Читать книгу Слишком взрослая жизнь - Никас Славич - Страница 3

Осеннее солнце ярко осветило мою комнату сквозь незакрытое занавесками окно. Лениво потянувшись, я встал с кровати и, не обуваясь, прошлёпал в уборную. День начинался как обычно, и всё же, всё же… что-то должно было случиться. Предчувствие изменений не покидало меня всё утро.

Заглянув в соседнюю комнату, я обнаружил, что сестра Ольга ещё спит, наигравшись ночью в компьютерные игры; отец не выходил из своего уголка, гулюкая, как и прежде. Он сошёл с ума, когда мне исполнилось всего шесть лет. Мама, судя по всему, всю ночь просидела перед визором, и теперь широко раскрытыми неспящими глазами пялилась в потемневшую плёнку, висящую на стене. Она лишилась разума вскоре после моего семилетия. С тех пор мы с сестрой вынуждены были выполнять не по годам трудную работу по уходу за ними.

Я подключил к небольшому разъёму визора зарядное устройство и присел на кровать. Неужели и я стану таким, как мои родители? Неужели мы все обречены на безумие?

Плохо, очень плохо быть ребёнком, не желающим стать взрослым. Но я не желал становиться таким – полубезумным идиотом, и благо ещё мирным. Все мои сверстники давно махнули рукой на это – мол, если и станем безумцами, то всё равно ведь только в двадцать пять лет, а пока… пока надо жить и наслаждаться всеми удовольствиями, что предоставлены тебе.

Роковая дата – двадцать пять лет. Не знаю, почему, но все жители городов (а деревень и сёл, как поговаривали, не осталось, так как их снесли), достигая первой в жизни более-менее значимой даты, тихо сходили с ума и оставались помешанными до самой смерти. В некоторых странах продвинутая молодёжь, пришедшая к власти, приняла закон об эвтаназии по достижении сорокалетнего возраста. В интернете поговаривали, что теперь этот закон хотят сделать всемирным, и даже низвести число лет до тридцати. Но у нас в России, как всегда, медлили.

Когда-то (многие уже потеряли счёт годам) эпидемии безумия не существовало, судя по старым фильмам, что крутили по визору. Но потом… была единственная, последняя запись, которую посмотрел каждый из нас. Увиденное вызывало отвращение и омерзение: тысячи людей на своих рабочих местах, в домах и на улице вели себя как безумные; некоторые из них буянили, круша всё вокруг себя, пока те, кто ещё оставался в здравом уме, не вкалывали им успокоительное. Другие и вовсе прыгали с высоты, бесславно прерывая собственную жизнь. Третьи, пуская слюни, ползали по асфальту или полу, если находились в здании. Бесстрастный молодой репортёр сообщал: «Такую неприглядную картину увидели сегодня жители многих городов в самых разных странах мира. Вирус безумия, возникший невесть откуда, поразил всех взрослых людей. Мы предполагаем, что безумие ещё не охватило молодых людей в возрасте до двадцати пяти лет, но поразило всех, кто старше. Сошли с ума все: и обычные работники, и гениальные учёные, а ведь они могли бы найти средство от неизвестной болезни».

С тех пор мы так и живём – по соседству с безумцами, без малейшей надежды справиться с неизвестной болезнью, поскольку все попытки молодых учёных разобраться в произошедшем провалились…

Я встал с кровати, надел серую, полинявшую от времени футболку (новой одеждой разживались не все, и в основном это были однотипные костюмы, сделанные на автоматической фабрике), а затем посмотрел на своё отражение в зеркале. Немного угловатое и чуть бледное от постоянного беспокойства за родных лицо; русые волосы, которые мне в последнее время не хотелось стричь, и потому они отросли до плеч; глаза несколько необычного цвета – синий ближе к центру переходил в зелёный. И некрасивые морщины на лбу и щеках.

Сейчас мне двадцать четыре года, и я не хочу быть безумцем. Почему я не такой, как остальные? Возможно, сказалось воспитание отца – когда он ещё не стал безумным, всё время твердил мне: «Не повтори, сынок, моей ошибки… Я слишком много времени потратил на развлечения вместо того, чтобы искать способы справиться с безумием».

Тяжело вздохнув и отбросив прочь воспоминания, я оделся и отправился на работу – чтобы содержать полубезумных родителей, нужны деньги. Да и сестра моя ждала ребёночка, посему я и не любил, когда она, на своем седьмом месяце, ночами просиживала за компьютером. Я вообще терпеть не мог все эти игры; попробовав их на «вкус» уже лет в пять, как-то быстро бросил это увлечение, и знакомые считали меня отсталым, потому как у них чуть ли не все разговоры касались игр. Мне плевать; они не задумываются о будущем, словно не верят, что пройдёт несколько лет – и они станут такими же помешанными, как их родители.

Работал я на заводе по производству псевдопродуктов – ими мы все питались. Что такое настоящие продукты, мы могли знать лишь по визору из старых сериалов и передач – новых уже давно никто не снимал, потому что визор смотрели в основном взрослые, а актёрское искусство очень быстро вымерло. Молодёжь интересовали только компьютерные игры, бесплатный Интернет и вечерние безумные тусовки. Последние я тоже не посещал – никак не мог понять этих людей, дёргающихся в безумном ритме под не менее безумную музыку. Возможно, так и сходят с ума? Тогда вовсе не лишне уберечь себя от подобного «удовольствия».

Я даже не знал, как именно я произвожу псевдопродукты. Вся моя работа заключалась в том, чтобы встать возле угловатого приборчика высотой мне по плечи и нажимать соответствующие инструкции кнопки. Выбирая тот или иной продукт, я сверялся с показателями шкалы данных, установленной на приборчике. Шкала показывала, сколько различных ингредиентов осталось в приборчике для производства того или иного продукта. Откуда берутся сами компоненты, я не ведал; знал лишь, что один из моих давних знакомых работал на этом же заводе, загружая ингредиенты в специальный прибор.

Солнечные панели домов ярко светились, жадно впитывая рассветную энергию светила. Чахлые деревья ещё не сбросили свою листву; раньше люди в это время собирали урожай – по крайней мере, так показывали по визору. Урожаем в те времена были те же фрукты и овощи, что я производил на заводе, но на вид куда более аппетитные. Наш небольшой город со всех сторон окружал лес; туда никто давно уже не ходил. Поговаривали о том, что где-то за ним есть поселение, где жители до сих пор остаются в здравом уме – но никто не рисковал проверить это. Люди вообще отвыкли путешествовать; даже ездить по дорогам никто не хотел, и ненужные старые машины годами ржавели на свалке близ города (хотя в Интернете многие американцы хвалились, что всё ещё наслаждаются высокими скоростями, рассекая по дорогам на автомобилях). Именно поэтому всё, что показывали по визору, было для нас как-то дико и непривычно; мы не хотели жить так. Даже самые маленькие дети вели слишком взрослую жизнь, торопясь насладиться всеми удовольствиями существования. Курс обучения сводился к тому, что расскажут детям их ещё не сошедшие с ума родители плюс то, что дети сами увидят по визору или на мониторе компьютера. Кое-как читать, немного коряво писать и считать – вот и всё образование, что можно получить. А некоторых детей, рождённых матерью в 23-24 года, воспитывали и вовсе исорги – почти неотличимые от людей искусственные организмы. Высокие, худощавые, практически многие из них – на одно лицо, они внешне выглядели как обычные парни и девушки – но в общении с ними всегда становилось ясно, что им чуждо всё человеческое, так как их голоса казались металлическими, неживыми. Все слова исорги произносили с одной и той же механической интонацией, без малейшего проявления чувств. Даже няни-исорги, кто воспитывал детей с рождения, отлучая многих от родителей уже в возрасте трёх-четырёх лет, не способны были выражать эмоции.

Не знаю почему, но я пока не собирался ни жениться, ни заводить детей. Все мне говорили: мол, что ты медлишь, так и не успеешь потомство оставить. Но я всё отчего-то не решался найти себе пару; возможно, просто не хотел, чтобы дети вместо отца видели пускающего слюни идиота.

Пробравшись сквозь извилистые улочки города к заводу, я на секунду остановился возле входа. Сам завод представлял собой нелепую четырёхэтажную конструкцию с арочками, портиками и даже никому не нужными балкончиками. Раньше здесь явно был самый обычный дом, из тех, что показывают по визору. Мне не раз предлагали устроиться на работу по прокрутке старых фильмов и передач, но я не соглашался, потому что считал этот труд самым противным. Да и кому понравится вставлять нелепые программы и фильмы в эфир визора, востребованного, в основном, только у умалишённых взрослых?

На первом этаже завода располагался магазин, где продавали изготовляемую нами продукцию. Возле главной кассы кто-то приклеил нелепое объявление:

АЛКОГОЛЬ И СПИРТОСОДЕРЖАЩУЮ ПРОДУКЦИЮ

РЕАЛИЗУЕМ ТОЛЬКО ЛИЦАМ ДО 25 ЛЕТ

Как будто взрослые смогут самостоятельно прийти в этот магазин и купить себе выпивку!

Возле входа в ещё не открывшийся магазин о чём-то своём бубнили трое молодых алкашей; все они казались ещё не достигшими и двадцати лет, но, по моему мнению, уже стали идиотами. Сам я к выпивке, ненатуральной к тому же (как и все продукты), относился очень настороженно и практически не пил.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я прошёл к закреплённому за мной приборчику. Три часа поработал и домой – такой график был у всех, и неважно, где ты работаешь – на заводе, в визор-студии или ещё где-то. Каждый работник фабрики имел право забирать себе часть произведённой им за смену продукции. Я взял несколько псевдояблок для себя (они казались самым вкусным продуктом из тех, что я пробовал), а также захватил бананы для сестры, три булки хлеба и шесть сосисок для отца с матерью. Ольге мясное я не давал, и даже не из-за того, что она была в положении. Просто она, отведав якобы «мясных» псевдопродуктов, тут же покрывалась аллергической сыпью.

Положив всё это в пластиковый пакет, я отправился обратно домой. Сидящая на скамейке троица уже не просто бормотала вполголоса, но распевала на всю улицу пьяными голосами и невпопад какую-то похабную песенку. «Алкашня!» – подумал я и двинулся дальше.

Пройдя сотню метров, я почувствовал, как мне на плечо опустилось что-то тяжёлое. Резко развернувшись, я увидел лишь взмах чёрных крыльев и птицу, приземлившуюся на раскрошившийся от времени асфальт. «Ворон», – вспомнил я название птицы из пособия, некогда скачанного в Интернете.

Странно… Обычно никто к нам в город не залетает – все звери и птицы живут себе в лесу. Даже голуби, которые, судя по фильмам с экрана визора, в обилии водились в крупных поселениях, появлялись близ человеческого жилища редко-редко. И, что самое интересное, никогда не клевали крошек псевдохлеба, что рассыпала щедрая мальчишеская рука.

Мы, торопящиеся прожить всю человеческую судьбу за отведённые двадцать четыре года, совсем забыли, что такое природа. Поэтому огромный ворон, матовыми глазами посматривающий на меня, казался чем-то совершенно неведомым и даже диким. Наклонившись к птице, я проговорил:

– Чего ж ты прилетел-то?

Ворон в ответ мягко клюнул меня по ладони и, встопорщив крылья, важно двинулся на своих когтистых лапах к лесу.

«Что же он хочет этим сказать? Неужели – следуй за мной?» – растерянно подумал я. И через секунду, сам не отдавая себе отчёта в том, что делаю, двинулся за вороном робкими шагами. Лес приближался; я несмело посматривал на живую «изгородь» из деревьев и кустарников, чьих названий я даже и не знал!

Ощутив голод, я машинально достал яблоко. Откусил его… и чуть не подавился! Яблоко оказалось очень противным на вкус – видимо, сегодня снова поставили некачественные вкусозаменители. С отвращением выплюнув то, что успел разжевать, я резко остановился. Ворон тоже встал на месте, топорща крылья в нетерпении. А я неожиданно для себя задумался о том, как такое едят люди – ведь очень часто попадались некачественные вкусозаменители? Зачем я работаю на заводе, изготовляя подобную отраву? Чтобы прокормить сумасшедших родителей? Им уже всё равно, чем питаться. Чтобы дать пищу людям? А не станут ли они от такой еды ещё более сумасшедшими? И уж точно вредно есть такие яблоки моей сестре – ведь она вот-вот родит ребёнка.

Я медленным движением потянулся к следующему яблоку. Достав его, я осторожно-осторожно сделал первый укус… и тут же сплюнул на землю, отбросив оба неприятных на вкус яблока. «Такая пища вряд ли полезна», – подумалось с досадой.

В этот момент я вспомнил один случай. Как-то раз, наблюдая за мамой, я заметил, что она не переключает канал уже целых два часа – это был для неё рекорд. Заинтересовавшись, что же такого необычного показывают по визору, я увидел довольно-таки интересную передачу из архива местного телевидения. На экране босоногая женщина ходила по очень красивому саду среди плодовых деревьев – наши чахлые городские им не чета. Голос за кадром мягко комментировал, объясняя, что весь этот сад женщина посадила совместно с ныне покойным мужем. Вот уже пятнадцать лет она ухаживает за этим прекрасным садом, каждый год собирая немалый урожай. Крупными кадрами показали корзинки, где лежали аппетитные на вид яблоки, гораздо красивей тех сморщенных, что выдавал прибор на заводе, где я работал. В саду были и другие фрукты, настолько сочные и крупные, что хотелось немедленно залезть внутрь транслируемой картинки и попробовать их. Такой же босоногий, как и его мать, мальчонка, с аппетитом поглощал груши – тут не только у мамы, у меня слюна потекла!

И теперь, вспомнив эту передачу, я с величайшей опаской глядел на третье псевдояблоко, взятое с работы. Оно наверняка окажется невкусным, я знал это заранее. Очень, очень сильно захотелось попробовать тех, настоящих яблок, что собирали женщина с сыном. А раз передача, судя по титрам, из местного архива, значит… значит, сад где-то рядом.

Посмотрев на ворона, снова двинувшегося к лесу, я отбросил в сторону пакет с псевдопродуктами. Решимость овладела мной. В голове завертелись мысли: «Хватит! Хватит с меня этой слишком взрослой жизни! Я не хочу становиться идиотом! И… и я хочу попробовать чего-нибудь настоящего… Я хочу найти тот сад! Если я найду его, то вернусь к Ольге. Я угощу её настоящими фруктами, а не теми поддельными, что изготовлял на заводе!»

Отринув страх, я вступил вслед за ведшим меня вороном под полог леса. Природа встретила меня удивительными трелями птиц и мягким шелестеньем ветра в кронах деревьев. Я лишь улыбнулся этому и пошёл следом за птицей, дарованной мне самой судьбой. «Возможно, в этом моё спасенье. Возможно, на природе я не стану идиотом. И главное – может быть, я найду тот самый сад и узнаю о настоящей детской жизни».

Впрочем, лишь поначалу я был полон энтузиазма. Чем дальше я следовал за вороном в лесные дебри, тем больше сомневался. Оглянувшись мельком назад, я уже не увидел пути обратно в город – высокие деревья мешали обзору. Что, если я, никогда не бывавший раньше в настоящем лесу, заблужусь и пропаду здесь? Но тут же эту мысль перебивала другая: а какая разница, где пропадать, если там, в городе, я обречён на безумие?

Встрепенувшись и более не оглядываясь, я продолжил идти за странным вороном.