Читать книгу Проекция реальности - Никита Зайков - Страница 10

На столе в комнате моей сестры лежит гелиевая ручка, а в углу стопка бесполезной макулатуры: журналы о моде, маленьких собачках, газеты, где на первой полосе личная жизнь знаменитостей. Беру первую попавшуюся под руку бумажку, переворачиваю. Отодвигаю подальше тушь, мази, губную помаду, чтобы освободить место, так как не выношу беспорядка. Мои локти на столе и голова занята планом. Срочно необходимо структурировать шаги, которые помогут избежать плачевного конца.

Не сатанисты ли запудрили ей мозги? Нет! Зачем им это нужно? Мало ли кто ходит около Троице-Сергиевой лавры в поисках доверчивых или отчаявшихся людей, чтобы загипнотизировать их своей ложью и вытащить деньги из дома. Деньги – это более вероятный мотив! А кто мог указать именно на неё? Только тот, кто давно её знал. Вероятно, подруга и заварила кашу. Ручка опускается на лист и выводит быстро пункты расследования:

1) Расспросить Иру.

2) Приехать туда, где мама провела ночь.

3) Расспросить тех, с кем она контактировала, чтобы узнать, говорила ли правду Ира.

Или я не хочу верить в то, что не обращал внимание, как она медленно шла к сумасшествию? В любом случае надо проверить все варианты, а потом делать выводы. Сатанисты… Ух, ненавижу!

Просматриваю ещё раз записи. Что-то определённо упущено. Как бы работала полиция? Определённо, проверили бы сначала телефон! Хожу по комнате. Если бы было поблизости зеркало, то в нём отразился бы мрачный и уставший человек, которому придётся заниматься ерундой в Новый год. Занавески закрыты, поэтому сумрак опустился не только на мою душу.

Возникает дилемма: сообщать или нет сестре о происходящем, зная, что ей будет абсолютно наплевать. Совесть не позволит промолчать. Так сказать, инструмент Бога на грешной Земле заставляет набирать номер на протезе и слушать гудки. Не берёт! Второй раз я тыкаю пальцами по тем же цифрам, и раздаётся недовольный голосок сестры:

– Что надо? Я долго говорить не смогу, на пляже дождь пошёл.

– С мамой беда…

– Дам совет: всегда бери с собой зонтик зимой. Я понимаю, что не покупаться, но можно просто полежать около моря. Глобальное твоё потепление!

– Ты слушаешь вообще?

– Да, однако у меня интереснее история.

– Я всё же скажу!

– Как хочешь.

– Она в психиатрической больнице. Нервный срыв.

– Не послушаешь про то, какая на вкус Pina Colada?

– Нет, конечно.

– Пока тогда, братец.

– Пока.

Продолжаю копать дальше. Порывшись в сумке мамы, из внутреннего кармана я достаю голографическую пластинку, которую подарил ей год назад. Объёмное изображение показывает кучу пропущенных звонков от меня, но они не цель, поэтому я их пропускаю. Чуть ниже идут подряд звонки от повторяющегося номера. Я вижу его в первый раз, и эта зацепка уже весомый прорыв. Мне даже начинает нравиться, чувствую себя Шерлоком Холмсом, идущим по следу преступника. Звоню. Мне, как я ожидал, отвечает Ира. Весьма предсказуемо, если учесть, что это имя я стал в последний месяц слышать чаще от мамы, чем своё. И с чего вообще она снова завела дружбу с ней? Они не общались, наверное, лет пять.

– Алло, слушаю, – говорит Ирина.

Захотелось сразу высказать все подозрения, выбросить на неё скопившиеся эмоции, но я сдержался, потому что важно узнать правду.

– Здравствуйте. Вы меня вряд ли помните. Я сын Даши, вашей подруги. Хотел бы встретиться. Когда вам удобно?

– А что-то случилось?

– Да… Однако надо поговорить с глазу на глаз, не телефонный разговор. Возникли кое-какие проблемы, которые будет легче решить, если вы поможете.

– Это связано с Дашей?

– Да.

– Мне сегодня удобно. К часу в парке?

– Договорились. Около клумбы.

– С ней всё хорошо?

– Давайте при встрече!

Я стою в том самом парке, где вчера пытался привести в порядок свой ум и мамин, но свежий воздух не всегда помогает, иногда являясь катализатором нервозности. Тьма, снег, толпы пьяных – всё это не сильно способствует успокоению.

Сейчас день, окружающий мир заметно преобразился. Заполненные до краёв мусорные вёдра чёрно-маслянистого цвета – единственное напоминание о студенческой вечеринки, которая проходила ночью. На этот раз по парку ходят полицейские, от скуки вращающие в руках дубинки. Я насчитываю человек шесть в синей форме, которые то и дело переглядываются. Птиц почти не слышно. По большей части летают голуби серого цвета в поисках еды. У меня есть время, так как я пришёл на полчаса раньше. И эти драгоценные секунды своей жизни я трачу на наблюдение: ворона подлетает к баку, крутит по сторонам мордой, всматриваясь мутными глазами в лица прохожих, выхватывает глубоко запрятанный кусок булки и улетает, а справа девочки фотографирую себя около яблони, с которой свисают замёрзшие струйки так, что дерево похоже на алмазный водопад.

Кучка грязного снега на клумбе – моя остановка, где приходится ждать в полном неведении и строить догадки. Сложно отбросить плохие мысли!

Девочки убежали на детскую площадку, но появилась пара молодых людей, которые сели на скамейку за моей спиной. Они слишком увлечены друг другом, чтобы замечать что-то или кого-то. Бывает так, что весь мир уменьшается в геометрической прогрессии до размеров атома, и остаёшься ты и близкий тебе человек.

Вдоль металлического ограждения идёт Ира, опустив глаза вниз. Она быстрым шагом направляется ко мне, поэтому её рыжие волосы парят в воздухе. Джинсовая кофта надета поверх зелёной футболки. Руки Ира держит в карманах. Она приближается, и я разглядываю веснушки и очки на её лице. Последний раз я видел её лет десять назад. Должен признать, что она неплохо сохранилась для своих пятидесяти шести.

– Привет.

– Hi, – отвечает подруга мамы и наконец поднимает голубые глаза, в которых светится паника. Отчасти все мы по-своему сумасшедшие. Спокойных душ, видимо, нет на свете.

– Рассказывай, не томи.

Я замечаю, что кожа около бровей подтянута. Теперь ясно, как Ира обманывала старость.

– В целом, как уже говорил, проблема с мамой. Вчера она вернулась домой поздно и начала чудить: поливала меня святой водой, плевала в пакет, изгоняла бесов всяких. В итоге её увезли в больницу.

– Какой ужас! Можешь сказать в какую?

– Я напишу после разговора. Так вот… Дело в том, что в её голографической пластине я нашёл много звонков от тебя. Хочу выяснить, о чём велись беседы. Поподробнее, пожалуйста.

– Конечно… Эм…

– Полиция работает с этим делом, – лгу, чтобы растормошить её.

– Мы встретились случайно в октябре. Я не вру. Просто шли по одной улице и увидели друг друга. Она обрадовалась, мы готовили долго, а на следующий день Даша позвонила. Мне кажется, ей было одиноко… Ну, мы продолжили общение, и в начале декабря произошли кое-какие изменения, на которые я закрыла глаза. Какой кошмар! Сейчас понимаю, что скорее всего это прогрессировало. Помнишь, она подозрительно относилась к чужим, даже свекровь винила в неудачах, хотя бабуля ни в чём не виновата; при желании не смогла бы с Дашей ничего сделать, находясь в Нижнем Новгороде. Этот поиск недоброжелателей!.. В первых числах декабря она заговорила о своей матери, потом о дочери и тебе. До этого семья в разговорах не упоминалась. Сначала Даша сообщила мне, что вы якобы хотите её убить, пока она спит, затем попросила свозить в церковь. А я отказать не могу! Не знаю, что с ней, но в доме божьем она металась из стороны в сторону, ставила свечки, общалась со священниками, покупала амулеты, другие бесполезные побрякушки, а глаза… Глаза сверкали, словно звёзды чуждой планеты, носились по ликам святых на стенах. Вне церкви она превращалась в обычную спокойную Дашу, которую я знаю. Однако в соборах, знаешь, в неё вселяется безудержная энергия!

– А что случилось в последний раз? Ты же была с мамой, когда она поехала в Сергиев посад?

– Да, как обычно. Только в этот раз Даша купила святую воду и мази.

– Ничего необычного она не говорила? Странные люди встречались?

– Нет! Она молчала всю дорогу… А подходили мы лишь к батюшке Михаилу.

– Фамилию его не знаешь?

– Степанов вроде, но это не точно. Даша умоляла его снять грехи.

Ира морщит недовольно нос, вспоминая недавние события, которые ей не по душе.

– Ладно! Если ты всё сказала, что знаешь, то спасибо. До встречи.

– Подожди. Напиши… На бумажке.

Она достаёт из сумки чек из магазина на двенадцать рублей и переворачивает его пустой стороной.

– Что? – спрашиваю я.

– Адрес больницы, пожалуйста.

– Ах, точно! Сейчас.

Из кармана я достаю ручку и записываю: «Психоневрологический центр имени З.П.Соловьёва.» Вдруг замечаю, что последние буквы получились неровными – руки дрожат. Я отдаю записку Ире и впервые с прошлой ночи по моей спине пробегает холод, который щиплет нервные окончания в коже и мышцах. В памяти встаёт образ яркого оранжевого месяца в небе. Какой был большой! Мелочи превращают прошлое в воспоминаниях в пазл из впечатлений и картин, в сказку, случившуюся по ощущениям так давно, что нельзя сказать точно: было это с тобой или нет. Светящийся крюк задевает облака и гонится за людьми. Хотя чепуха! Всего навсего небесное тело.

Двери в московском метро всегда тяжёлые. Думаю, это сделано так, чтобы ветер не шатал их из стороны в сторону. Яркий свет, будто выходишь из пещеры в джунгли, кишащие страшными тварями. Толпа справа, слева, сзади, спереди. Единая масса потоками перемешивается и разом пропадает. Теперь я стою в стороне, где вряд ли кто-то захочет меня толкнуть. Я выплыл из реки и не интересен течению. В двадцати метрах большие жёлтые буквы «БЛ» на здании, куда спешат проголодавшиеся. Народ требует быстрой доставки жира и калорий. Если бы Ленин родился в моё время, то главный революционный тезис выглядел бы так: «Вся власть Советам, дешёвые бургеры». Вспоминаю, что разорились американские компании быстрого питания во время жуткого кризиса двадцать первого года, потом их заменили российские, как, например, «Быстро и Легко», «Вкус» и так далее. Оглядываюсь по сторонам. Через дорогу высовывается Шаболовская башня. Гигантский паук научился плести паутину из металла? Правда, кокон заражён ржавчиной и скоро может лопнуть, потому что никому нет дела до одинокой и несуразной башни.

Прикрываю рукой экран на протезе от солнечных лучей – сегодня ясное небо – и определяю дальнейший маршрут. Нужно найти трамвай. Мимо меня проходит симпатичная девушка, от которой сложно отвести глаза. Еле заметно улыбается. Что если это она, та девушка с пляжа? У меня бред, мерещится всякое! Я хочу прийти в себя, поэтому прислоняю холодную бутылку воды, которую взял вместе с едой и другими вещами для мамы. Помогает. Солнечные лучи бьют прямо в лицо, спасают от взоров незнакомок, зажигающих во мне приятные воспоминания, которые парадоксально причиняют боль. Какая погода! Ни оболочка! Оставшиеся сто-двести метров передо мной один асфальт и ноги прохожих. Незаметно проходит время, появляется трамвай и увозит меня. Пейзаж меняется резко: от высоток футуристических форм до металлических гаражей и свалок. Я замечаю московские контрасты и кажется, что весь путь – это синусоида, постоянное колебание бедных и богатых районов, где иногда есть пограничные пункты, парки, в которых можно укрыться от бетонного сосуда города. В телевизоре, закреплённом на стенке трамвая, робот ведёт прогноз погоды, расхаживая из одной части карты, где ураган, до другой, которая выглядит более спокойней, потому что у берегов Крыма солнечно и небольшой дождь вечером должен принести прохладу. Сверху пролетело два дрона, модифицированных под рекламные машины. Доносится слабый звук. Через минуту становится отчётливее. Я различаю слова: «ГМО – это будущее планеты, синтетическое мясо и белок в насекомых спасут восемь с половиной миллиардов! Только сегодня в ресторанах России бургеры с кузнечиками.»

Непроизвольно появляется ироническая улыбка на лице. А ведь я помнил те времена, когда говядины и свинины хватало! Вегетарианцы скорее неизбежность, чем выбор.

Тук-тук, тук-тук, трр. Скрипят рельсы. Видимо, на повороте поломка, которую не хотят устранять или не успели. Трамвай наклоняется немного вбок, проходит под мостом и возвращается в прежнее положение. Аллилуйя! Мы живы, хотя сердце в пятках. Старинная усадьба с большим полем, на котором растёт сочно-зелёная трава, проносится мимо меня, забирая с собой узорчатые ограждения, статуи амуров и неработающий фонтан.

Трамвай останавливается, и я вижу металлические ворота на холме. Забираюсь наверх и подхожу к КПП, подозрительно смотря на охранника, который уткнулся в газету, и вот я внутри. По карте в протезе пытаюсь найти отделение. Вокруг столько искрящегося снега, целые горы белых камней, в чьи мощные трещины вцепились пушистые ели. Тающая жижа спускается на дорогу. В добавок ко всему одинокая церквушка, высота которой от силы четыре метра; она стоит посередине, скованная снежным покровом. И даже Иисуса не разглядеть из-за ледяной корки. Я обхожу её, затем красное здание и в конце концов начинается спуск – холм позади. На сером доме нужный номер, туда я иду. Из окна на первом этаже выглядывает опасливо полный мужчина в белом больничном халате; он отодвигает серебристые занавески и смотрит, как я захожу в здание. Мне он неприятен, но я выбрасываю опухшую физиономию мужчины из своей головы.

Поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Длинный коридор с тремя металлическими дверьми, к одной из которой я подхожу и громко стучусь. Мне открывает молодая женщина в марлевой повязке синего цвета, закрывающей половину лица. Разглядеть можно только зелёные глаза и огненно-рыжие волосы, сплетённые в косу.

– Бахилы! Верхнее тряпьё на вешалку, – указывает она на кучу одежды.

Женщина запирает на замок дверь и убегает.

– К кому? – спрашивает старушка у меня.

– Заболотная Дарья Николаевна.

– Заболотная! – кричит в пустоту. Это слово разносится врачами.

– Пять минут, – отвечает мне невидимый человек из соседнего помещения.

– Пару минут подождите, – объясняет старушка и показывает на светлую комнату, в которой сидят посетители.

Я сажусь за дальний стол и раскладываю продукты, одежду. Пахнет старостью и больницей. Помещение выкрашено преимущественно в синие тона. Ловлю себя на том, что совсем не нервничаю, только пытаюсь придумать логические цепочки, но каждая из них выглядит странной и в итоге рушится. Может быть, я ошибаюсь и надо просто плыть по течению, как делал до истерики мамы? Чем тщательнее я рассматриваю людей вокруг, тем более неловко мне становится. Негде спрятаться от болезней! Кругом заражённые умы.

Прикатывают толстую женщину, по всей видимости, родителям. Я оцениваю её вес: приблизительно сто килограммов при росте в метр семьдесят. На мгновение забываю, где нахожусь, и пялюсь на обвисшие руки, ноги, как будто живой кусок жира научился проявлять эмоции. Я отворачиваюсь не только, потому что мне противно, но и стыдно, хотя сам определить, за что не могу. Стоит лишь догадываться…

– Вы принесли сладкого? Я хочу торт или мороженое.

– Нет. Доктор сказал, что у тебя диета. Если ты хочешь жить полноценно, то тебе надо на время ограничить себя.

– Но папа! Я не могу больше! Здесь зелень одна и сухое мясо.

– Тебе тридцать пять, дочка.

Она замолкает и подзывает медработника. Через минуту её увозят. Родители стоят с пакетами в руках и провожают дочку печальными глазами.

А слева от меня разворачивается целая драма, интересней той, что закончилась. Женщина лет тридцати в фиолетовой пижаме внезапно начинает плакать. Я вздрагиваю от неожиданности.

– Не уходите! – кричит она и падает на колени, обхватывая руками худые ноги отца.

– Встань, дорогая. Мы завтра приедем. Но дочка не хочет слушать и продолжает стонать.

«Что происходит?» – думаю я. Закрываю глаза и крик отчаяния чуть-чуть отдаляется. Я стою на закате времён и на моих глазах гаснут звёзды, одна за другой меркнут, растворяются в пустоте. Истинная ночь. Я почему-то сижу на скамейке, единственный на всём свете фонарь освещает часть безлюдной голой поляны. Последний человек скорбит по предсказуемому концу. А смысл, если всё предопределено? Если так должно произойти, то и грустить не надо, но это чувство не подчиняется законам разума, выходит за сферу его владений. Кто-то отключает свет по всем уголкам Вселенной, превращая объекты в атомы, затем в протоны, нейтроны и электроны. Я вижу всё это! Дальний крик прорывается, а я заглушаю его фантазией. Ничего не вечно и каждая молекула, планета, организм, вид исчезнут, потому что константа в мире – это движение, перемены, а хорошие или плохие они уже субъективная оценка. Я вижу, что есть суета и как мы ошибаемся. Как общество больно! Чума двадцать первого века идёт, и спасёт нас только свет. Я протягиваю руку к последней тусклой звезде на небе, которая потухнет, стоит лишь дунуть на неё. Вот оно умиротворение праха… Стон утихает, и я открываю глаза, так и не узнав, что стало с последней звездой во Вселенной.

В помещение осталась пара пожилых людей, муж и его больная жена. Они мило беседуют о бытовых вещах. У меня проскакивает улыбка, когда женщина прикасается рукой к мужу и легонько отдёргивает, смеясь. Вот это лечение счастьем!

С тех пор, как мне сказали подождать пять минут, прошло пятнадцать. Я собираюсь идти разбираться, и в этот момент приходит мама. Время замедляется, когда я замечаю её фингал под глазам, опухшее испуганное лицо, непонимающий взгляд, направленный за мою спину. Она постарела за день на пять лет. Руки её двигаются в пространстве плавно и медленно.

– Вы ей что-то дали?

– Лекарства… Мы её лечим. Доктора знают, что делают. Она, действительно, медлительная, но в будущем вы ещё спасибо скажите, – защищается девушка, удивлённая моим вопросом.

– Я хочу с ней наедине поговорить.

– А! Извините. Ухожу.

Я набираю воздух в лёгкие и выдыхаю порциями, повторяю так ещё два раза, наблюдая за мамой.

– Привет, – решаюсь заговорить.

– Зачем ты пришёл?

– Как же? Я принёс необходимые вещи.

– Оставь и уходи.

– Может, ты хочешь поговорить о том, что тебя волнует? Вот что я сделал такого?!

– Ничего. Доволен? Уходи!

– Откуда у тебя этот оттенок под глазом?

– Вроде упала в туалете. Не помню.

– Мы её испачканной в крови нашли, на полу лежала, – вставила комментарий проходящая мимо женщина в белом халате. – Я её лечащий врач. Когда закончите, позовите меня. Необходимо осведомить вас.

– Так и сделаю. Как вас зовут?

– Рита Михайловна. Всё… Я спешу. Позовёте…

– Я знаю, что с едой у вас строго, но, думаю, печенье и вода не запрещены. А ещё одежда всякая: носки, кофта тёплая с капюшоном, пара трусов и так далее, – обращаюсь уже к маме.

– Пока, – сухо отвечает она, выхватывает пакет и уходит. Я ожидал примерно такого поворота событий, но всё равно грустно. Доехал чёрт-те куда ради двух минут! Интересно, сколько времени от жизни люди тратят на то, чтобы добираться от одной точки до другой. Весь путь человека от рождения до смерти, наверное, можно представить в виде диаграммы, где треть будет ожиданием и перемещением от места к месту, а половина – это сон. Оставшаяся часть – учёба, работа, а также развлечения, если повезёт. Забавные факты, которые очевидны, но мы их не замечаем, потому что они на самом деле не так уж и важны на практике и ничего не дают; от них ни плохо, ни хорошо.

– У неё переутомлённость и истерика. Это диагноз. Я считаю, что она должна лечь на четыре месяца, а затем будем оформлять инвалидность, – говорит мне Рита, а я киваю ей в ответ. – А ещё одна вещь: Дарья Николаевна жаловалась на синяки на животе, утверждала, что это адский конь её укусил.

– Я пытался удержать её дома.

– Теперь ясно. Ну ничего. И не такое видели и переживали. Я сделаю всё возможное, чтобы ей стало лучше.

– Спасибо.

– Если… Когда её выпишут, не давайте ей смотреть страшные фильмы, передачи какие-нибудь пугающие или читать книги в жанре ужасов, потому что она впечатлительная.

– Хорошо. Я вас понял. До свидания.

– Увидимся.

Я подхожу к стальной двери подъезда. Идёт снег, который довольно мелкий для конца декабря. Темнеет, ближе к горизонту облака покрылись розовой пеленой. Народная мудрость гласит, что это к похолоданию. Ввожу незамысловатый код, как вдруг меня хватают за плечо. Я дёргаюсь, и ключи падают на землю.