бывшему барскому дому здешней усадьбы…

Майор помнил рассказы деда, родившегося при царе, как он говорил, Александре Освободителе. Предок майора завел в Троицке извозный промысел.

– Я, мой милый, нашего великого писателя возил, – дед уютно прихлебывал чай, – Лев Николаевич в Крекшино в гости приезжал в девятом году. Твоему отцу о ту пору пять лет исполнилось. Я его с собой на козлы брал, чтобы к делу приучить. Лев Николаевич его и спрашивает: «Ты, Василий, читать умеешь?». Отец твой отвечает, и бойко: «Я только учусь. Я вроде Филипка, тоже в школу хочу». Лев Николаевич ему пообещал азбуку прислать. И прислал, – шелестели пожелтевшие страницы с дореволюционной орфографией, – видишь, здесь написано, – дед приосанился: «Васе Исакову на добрую память от Льва Николаевича Толстого». Дед улыбнулся:

– Мы в здешних местах испокон века живем, милый. Когда Наполеон в Троицкое зашел, мой дедушка в партизаны подался. На Калужской дороге они немало французов пощипали. Вот медали его, – дед рылся в палехской шкатулке, – с войны отечественной. Он крепостным родился, но помещик дал ему вольную за его заслуги перед родиной. Он извозом занялся, а отец твой, видишь, инженером стал, – в тридцать восьмом году отца майора арестовали по подозрению в шпионаже.

– Потому что он ездил в Америку студентом, – милиционеру стало горько, – якобы он готовил диверсию на прядильной фабрике. Хорошо, что дед до этого не дожил, – азбука и военные медали, изъятые при обыске, в семью не вернулись.

– Левин тоже сирота, – вспомнил майор, – сын репрессированных родителей, – он встряхнулся:

– У бывшего усадебного пруда между ними произошла ссора. Гражданка Штейнман сказала, что прекращает их связь, – майор кашлянул, – по словам Левина, по причине ее ее будущего замужества.

Экспертизу назначили на завтра, однако майор видел тело убитой, привезенное в районный морг.

– Красивая девушка, – пожалел он, – ей и тридцати не было. Парень вышел из себя, а теперь ему придется ехать по этапу, – он закрыл папку:

– Левин действовал в состоянии аффекта, товарищ Матвеев. В таких случаях обязательна психиатрическая экспертиза, но дело ясное. Это убийство из ревности, суд может отнестись к обвиняемому снисходительно, – Левин объяснил, что нашел монтировку в траве на поляне. Майор нисколько этому не удивился. К берегам пруда вечно сваливали всякий хлам.

– Раньше по озеру ходил паром, – вспомнил он рассказы дела, – в барской усадьбе возвели оранжереи с апельсинами… – он подытожил:

– Товарищ Матвеев, получив прокурорскую санкцию, я разрешу вам встречу с подозреваемым, а что касается перевода.. – Саше надоело сдерживаться, однако он заставил себя не кричать.

– Товарищ майор, Левин шпион ЦРУ, – милиционер и глазом не моргнул, – он водит вас за нос. Штейнман убил еще один шпион, американец, – Саша был уверен, что монтировка раньше лежала в Импале, – а Левин его покрывает, – майор невозмутимо отозвался:

– Это не имеет никакого значения. Гражданину Левину не может быть отказано в его праве на справедливый суд. Прошло время арестов по звонкам, товарищ полковник. Действуйте методами, предписанными Конституцией СССР и другими кодексами законов, – он поднялся:

– Если хотите на меня пожаловаться, моя фамилия Исаков, а зовут меня Алексей Васильевич. Всего хорошего, товарищ полковник, рабочий день давно истек…

Не попрощавшись с милиционером, Саша в сердцах грохнул дверью горотдела.

Ночной дождь оставил лужи на дорожках розария. Ярко раскрашенный деревянный грузовик подпрыгивал на веревке. Бен сложил в кузов кубики с русскими и английскими буквами.

– Я поехал, папа, – сообщил малыш Джошуа, – мы строить город в песочнице, – солнце сверкало в его светловолосой голове. Собирая игрушки, Бен принес Джошуа потрепанную книжку.

– Азбука, – деловито сказал мальчик, – надо взять домой. Дома Бен учить русский, – Джошуа вспомнил, что обещал малышу привезти азбуку из Москвы. Случившееся три дня назад сейчас казалось ему далеким.

– Потому что я себя обманываю, – понял Джошуа, – я хочу обо всем забыть, – он знал, что забыть у него не получится. Полистав азбуку, он ласково спросил Бена:

– Ты здесь нашел книжку? – мальчик нахмурился:

– В бибо, то есть в библо, – Джошуа помог: «В библиотеке». Бен улыбнулся:

– Да. Смотри, здесь написано, – Джошуа прочел знакомое имя. Азбуку издали за три года до смерти Сталина. После падения Берии и ареста Эйтингона, Павла с сестрами отправили в интернат. Выведенные карандашом буквы почти стерлись, но Джошуа уловил в них недетскую уверенность.

– У него и тогда была твердая рука, – вздохнул Циммерман, – после опалы Эйтингона библиотеку рассовали по разным посольствам, – он провел пальцем по буквам.

– Павел Левин, три года, – Бен склонил голову набок: «Кто это?». Джошуа отозвался:

– Он сейчас взрослый, милый. Очень смелый человек, – Бен кивнул:

– Как рыцарь. Нам читали книжку о рыцаре и заколдованной принцессе, – книга отправилась в чемоданы, стоящие в комнате, где Джошуа провел последние несколько дней. Он гулял с Принцем, кормил зверей и занимался с Беном.

– Паспорта нам привезли, – в горле Джошуа еще стоял комок, – завтра мы улетаем прямым рейсом в Нью-Йорк, – к удивлению Джошуа, госсекретарь Киссинджер не принял его отставку.

– Поговорим в столице, – кратко сказал ментор по телефону, – я понимаю твои чувства, – Киссинджер помолчал, – однако Америка нуждается в тебе, Джошуа. Мы провели маленькое совещание с парнями из ЦРУ. После дебрифинга тебе найдется работа в их ведомстве, – Джошуа невесело отозвался:

– Не думаю, что после такого, – он поискал слово, – провала, мне следует заниматься вопросами государственной безопасности, мистер Киссинджер, – наставник хмыкнул:

– Предупрежден – значит вооружен, Джошуа. Что касается твоего желания добровольно отправиться в тюрьму, – на этом настаивал Циммерман, – то не забывай, что ты опекун Бена. Малыш не может кочевать по дальней родне. Совету директоров BB Oil это вряд ли понравится. Твой дебрифинг пройдет в глуши, которую легко назвать почти тюрьмой. Раньше осени ты оттуда не выберешься. Посмотрим, что случится дальше, – Джошуа понимал, что госсекретарь намекает на почти неизбежный импичмент Никсона. Ему не хотелось думать о политике.

– Только о том, что я совершил, – он вытер влажные глаза, – и о Леоне, – кроме неизбежного ареста Павла, его мучило и то, что он оставил сестру без связи. Второй секретарь посольства сказал, что именно Леона подняла тревогу в пятницу.

– Скорее всего, – сухо добавил коллега, – она увидела вас и, – он замялся, – так называемую мисс Штейнман где-нибудь в общественном месте, – Джошуа угрюмо кивнул:

– Мы встречались в Парке Горького, – второй секретарь повертел ручку:

– Конфетка живет рядом. Наверняка, заметив вас, потом она столкнулась с так называемой мисс Штейнман в другом месте, например, в «Чародейке»… – Джошуа понимал, как рисковала сестра.

– Расшифруй Комитет сообщение, Паук узнал бы ее голос, – он мял в подрагивающих пальцах сигарету, – она ждет ребенка, но Паук не пожалел бы ее, – коллега добавил:

– Получив сигнал тревоги, мы попытались связаться с вами, – работник ЦРУ со значением помолчал, – однако безуспешно, – Джошуа густо покраснел.

– Вам повезло, – хмуро подытожил второй секретарь, – окажись вы тем днем в Парке, мы бы сейчас опознавали ваш труп, – Джошуа выдавил из себя:

– Я понимаю. Я совершил ошибку, хотя вы меня предупреждали. Я не должен был скрывать свое, – он не мог найти нужное слово, – свое знакомство с… – он не знал настоящего имени убитой им девушки.

– Для меня она останется Айелет, – Джошуа слушал детский смех, доносящийся из песочницы, – ребе обещал, что по ней скажут кадиш, – сам Джошуа такого сделать не мог. Он попросил о звонке ребе, едва оказавшись на даче.

– Я правильно сделал, – Циммерман поднялся, – он рассказал о случившемся с папой в подполье, – ребе заметил:

– Надо было мне раньше с тобой поговорить. Но твой отец, благословенной памяти, попросил меня молчать, что я и сделал. Я предупреждал, что ты не должен идти его путем, а видишь, как получилось, – Джошуа связался и с тетей Мартой в Лондоне.

– Она тоже сказала, что все совершают ошибки, – Джошуа стало тоскливо, – она меня пожалела, – арест Павла мог означать неминуемую опасность для оставшейся в Казахстане семьи.

– Что, если он попадет в руки Комитета, – с холма виднелась Москва-река, – если проклятый Паук получит от него какие-то сведения? – Джошуа помнил упрямые глаза Павла.

– Не получит. Но Лаура останется одна, без надежды его увидеть, – тетя Марта обещала подготовить женщину к новостям.

– Семья ее поддержит, – тетя помолчала, – но сын Павла может вырасти сиротой, – Джошуа чувствовал себя виноватым и перед малышом.

– И перед всеми, – его подергали за джинсы, – но надо жить дальше и выполнять свой долг. Я получил урок и никогда его не забуду, – Бен потребовал:

– На руки, папа! – над синей лентой реки сияло апрельское солнце. Мальчик зачарованно слушал крики чаек. Темные леса стояли полосой на горизонте. Джошуа покачал его:

– Скоро полетим домой, милый, – Бен прижался щекой к его плечу.

– Бен потом в Москву, – малыш протянул руку вперед, – а папа? – Джошуа покачал головой:

– Нет, милый, я сюда больше не вернусь, – он постоял, вглядываясь в далекие очертания Москвы.

Утренний чай накрыли на мраморной террасе виллы. Круглый стол блистал начищенным самоваром, солнце переливалось в антикварном кофейнике. От гарднеровских чашек поднимался ароматный, пахнущий травами дымок. Стопку кружевных блинов накрыли серебряной крышкой.

– Варенье прошлогоднее, – радушно сказал товарищ Котов, – лесная малина, крыжовник, райские яблоки. Я стал садоводом, как Антон Павлович в Ялте, – в прозрачной зелени и янтаре варенья тоже играли солнечные лучи.

– Мне малину, – заявил Мотя, – и сметану, дедушка Леня, – мальчик облизнулся, – можно на полдник сырники? – он получил чашку своего любимого какао.

– Пожалуйста, милый, – ласково поправила его Лара, – не забывай о вежливости, – товарищ Котов подмигнул мальчику:

– Ничего страшного. Сырники можно, – он налил Леоне кофе с молоком, – сегодня день труда, мы их заработаем. Отправимся на рыбалку и заодно искупаем Мухтара, – овчарка, лежащая у стола, добродушно гавкнула.

– Поплаваешь и побежишь к подружке, – Мотя погладил собаку, – а мы с Ларой покатаемся на лодке. Ребеночку не опасно кататься? – мальчик озабоченно взглянул на Леону. Женщина положила руку на аккуратный живот. Мальчик или девочка бойко задвигался.

– Совсем нет, милый, – она вышла к столу с томиком Чехова, – мне полезен свежий воздух, – утро Первомая выдалось прохладным, но ясным. Легкий ветер гнал по небу обрывки облаков. Парк на вилле зазеленел, несколько яблонь окуталось белой дымкой.

Добравшись на катере до Рублевской плотины, они пересели на ожидающую их моторку.

– Иначе в Можайск не приехать, – весело сказал Гурвич, – большие суда в верховье Москвы-реки не проходят, – в Можайске их встретила очередная черная «Волга» с затемненными стеклами. Завтра Гурвич вез их на Бородинское поле.

– Там хороший музей, – сказал он Леоне, – тебе будет интересно. Мотя обрадуется, недаром ты с ним читаешь Толстого, – мальчик зачарованно слушал «Войну и мир».

– Он предпочитает военные главы, – невольно улыбнулась Леона, – мир ему пока кажется неинтересным, – в дороге она внимательно следила за указателями.

– Непонятно, зачем, – вздохнула девушка, – я знаю, где находится вилла, но сюда никто не сунется, это чистое самоубийство, – комплекс охранялся не хуже Кремля.

– Подарки ждут тебя у товарища Котова, – Гурвич сам сел за руль «Волги», – вчерашним днем все доставили из Москвы, – Леона получила бриллиантовый браслет и кружевную вологодскую шаль. Она и сейчас набросила палантин на плечи.

– Тебе очень идет, – заметил товарищ Котов, – ты словно тургеневская барышня, – Эйтингон пожалел, что не владеет кистью.

– Получилась бы отличная картина, – он любил русских импрессионистов, – в стиле Серова. Только у нас не персики, а клубника и у Ларисы Марковны светлые волосы. Павел мог взяться за такой холст…

Услышав от Саши об аресте Левина, как теперь предпочитал называть его Эйтингон, он добродушно сказал:

– Не волнуйся, милый. Пусть тебя не смущает упрямство провинциальной милиции. Позвони в экономический отдел. Они крутят дело казахстанских мошенников, Левин бывал в Казахстане, Левин знаком с Лопатиным. Ни один прокурор не откажет в санкции при таком наборе доказательств, – Эйтингон, разумеется, оказался прав.

Прокуратура, впрочем, не разрешила перевод Левина в тюрьму Лефортово, подведомственную Комитету. Бывшего Фокусника отправили в Бутырки, где, как не сомневался Наум Исаакович, ему обеспечили курортный режим. Адвокатом Левина оказался пресловутый Ария, спасший Лопатина от расстрельной статьи. Наум Исаакович не возлагал особых надежд на скорую очную ставку Левина и Лопатина.

– Они будут молчать, – сказал он Саше, – допрашивают Левина милиционеры, – Эйтингон поморщился, – нам туда хода нет. Однако не все потеряно, – он перебросил Саше пакетик, – у тебя есть ключи от квартиры на Патриарших. Экономический отдел запросит санкцию на обыск, а остальное дело техники, – в пакетике лежала инкрустированная бронзой зажигалка с церковными куполами.

– Отпечатки пальцев получатся смазанные, – задумчиво сказал Эйтингон, – однако прокуратуре хватит этой улики, чтобы открыть новое дело. Тогда он окажется у нас в руках, – Саша предполагал, что коллеги из экономического отдела не станут возражать против его встречи с Левиным.

– Может быть, его привезут в Лефортово, – мстительно подумал Саша, – где я с ним поговорю по душам. Он хотел отделаться жалкими пятью годами и освободиться по амнистии, но я такого не позволю, – оформление нового дела требовало времени, но Саша никуда не торопился.

– До июня с бюрократическими формальностями будет покончено, – понял он, – я выбью из Левина нужную информацию, отвезу Лару и Мотю на остров Возрождения и отправлюсь расстреливать проклятых шпионов, – ему было ясно, что сидящие на шахте не сломаются, но Сашу беспокоила Караганда, куда заглядывал Левин.

– Скорее всего, не просто так, – сказал он товарищу Котову, – надо разобраться в его тамошних связях, – Наум Исаакович кивнул: «Именно». Он не собирался делиться с Сашей своими подозрениями.

– Мои девочки не испытают горя, – твердо сказал он себе, – не останутся вдовами. Я обещал о них заботиться, пока я жив. Достаточно и того, что Комитет отнял их у меня и почти искалечил им жизнь, – Эйтингон вздохнул, – больше такого не случится. Пусть Виллем выбирается из СССР, – он понимал, почему бывший Володя Воронов решил остаться в стране, – пусть возвращается к Анюте, – Эйтингон, впрочем, не намеревался жалеть Левина.

– Он сдохнет на зоне, как его родители, – Наум Исаакович допил кофе, – я пожалел его, когда он родился, но время жалости прошло. Как говорится, время обнимать и время уклоняться от объятий, – он весело сказал Леоне:

– Твой муж идет. Полдень на дворе, мы сегодня разленились, – Саша отозвался:

– На то и праздник, товарищ Котов. Доброе утро, милая, – он обнял Леону за плечи, – с Первомаем тебя, – Эйтингон скомандовал:

– Матвей, по коням, то есть по самокатам. Охрана принесет удочки на берег, рыба нас ждать не будет, – Леона помахала скачущему по ступеням Моте.

– Я осталась без связи, – поняла девушка, – Джошуа, скорее всего, отправили в Америку. Надеюсь, он во всем признался в посольстве. В Москву я вернусь в конце лета, меня обеспечат другим куратором, – Саша заглянул в ее книгу.

– Дуся моя, – он зарылся лицом в ее теплые волосы, – американочка… – Леона поцеловала его руку.

– Лошадка моя, – Саша счастливо закрыл глаза, – как я ее люблю, – он шепнул в нежное ухо:

– Я тоже впервые увидел тебя на сцене, пусть ты и не актрисуля. Я люблю тебя, Лара, – он послушал ровный стук ее сердца, – пожалуйста, не оставляй меня…

Леона погладила его по щеке: «Никогда не оставлю, милый».

К удивлению Павла, в Бутырской тюрьме его поместили в камеру, которую заключенные между собой называли экономической. Он оказался самым младшим в компании завмага с бывшей Рогожской заставы, обвиняемого в расхищении государственного имущества и пары парней известного Павлу толка. Ребята отирались у центральных гостиниц, скупая у иностранцев барахло.

На первой же встрече в Бутырке адвокат Ария раскрыл Павлу причину такой, как выразился Семен Львович, прописки.

– О вашем первом преступлении забудьте, – невесело сказал адвокат, – Комитет крутит вам экономическое дело. Вы знакомы с Виктором Алексеевичем, вы бывали в Казахстане. Ситуация складывается не в нашу пользу. – Ария покрутил головой, – лучше бы мы ограничились так называемым убийством из ревности. Но у Комитета, судя по всему, вырос на вас большой зуб, – Павел подтвердил:

– Огромный. Жаль, что мне никак не увидеться с Виктором. Непонятно, где он сейчас, – Ария задумался:

– Скорее всего, в Москве. Карагандинских дельцов защищаю не я, но вся компания сидит в Лефортово. Виктора Алексеевича могли привезти сюда для очных ставок. Комитет, кстати говоря, может свести и вас двоих, – Павел пожал плечами.

– Мы ничего не скажем, но хотя бы встретимся друг с другом, – в Троицке Павел признался Семену Львовичу, что он никого не убивал. Выслушав его, Ария поднял бровь.

– Казус, достойный учебников по адвокатуре. Как снизить предполагаемый срок наказания для невинного человека… – Павел, впрочем, не рассказал адвокату о родне, застрявшей в Казахстане.

– О них речь нигде не зайдет, – успокоил он себя, – главное, чтобы они успели добраться до границы и миновать ее, – с точки зрения Павла, новое обвинение было ему только на руку.

– Но не с точки зрения срока, – угрюмо поправил себя он, – Комитет отвесит мне не меньше десятки. Однако пройдет время, прежде чем они оформят дело. Значит, в Казахстане тоже появится время для побега, – официально он получил на руки только постановление о взятии его под стражу по обвинению в непредумышленном убийстве, совершенном в состоянии аффекта.

Психиатрическая экспертиза в институте Сербского, куда Павла возили под конвоем, прошла без сучка без задоринки. Ария сообщил ему, что доктора определили у него тяжелую депрессию.

– Я не удивлен, – мрачно сказал Павел, – невозможно жить в этой стране и не страдать от депрессии, – адвокат согласился:

– Очень здравые слова. Имей мы дело с вашим предыдущим так называемым преступлением, я в два счета доказал бы, что факт измены покойной гражданки Штейнман вверг вас в еще более депрессивное состояние, вылившееся в агрессию по отношению к ней, – он пошуршал бумагами.

– Учитывая ее подтвержденную беременность, – Павлу стало горько, – такое поведение еще более объяснимо, – Павел хмуро отозвался:

– Но первое преступление поглощается вторым, более тяжким. Только что они мне собираются пришить? Я не спекулировал мехами и не держал под полом валюту с золотом, – Ария хмыкнул:

– В вашей квартире устроят обыск. Достаточно одной левой зажигалки, Павел Наумович, чтобы вас обвинили в связях с карагандинскими махинаторами…

Поездка в институт Сербского и встречи с адвокатом были единственными развлечениями Павла. Обвиняемым, правда, разрешали пользоваться отличной библиотекой, собранной в Бутырках. В каталоге попадались даже иностранные книги. Павел читал полузабытых довоенных авторов. Тома украшали лиловые штампы, принадлежавшие еще НКВД. Он развлекал завмага и фарцовщиков байками о «Мосфильме» и рассказывал им о заграничных путешествиях.

– На зоне вы не пропадете, Павел Наумович, – уважительно сказал завмаг, – вас поставят заведовать библиотекой, вы все-таки писатель, – Ария приносил ему хорошие сигареты и термосы с кофе. Передав через адвоката записочку смотрящему, Павел узнал, что в Караганду отправили весточку об его аресте.

– Семья поймет, что со мной произошло, – вздохнул он, – бедная Лаура, неизвестно, когда мы увидимся, – Павел надеялся на возвращение в Москву Исаака Бергера.

– Он заберет мой портфель из камеры хранения, – порядки в Бутырках были либеральные, днем разрешалось лежать на нарах, – смотрящий узнает, на какую зону меня отправили, – Павел надеялся, что его не загонят в засекреченное место, – Исаак напишет мне, а остальное дело техники. В синагоге иногда появляются иностранцы, он передаст сведения обо мне на запад, – Павел часто думал о покойной Дануте.

– Она работала на Комитет, – ему стало тоскливо, – не со мной, но работала. Но признайся она во всем, я простил бы ее. И Джошуа простил бы Аллу, только она не успела все ему рассказать, – Павел очнулся от стука зарешеченного окошка.

– Гражданин Левин, – позвал охранник, – на выход, – Павел ожидал, что ему заодно прикажут собрать вещи.

– Нет, вроде милиция пока сопротивляется Комитету, – он даже улыбнулся, – в Лефортово меня не переводят, – завмаг озабоченно спросил:

– Павел Наумович, куда вас везут… – Павел пожал плечами:

– Как говорится, вызов для совершения следственных действий, – высоко подняв голову, он покинул камеру.

Камеру для проведения очных ставок в тюрьме Лефортово украсили знакомым Саше плакатом. Он лениво рассматривал вдохновенное лицо молодого человека. За спиной юноши дымили трубы заводов: «Советский суд на страже прав граждан!» – сообщали алые буквы. С точки зрения Саши, права бывшего Фокусника никак не нарушались.

– В Бутырках мягкий режим, – Саша взглянул на часы, – адвокат, наверняка, обеспечивает его сигаретами, кофе и шоколадом, – очная ставка между Левиным и Лопатиным начиналась через несколько минут. Оставив Лару и Мотю заботам товарища Котова, Саша вернулся в город. Жена и сын приезжали в Москву ко Дню Победы. Военный парад должен был состояться только в следующем году.

– Это круглая дата, – хмыкнул Саша, – но лучше устраивать его каждый год. Надо воспитывать патриотизм в молодежи, – на Бородинском поле они провели почти весь день. На День Победы Саша собирался сводить сына в музей вооруженных сил.

– Лара отдохнет, – ласково подумал он, – мы с Мотей покатаемся на речном трамвайчике, сходим в Парк, – утро Саши началось со звонка товарища Андропова. Поздравив его с удачным развитием дела, начальство, тем не менее, поторопило Сашу.

– Со мной связывался товарищ Свирский, – недовольно сказал Андропов, – Лопатина этапируют в Усть-Кут, откуда он отправляется вниз по реке Лена. Дорога долгая, министерство среднего машиностроения не хочет терять время, – Саша с удовольствием думал о будущей судьбе Лопатина.

– Он заработает туберкулез и сдохнет в вечной мерзлоте, – Саша полистал тощую папку зэка, – надеюсь, что и Левина суд загонит в какую-нибудь дыру…

Получив необходимое вещественное доказательство после обыска на квартире Фокусника, прокуратура переквалифицировала дело. Левина обвиняли в содействии расхищению государственного имущества в особо крупных размерах. На расстрел или максимальный срок наказания в пятнадцать лет Саша не рассчитывал.

– Левин сам не расхищал, а только содействовал, – пожалел он, – и у него отличный адвокат. Но жалкой пятеркой он не отделается, – очная ставка была формальностью, но Саша настоял на встрече заключенного Лопатина и обвиняемого Левина.

– Они знакомы с юношеских лет, – сказал он коллегам из экономического отдела, – может быть, кто-то из них разговорится, – дверь стукнула, Саша поднялся. Фокусника привезли из Бутырок первым.

– Его пока не брили наголо, – понял Саша, – парикмахер приходит к осужденным после вынесения приговора. Проклятый мерзавец, он и в тюремной робе выглядит аристократом, – Саше показалось, что в камере повеяло французской туалетной водой. Серые глаза Левина без интереса взглянули на него.

Павел не удивился, увидев в камере Паука.

– Меня привезли в Лефортово, – Павла доставили из Бутырок в милицейском фургоне, – что, если здесь Витька? – он боялся увидеть кого-то из родни, застрявшей в Казахстане.

– Тогда получится, что все было впустую, – Павел остановился у стола, – но если я встречу Витьку, то мы оба непременно вырвемся из СССР, – Паук что-то сказал. Павел велел себе не обращать внимания на его слова.

– Он словно змея, он отравляет все, к чему приближается. Молчи, не отвечай ему, – Павел вздрогнул. Дверь опять отворилась.

– Он здесь, – Павел не отводил взгляда от голубых глаз друга, – все будет хорошо, – Витя горько подумал:

– Павел тоже не избежал жерновов молоха. Хотя он сильный человек, он справится, – они молчали, стоя друг против друга.

– Гражданин Лопатин, – Саша откашлялся, – что вы можете сказать о ваших отношениях с присутствующим здесь гражданином Левиным Павлом Наумовичем? – Витя ответил:

– Как я неоднократно говорил, гражданин начальник, мы давно потеряли всякую связь, – Саша полистал папку.

– Вы не виделись с гражданином Левиным во время его недавней поездки по Казахстану? – Витя пожал плечами.

– Согласно приговору суда, я отбывал срок наказания в исправительно-трудовом учреждении. Гражданин Левин его не посещал, – лицо Фокусника оставалось невозмутимым.

– Гражданин Левин, – у Саши почему-то запершило в горле, – когда вы в последний раз виделись с присутствующим здесь гражданином Лопатиным Виктором Алексеевичем? – Фокусник поднял бровь.

– Не могу припомнить, гражданин начальник, – в голосе Левина звучала откровенная издевка, – очень давно. Дела, как говорится, минувших дней, – Саша заставил себя кивнуть: «Хорошо. С кем вы встречались во время вашего недавнего посещения Казахстана?». Левин отозвался:

– С председателем Целиноградского городского совета народных депутатов, с ударниками труда, с ветеранами освоения целины, – Саша поинтересовался: «Как вы добрались из Целинограда в Караганду?». Павел понимал, что Комитет все проверит.

– Врать нельзя, но нельзя и говорить правду, – сказал себе он, – Виллем и Марта уволились из колонны. Территория Казахстана равна восьми Франциям, их будут долго искать, прежде чем найдут, – Павел надеялся, что родня успеет сняться с места раньше, чем это случится.

– Я ехал пассажиром в колонне грузовых автомобилей, – небрежно отозвался он, – я собирал материал для очерка, – Саша цепко обшарил глазами лицо Левина: «Как звали шофера машины?». Павел покачал головой: «Не помню». Саша сделал еще одну попытку: «Где вы ночевали в Караганде?». Фокусник усмехнулся:

– У девушки. Я пошел поужинать в кафе и пригласил ее потанцевать. Она жила в частном секторе. Кажется, ее звали Света. Или нет, Лена. Или, может быть, Таня… – Саша решил прекратить комедию.

– Ясно, что мерзавцы ничего не скажут, – он нажал на кнопку звонка, – но надо проверить шоферов в колонне. Пусть казахи, наконец, начнут поворачиваться… – Павел уловил легкое движение губ Витьки.

– Я тебя найду, – прочел он, – помните, граф, нас еще ждут великие дела, – Павел улыбнулся.

– Обязательно. Спасибо тебе, друг, – Витьку вывели из камеры первым.

– Мы еще увидимся, – Павел уже привычным жестом завел руки за спину, – я верю, что так и будет…

Не удостоив Паука даже взглядом, он кивнул конвою: «Я готов».