Читать книгу Сердце огненного острова - Николь Фосселер - Страница 11

От отеля «Дес Индес» на Моленвлиет до Конингсплейна они ехали еще довольно долго, но дорога была роскошная. Один величественный отель сменял другой: на широких улицах стояли элегантные здания контор и дома, окруженные тропическим садом, которые с полным правом можно было назвать виллами. Потом Якобине показалось, что они выехали за город. В тени гигантских деревьев было прохладно; в кронах пели птицы и стрекотали цикады. Повозка свернула налево, и перед Якобиной открылось большое поле, обрамленное деревьями.

– Конингсплейн, – гордо объявил через плечо Будиарто. – Туан де Йонг говорит, что это как голландская город Уутрект.

Якобина даже не сразу поняла, что он имел в виду Утрехт, а потом улыбнулась такому милому преувеличению, хотя поле было действительно огромное.

Двуколка снова свернула, на этот раз на пустынную дорогу, скорее проселочную; по одну сторону тянулся Конингсплейн, с другой – роскошные сады, в глубине которых иногда мелькали белые фасады домов.

– Виллемскерк, – объявил Будиарто, кивая на церковь; хотя здание с куполом и колоннами показалось Якобине похожим скорее на обсерваторию, чем на храм.

Ее пульс участился, когда кучер направил пони на подъездную дорогу, красиво извивавшуюся по зеленой лужайке. Якобина высунулась из-под козырька и полюбовалась огромным садом с цветущими деревьями и кустарниками, розовыми, желтыми и красными. Обочины дороги были украшены каменными вазонами с пышными шапками красных, белых и голубых цветов. И вот показался величественный дом с красноватой черепичной крышей, единственный двухэтажный в этих местах. Гладкий фасад с высокими прямоугольными окнами и деревянными ставнями, покрытыми белым лаком, казался скромным и от этого еще более изысканным. Нижний этаж окружали простые колонны, образуя просторную веранду. В середине фронтона каменные ступени вели к распахнутой настежь входной двери.

Туземка в запашной юбке саронг с пестрым узором и блузке с длинными рукавами мела пол. Когда двуколка подъехала и остановилась, женщина вытянула шею, бросила веник и поспешила в дом. Следом за ней убежал и маленький мальчик в матросском костюме, только что сидевший на ступеньках.

Не успел Будиарто помочь Якобине выйти из двуколки, как прибежали четверо молодых парней в просторных рубахах и штанах и забрали багаж, сопровождая свои действия улыбками, кивками и возгласами селамат датанг. Из дома вышла туземная женщина в изумрудной блузке и саронге; ее черные как смоль волосы были убраны в строгий узел. Она улыбнулась Якобине.

– Терима касих. Большое спасибо. – Якобина попрощалась с Будиарто, вспомнив одно из немногих малайских выражений, которые она знала. Потом набрала в грудь воздуха, крепче сжала саквояж и поднялась по ступенькам.

– Селамат датанг, нони ван тер Бек, – приветствовала ее женщина и поклонилась, сложив ладони. – Я – Рату. Пожалуйста. Проходите. – Она проводила Якобину в дом и, помогая себе жестами, попросила немного подождать. – Ньонья бесар (большая госпожа) сейчас придет, – сообщила она и, кивнув, удалилась мелкими, изящными шагами.

В просторном вестибюле было прохладно, здесь господствовал белый цвет. Резной, пестро раскрашенный сундук, столики, ротанговые стулья и комод из темного дерева составляли с ним гармоничный контраст. Украшала интерьер и сине-золотая напольная ваза, полная экзотических цветочных метелок. Четверо парней потащили вещи Якобины куда-то вверх по лестнице; при этом они часто оглядывались на нее, кивали и улыбались. Она неуверенно улыбалась им в ответ.

– Фройляйн ван дер Беек, как замечательно! – раздался женский голос, и Якобина обернулась. К ней с улыбкой стремительно шла ньонья бесар, хозяйка дома. – Здравствуйте, я – Маргарета де Йонг. Как доехали, хорошо? – Она говорила с резким акцентом, искажавшим мелодичный голландский язык.

– Да, благодарю вас, – ответила Якобина и пожала протянутую руку госпожи де Йонг. Она не знала, куда ей деть глаза: вместо платья или юбки с блузой на западный манер госпожа де Йонг носила бело-голубую туземную юбку саронг, не доходившую даже до щиколоток, и просторную белую блузку с длинными рукавами; сквозь тонкую хлопковую ткань просвечивала сорочка. Еще госпожа де Йонг была босая.

Якобина заставляла себя смотреть только в лицо хозяйки дома, которая была, вероятно, ненамного старше, чем она, лет тридцати. Лицо очень миловидное, слегка загорелое, с тонкими чертами, красиво очерченными алыми губами. Его обрамляли темно-рыжие волосы, убранные в такой же строгий узел, как у Рату. Сапфирная синева глаз подчеркивалась голубыми камнями в филигранных золотых серьгах, которые покачивались при каждом темпераментном движении госпожи де Йонг.

– Простите, что никто из нас не смог вас встретить, – сказала госпожа де Йонг и подчеркнула свои слова открытой улыбкой; от нее исходила необычайная энергия, понравившаяся Якобине. – Моего мужа срочно вызвали в гарнизон, а у меня были гости. – Словно по заказу, Якобина услыхала доносившиеся из сада женские голоса. – Но ведь Будиарто благополучно вас довез? Ах, да что я говорю и говорю – вам, конечно, хочется отдохнуть и освежиться! – Она дружески положила ладонь Якобине на плечо. Якобина непроизвольно прижала руки к телу: она была мокрая от пота и опасалась, что плохо пахнет. – Рату покажет вам комнату, где вы будете жить. – Маргарета де Йонг кивнула служанке, которая стояла в стороне, сложив на животе руки. – Когда вы будете готовы, просто спуститесь вниз, хорошо?

Поднимаясь по ступенькам следом за Рату, Якобина смотрела вслед госпоже де Йонг, которая шла через вестибюль в развевающейся юбке; не так изящно, как Рату, но все же элегантно, несмотря на босые ноги.

– Долго ехали, да? – с сочувствием спросила Рату.

– Да, очень, – ответила Якобина. Она разглядывала длинный коридор с блестящим, темным деревянным полом и белыми дверями. Одна из них была распахнута, Рату остановилась возле нее и жестом пригласила Якобину войти.

– Вот, нони ван тер Бек. Там, – она показала на двери напротив, – ньо Йерун и нон Ида. – Дети, ради которых она здесь; пока еще лишь два имени без лица и без личности. Якобина кивнула. Она шагнула через порог и бегло огляделась в полутемной комнате.

– Помогать? – спросила Рату и показала на аккуратно поставленные чемоданы и шляпные коробки.

– Нет, спасибо, я сама.

– Если нужно – пожалуйста, вот, – сказала Рату и показала на звонок, вызывающий прислугу; потом она сложила руки и поклонилась. Выйдя из комнаты, она осторожно прикрыла за собой дверь.

Якобина долго стояла у двери и обводила глазами комнату. Не очень большую, но вместительную. Слева от двери, в углу стояла под москитной сеткой широкая кровать, напротив нее – умывальник с зеркалом и шкаф, все из красиво обработанного дерева, которым она любовалась еще в вестибюле, а у самого окна небольшой секретер и стул. Супруги де Йонг действительно подумали обо всем. На губах Якобины появилась довольная улыбка: «Моя новая комната».

Она поставила на пол саквояж, сняла шляпу и положила на верхний чемодан. Шаг за шагом она обошла комнату, там и сям проводя пальцем по полированным поверхностям, понажимала растопыренными пальцами на матрас, проверяя его, и бросила взгляд на шкаф. В одном из ящиков лежали две аккуратно сложенные блузки наподобие тех, какие носила госпожа де Йонг, а под ними – ткань с коричнево-красным рисунком, вероятно, тоже саронг. Якобина закрыла шкаф и подошла к окну. Фарфоровая ваза с букетом тропических цветов украшала секретер, а рядом на подносе лежала цветущая ветка. Стеклянный кувшин был до краев наполнен мутноватой жидкостью, в которой плавали полурастаявшие кусочки льда. Помня о рекомендациях аптекаря, друга Хенрика, быть осторожной с едой и питьем, Якобина помедлила, но непроизвольно сглотнула слюну; ее язык приклеился к небу. Потом все-таки налила себе полный стакан. Напиток был свежий на вкус, в равной степени сладкий, кислый и пряный. Она с трудом удержала себя от желания выпить все залпом и пила маленькими глоточками.

Якобина подошла ближе к окну, открывавшемуся внутрь, выдвинула задвижку ставня, приоткрыла створку, выглянула наружу и открыла окно шире. Полуденный воздух жарко ударил ей в лицо, но от открывшегося вида у нее захватило дух. Обширные лужайки и цветущие кусты гортензии обрамлялись густыми кронами лиственных деревьев, из которых доносилось светлое стрекотание цикад. Некоторые деревья были испещрены разноцветными пятнами – это фиолетовые, белые и канареечно-желтые орхидеи обвивали пестрыми гирляндами серую древесную кору. «Теперь я буду это видеть каждый день. Каждое утро, когда проснусь». Якобине казалось, что она попала в рай. Она долго стояла у окна, смотрела на сад и допивала напиток.

Лишь женский смех, донесшийся снизу, с веранды, вернул ее к реальности и напомнил о том, что она приехала сюда работать, а не наслаждаться красотами. Она быстро закрыла ставень и, внезапно заторопившись, заметалась по комнате – ей нужно было помыться, сделать прическу и переодеться.

Она спустилась по лестнице, прямо держа спину, в темно-синей юбке и белой блузке, стараясь соответствовать своим представлениям о домашней учительнице. Внизу ее уже ждала Рату.

– Пожалуйста, – сказала она Якобине и показала ладонью еще на одну туземную женщину, к которой с обеих сторон прижимались дети. Якобина подошла к ним с бьющимся сердцем и нечистой совестью, ведь дети, вероятно, уже давно ждали ее здесь, а она застряла там и любовалась видами.

– Это Мелати, – объяснила Рату. – Бабу у ньо Йеруна и нон Иды. С их рождения.

В ответ на неловкое приветствие Якобины нянька Мелати лишь поморгала; на ее лице ничего не отразилось. Она была еще молодая, хотя определить точный возраст было трудно: в ее темных глазах и на плоском лице были видны следы усталости и горя. Правой рукой она держала за руку мальчугана в матросском костюмчике, который убежал в дом после приезда Якобины. У него были удивительно резкие черты лица и большие синие глаза с густыми ресницами. Его каштановые волосы были коротко подстрижены, почти наголо. Он часто украдкой скреб себя то возле шва на штанишках, то под мышкой, – вероятно, в матросском костюме он чувствовал себя неловко. Его сестра от страха так сильно прижалась к своей бабу, что была еле видна. Ее светлые волосы почти достигали плеч, их украшал белый бант – белый, как ее воздушное платьице с рукавами-фонариками. На круглом лице, лишь недавно утратившем младенческую пухлость, сияли такие же синие глаза, как у ее брата. Легкий загар говорил о том, что дети проводят много времени на воздухе.

Якобина не имела ни малейшего представления о том, что ей делать или говорить. Не знала она, и чего от нее ожидают – то ли ей нужно подружиться с детьми, то ли она должна оставаться для них строгой учительницей? Пот выступил у нее на лбу, потек по спине, и то, что Мелати и Рату видели ее страх, не улучшало ситуацию. Вероятно, молчать не следовало. Но Якобина представила себе, каково таким малышам смотреть на такую рослую тетю, как страшно, и опустилась на колени.

– Значит, ты – Йерун, – с несмелой улыбкой обратилась она к мальчугану. Он молча кивнул, и в вестибюле снова наступила неловкая тишина, несмотря на веселые голоса на веранде. – А ты – Ида. – Девочка испуганно смотрела на нее. Лишь теперь Якобина увидела куклу, которую крепко держала Ида, – ее прикрывали складки нянькиного саронга. – А как зовут твою куклу? – Ида вопросительно взглянула на Мелати, и та что-то шепнула ей по-малайски.

– Ло… ла, – послушно пропищала девочка.

– Лола? Какое необычное имя. Значит, и твоя кукла тоже необычная. – Якобина казалась себе неуклюжей, как все взрослые, которые беседуют с детьми якобы на равных, но на самом деле снисходительно и фальшиво. Но когда Мелати снова что-то шепнула девочке, Ида смущенно подняла плечико, прижала к нему щеку и робко улыбнулась. Потом показала согнутым пальчиком на Якобину, и та сразу поняла ее жест. – Я – фройляйн ван дер Беек. Якобина ван дер Беек.

– Би… на, – довольным тоном пропищала Ида и показала свои белые зубки.

Якобина улыбнулась.

– Да, Бина. Мой старший брат так меня и называет. У меня тоже есть старший брат, как и у тебя. – Она кивнула на Йеруна, таращившего на нее глаза. – Ты покажешь мне Лолу? – снова обратилась она к Иде. Девчушка помолчала, а потом так отчаянно затрясла головой, что светлые волосы разлетелись в разные стороны, а бант сбился на бок. Правда, при этом она улыбалась. Краешком глаза Якобина заметила, как напрягся Йерун, словно решался на что-то.

– Я… я имею наверху много вещи, – выпалил он на явно непривычном для него голландском языке. – Ты хочешь смотреть?

Якобина вопросительно взглянула сначала на Рату, потом на Мелати. Увидев по их сдержанным лицам, что они хотя бы не видят в этом ничего предосудительного, она кивнула.

– С удовольствием.

Йерун сорвался с места и побежал вверх по лестнице; уже на бегу он крикнул что-то по-малайски своей сестренке, и та неохотно потянула за руку няньку.

В игровой комнате Якобина забыла про все, когда Йерун продемонстрировал ей свою коллекцию оловянных солдатиков, железную дорогу и деревянного коня. Ида все-таки позволила ей подержать в руках куклу Лолу, а когда Якобина восхитилась ею, девчушка показала еще и большой кукольный домик с крошечными кроватками, столиками и тарелочками. В это время Мелати ненадолго отлучилась и принесла лимонад и кексы для детей и Якобины, а потом предоставила им возможность общаться между собой. Йерун говорил исключительно по-голландски, Ида не говорила на этом языке, хотя что-то понимала. Вот они и общались с грехом пополам на двух языках, помогая себе жестами и мимикой. Йерун давно уже разулся, а потом помог снять туфельки и сестренке. Якобина тоже последовала их примеру, так как сидеть на полу в туфлях было неудобно.

Она во второй раз сооружала под зачарованными взглядами малышей высокую башню из деревянных кубиков. Потом ее должен был разрушить Йерун. Удовольствие, каждый раз заставлявшее детей хохотать и визжать. «Еще раз» – вот, вероятно, первые голландские слова, которые произнесла маленькая Ида. Вдруг Йерун вскинул голову, громко закричал: «Папа!» и помчался к двери.

Якобина вздрогнула и испугалась, когда из-за ее неловкого движения последний кубик с грохотом обрушил всю башню. Она испугалась еще сильнее, увидев мужчину в сине-черном мундире, который со скрещенными руками стоял в дверях и глядел на них. Он засмеялся, встал на колени и, раскинув руки, обнял сначала сына, а потом и дочку, которая тоже прибежала к нему. Он расцеловал детей, потом встал на ноги, держа Иду. Йерун обнял обеими руками отцовскую ногу и прижался к ней щекой.

– Мой папа, – с гордостью сообщил он. – Герой!

Якобина неловко поднялась и сделала книксен. Ее лицо горело, прическа растрепалась.

– Добрый… добрый день, минхер. – С дрожащими коленями она ждала, что ее тут же отправят домой или хотя бы отругают за то, что она, домашняя учительница, провела свой первый рабочий день за играми и с самого начала не сумела правильно себя поставить. Теперь дети не будут воспринимать ее всерьез.

Майор пристально глядел на нее из-под мощных надбровных дуг голубыми глазами, яркими, как небо в морозное утро. Широкоплечий, среднего роста, он казался крупным, даже грузным, но по тому, как сидел на нем мундир, было ясно, что он скорее мускулистый, чем полный. Его короткие, волнистые волосы и борода были цвета старого коньяка. На Якобину глядело грубоватое лицо с угловатыми, почти резкими чертами: такие лица внушают уважение. Глубокие складки по сторонам рта, резкая бороздка между бровями и лучистые морщинки под глазами говорили о том, что он был старше своей жены, возможно, лет на десять.

– Фройляйн ван дер Беек, как я полагаю, – вполне дружелюбно проговорил он, наконец, рокочущим басом и протянул ей правую руку. Он говорил по-голландски с тем же тяжеловесным акцентом, что и его жена. Якобина споткнулась о руины деревянной башни, про которую она на мгновение забыла, и, с трудом восстановив равновесие, встала перед ним.

– Майор Винсент де Йонг, – представился он и крепко пожал ей руку своей лапищей. – Приятно познакомиться. – Его взгляд скользнул по хаосу из кубиков, туфель, кукол и оловянных солдатиков, и в уголках губ появилась мимолетная улыбка. – Как я вижу, вы сразу, не успев приехать, окунулись в работу.

Якобина собралась было оправдываться, но ее опередила Ида.

– Еще ра-аз, – пропищала она новое выражение и обняла отца за шею.

Винсент де Йонг гулко расхохотался и прижал к себе дочку.

– Ваш метод кажется мне успешным, фройляйн ван дер Беек, – сказал он и уже серьезнее добавил: – Именно так мы и представляли себе вашу задачу. Что вы будете заниматься с детьми. Играть с ними, рисовать или петь, и чтобы они изучали в это время языки. Прежде всего, голландский. – Он опустил взгляд на Йеруна, погладил его по голове, провел пальцами по ушной раковине мальчугана и задержал руку на щеке. Якобину тронуло, с какой нежностью этот могучий, стальной человек обращался со своими детьми. – Мы хотя и стараемся говорить с ними по-голландски, но у нас с женой родной язык не очень правильный. Слишком долго мы тут живем. И мы оба очень заняты, а дети слышат почти целыми днями только малайский. – Майор, казалось, поколебался, потом взглянул Якобине в глаза. – Конечно, это не соответствует общепринятым нормам… Но мы с женой будем рады, если вы поужинаете вместе с нами. Тогда мы немного лучше познакомимся друг с другом и обсудим те или иные вопросы.

– С удовольствием, господин майор, – ответила Якобина и сделала книксен.

– Мы ужинаем в восемь часов. – Он кивнул ей, взял за руку Йеруна и повернулся, собираясь уйти, но задержался. – Ах, и вот что, фройляйн ван дер Беек… – Его лоб наморщился, но в уголках губ затаился смешок. – Бросьте вы эти книксены. Мы не в высшем свете.

Якобина с трудом удержалась от улыбки.

– Да, господин майор.

Мягкий свет ламп заливал просторную столовую с высоким потолком и собирался в середине овального стола на пышном букете. На белой камчатной скатерти сверкали фарфор, хрусталь и серебро. Нежное звяканье столовых приборов перекликалось с пением цикад за окнами. На столе стояли блюда с овощами, фруктами и мясом, приправленные карри, темные, как корица, красные, как томаты, и желтые, как солнце. Еще там были жареные ломтики бананов; жареные курица и утка, разрезанные на мелкие куски; тушеная рыба и морепродукты, а к ним – рис и бархатистые соусы красного и зеленого цвета – знаменитые индонезийские рейстафел, наполнявшие комнату сильным и сложным ароматом: сладким, острым и пряным одновременно.

– Вам не нравится вкус блюд? – озабоченно спросила госпожа де Йонг.

Якобина, сидевшая напротив нее, вздрогнула. Она действительно ела только рис, хотя на тарелку ей, по указанию майора, положили разные кушанья. Она механически рассказывала о плавании на пароходе, давала вежливые ответы и вполуха слушала возражения супругов де Йонг.

– Нет-нет, все очень вкусно, – поспешно заверила она хозяйку.

– Как вы можете судить о вкусе? – возразил де Йонг, сидевший во главе стола. Его глаза сверкали при свете ламп, а уголки губ растянулись в улыбке, когда он показал пальцем на нетронутую пищу на тарелке Якобины. – Для этого нужно сначала все попробовать.

Якобина покраснела и едва не расплакалась. А ведь до сих пор первый день новой жизни в Батавии казался ей таким замечательным и обещал так много впереди. Во всяком случае, до того момента, когда Рату показала ей по ее просьбе ванную комнату, расположенную внизу, в задней части дома. Ванная, с пестрыми стенами, высокими зеркалами, мраморным полом, пальмой и орхидеями в каменных кадках, показалась ей очень красивой и прохладной – но, к своему ужасу, Якобина поняла, что ей будет прислуживать малайская служанка, совсем юная девушка. Несмотря на протесты Якобины, она никуда не ушла и решительными жестами и мимикой настояла, что поможет Якобине раздеться. Оказавшись перед таким выбором и мечтая смыть с тела пот, Якобина была вынуждена сдаться. Девушка черпала деревянным ведром воду из бочки и лила ее на Якобину, стоявшую на деревянной решетке. Вода стекала на пол, собиралась в углу и с журчанием исчезала в стоке. После этой процедуры Якобина почувствовала себя чистой и освежившейся. Ей нравилось ощущать на своей коже и волосах цветочный аромат, исходивший от мыла и масла, которое настойчиво предлагала служанка. Но в то же время она была морально раздавлена, почти как во время морской болезни.

– Здесь ведь все ново и непривычно для вас, не так ли? – деликатно спросила Маргарета де Йонг. В кремово-голубом платье по европейской моде, длиной до пола и облегающем фигуру, с узкой талией и рукавами по локоть, отделанными рюшами, с волосами, уложенными изысканными завитками, теперь она казалась Якобине более зрелой и серьезной, чем днем, а также чуть более строгой.

– Да. Извините, – пробормотала Якобина. Теперь она опасалась, что слишком переоценила свои силы и не сможет справиться на чужбине со всем новым. Ей было невероятно страшно, что она опозорится и будет вынуждена вернуться домой с виновато опущенной головой.

– Вам вовсе не надо извиняться за это! – воскликнула Маргарета де Йонг и рассмеялась. – Так бывает со всеми. Мне тоже было трудно поначалу. Вы освоитесь здесь быстрее, чем вам кажется!

Якобина кивнула; ее скованность постепенно проходила, и она зачерпнула вилкой рис с овощами.

– Вы давно уже здесь живете? – спросила она и тут же судорожно глотнула ртом воздух, а на глаза навернулись слезы, так как острые овощи обожгли ей язык.

Госпожа де Йонг подняла бокал с вином и задумалась.

– Да уже шесть лет. А мой муж намного дольше. – Она вопросительно взглянула на мужа.

Майор, даже на ужин явившийся в мундире, слушал разговор женщин, опираясь локтями о стол. Теперь он снова взялся за нож и вилку.

– Я тут живу больше двадцати лет, – сообщил он. – Приехал в Ост-Индию после военной академии совсем мальчишкой. Сначала воевал с повстанцами в джунглях Борнео. Потом почти десять лет мотался между Борнео, Магелангом и Батавией, затем добрых два года был на войне с Атье.

О кровопролитном вооруженном конфликте с Атье, богатым султанатом, занимавшим выгодную стратегическую позицию на северной оконечности Суматры, Якобина читала в газете; о нем часто беседовали отец и Хенрик. В ходе двух военных кампаний нидерландцы присоединили эту территорию к своей колониальной империи. Юлиус ван дер Беек совсем недавно пророчил, что эта война так просто не закончится и когда-нибудь аукнется Нидерландам большой кровью. И вот теперь Якобина сидела за одним столом с человеком, лично участвовавшим в тех сражениях. Чего только не видел и не пережил там Винсент де Йонг!

– В моей семье все мужчины военные, – продолжал он, пережевывая куски мяса. – А в вашей семье тоже есть офицеры?

Якобина опустила взгляд на тарелку; ее неприятно поразило, что майор облизал свой нож. Она покачала головой.

– Нет, в семьях моих родителей ван дер Беек и Стеенбринк все либо торговцы, либо банкиры.

– У меня тоже так, – сказала Маргарета де Йонг. – Мой отец успешно торговал сукном, но потом решил уйти на отдых и продал свою компанию «Ахтеркамп» в Амстердаме. – Она улыбнулась еще веселее. – Я жила в том же городе, что и вы, фройляйн ван дер Беек! Моему отцу, конечно, хотелось, чтобы я вышла замуж за коммерсанта, который продолжил бы вести отцовскую фирму, но я всегда питала слабость к мужчинам в военной форме. – Она взглянула на майора с любовью, почти с обожанием.

– Нас познакомила моя сестра, когда я приезжал в отпуск на родину, – сообщил Винсент де Йонг. – Она считала, что мне, в мои сорок лет, пора жениться и обзавестись семьей. И мне удалось уговорить это прелестное создание отправиться со мной на Яву. – Он поймал взгляд жены и взял ее за руку.

Маргарета де Йонг засмеялась.

– Дар красно… – Она посмотрела на Якобину. – Как это называется – красноречия? – Когда Якобина утвердительно кивнула, она продолжала: – Дар красноречия ему особенно и не потребовался. – Слегка смутившись, она убрала свою руку, и майор приказал стоявшим в стороне слугам уносить со стола блюда и тарелки.

– Раз уж мы заговорили о торговых делах и банках… – снова заговорил он. – Я подумал, не открыть ли мне на ваше имя лицевой счет в «Банке Явы», чтобы перечислять на него ваше жалованье. Вы сможете распоряжаться теми деньгами по своему усмотрению, а на оставшуюся сумму будут идти проценты.

– Это было бы очень любезно с вашей стороны, благодарю, – обрадованно ответила Якобина. Ее первые собственные деньги! Ей больше не придется их выпрашивать и давать отчет о своих тратах. Не такие, которые она получила бы лишь вместе с замужеством и которыми распоряжался бы ее муж.

– Я надеюсь, вы не сочтете нас скупыми или невежливыми, – сказала Маргарета де Йонг, когда слуги подали на десерт фрукты, разноцветные сладости и разрезанный на куски пирог и налили шампанское в узкие хрустальные бокалы, – из-за того, что сегодня у нас только две перемены блюд. Обычно у нас их четыре-пять…

– Когда мы дома, – весело, но не без некоторой резкости добавил майор.

Маргарета де Йонг засмеялась.

– Да, к сожалению, мы много разъезжаем, особенно вечерами. К этому обязывает положение моего мужа. И у нас часто бывают гости. Просто мы подумали, что вы очень устали с дороги, и долгий ужин будет вам в тягость.

Майор поднял бокал и посмотрел на Якобину.

– Еще раз официально говорю: добро пожаловать в наш дом, фройляйн ван дер Беек. – Его суровое лицо немного смягчилось, а строгие глаза подобрели. – Замечательно, что вы приехали к нам.

Якобина стояла у окна своей комнаты и завороженно смотрела в ночь. Ее веки отяжелели, а по телу пробегал озноб усталости, хотя дневная влажная жара почти не уменьшилась. Снизу, с веранды, поднимался рассеянный свет ламп, слегка гася искорки звезд. На чернильно-черном небе смутно вырисовывались очертания деревьев. Ночь была здесь не такая, как в Амстердаме, не беззвучная и мертвая. Здесь ее наполняли шорохи и шум, звонкий стрекот цикад и хриплые крики неведомой птицы, жутковатые, но не страшные. Эгг-ой. Странный шорох достиг ее слуха, но она слишком устала, чтобы испугаться. Эгг-ой, раздалось совсем близко. Эгг-ой. Она внимательно оглядела комнату. Маленькая тень промелькнула по стене и, почувствовав на себе взгляд человека, застыла, словно приклеенная. Невольно улыбаясь, Якобина смотрела на серую ящерку, которая от головы до кончика хвоста была не длиннее, чем расстояние от большого пальца до мизинца.

Скрестив на груди руки, Якобина снова прислонилась к оконной раме. Воздух был густой и ароматный, он опьянял сильнее, чем игристое шампанское, которое так быстро ударило в голову. Ей казалось, будто она очутилась в сказке или в романе, и сознание того, что все это – вид из окна, ее настроение, эта ночь – настоящее и взаправдашнее, наполняло душу тихим счастьем.