Читать книгу Сердце огненного острова - Николь Фосселер - Страница 4

I. Тюльпан и Орхидея
2

Оглавление

– …Двадцать два, двадцать три… – напевала маленькая Лейсье в такт своим прыжкам. – Двадцать четыре… – Она зацепилась каблуком сапожка за скакалку, сбилась и начала все сначала. Ее светлые косички мотались взад-вперед в такт прыжкам. – Ра-аз, два-а, три-и…

После первого завтрака хорошая погода выманила всех пассажиров на палубу; они приятно коротали время до второго завтрака. Господа Вербругге и тер Стехе сидели за столиком и неторопливо, подолгу обдумывая ход, двигали шашки на доске. Госпожа тер Стехе прогуливалась под зонтиком вдоль рейлинга со своей матерью и уговаривала ее взглянуть на живописные скалы Португалии. Но престарелая дама, одетая в черное, как уголь, и жесткое, словно панцирь, платье, лишь недовольно бурчала. Обе дочки госпожи тер Стехе находились под надежным присмотром: ловкие пальцы госпожи Вербругге вывязывали крючком филигранную салфетку на столик, а заботливый взгляд направлялся то на Лейсье со скакалкой, то на Катье, сидевшую рядом со своей ровесницей Тресье. Девчушки жили в своем мире, непонятном для взрослых. Они прижимали к груди своих кукол, что-то шептали им с серьезными личиками, гладили их по голове, пересаживали с места на место.

– Тридцать два, тридцать три… – Лейсье считала мгновения этого безмятежного утра, сбивалась, ойкала от досады и вновь начинала счет после краткой паузы. – Ра-аз, два-а, три-и…

Якобина никак не могла сосредоточиться на чтении, ее глаза постоянно возвращались к Флортье, дремавшей рядом в шезлонге. Едва они устроились тут после завтрака, как Флортье сбросила туфли и подтянула к подбородку колени, снова став похожей на свернувшуюся в клубок кошку. Казалось, ее не волновало, что подол ее светлого летнего платья с голубенькими цветочками и нижняя юбка задрались до неприличия высоко, до щиколотки, и открыли на всеобщее обозрение маленькие ножки в белых чулках.

Это зрелище не оставило равнодушными четырех рекрутов из Колониального рекрутского депо в Хардервейке, стоявших чуть в стороне возле борта. Такие юные, что их трудно было назвать мужчинами, несмотря на щеголеватые мундиры и подстриженные бородки. Они курили, шушукались и бросали жадные взгляды на девушку. Иногда раздавались их сдержанные смешки; впрочем, рекруты тотчас же оглядывались по сторонам – не заметил ли кто-нибудь из офицеров их развязное поведение.

Однако майор Росендаал, которому во время плавания подчинялись молодые люди, не видел оснований ни для взбучки, ни для строгого взгляда. Он размеренно вышагивал взад-вперед, заложив руки за спину и задумчиво глядя на палубу и на свои начищенные до блеска сапоги. Всякий раз, когда его путь проходил мимо шезлонга, в котором дремала девица Дреессен, его взор отрывался от палубы и с заметным удовольствием скользил по ее икрам, рюшам и складкам юбки к узкой талии, на долю секунды задерживался на обрамленном кружевами, скромном вырезе возле шеи и останавливался на ее лице. Потом, словно спохватившись, майор быстро поворачивал голову и смотрел на свою супругу и ее сестру, прятавшихся под солнцезащитной маркизой. И прежде чем продолжить свое шествие по палубе, он поглаживал бороду и издавал еле слышный звук, то ли шептал себе что-то под нос, то ли вздыхал.

Флортье дремала в шезлонге. Под тонкой материей летнего платья вырисовывались соблазнительные формы. Устремленный к небу носик придавал ее личику одновременно нечто кокетливое и дерзкое. Слегка приоткрытые губки, казалось, только и ждали поцелуя и огорченно надулись, оттого что на это никто до сих пор не отважился.

Рядом с такими девушками, как Флортье, нежными, миниатюрными и прелестными, Якобина всегда казалась себе слишком долговязой и даже массивной, неуклюжей, несмотря на стройную фигуру. Пожалуй, слишком стройную – никакой корсет, даже самый строгий и дорогой, никакая искусная портниха не могли придать фигуре Якобины иллюзию женственности. В ее облике все было чрезмерным: слишком резкие, почти грубые черты лица; слишком большой рот, великоватый нос, слишком высокий рост, чрезмерная худоба и отсутствие грации. Правда, ее глаза, большие и ясные, можно было бы назвать красивыми, если бы не их невыразительный и скучный цвет. Даже ямочка на подбородке, такая же, как у Хенрика, которого она весьма украшала, не могла смягчить ощущение строгости, всегда исходившее от Якобины ван дер Беек. Ощущение холода и уныния, которые, казалось, составляли основу ее личности.

– …конечно, я не специалист… – Ветер доносил обрывки фраз. Судя по громогласности, их произносил лейтенант Тойниссен, нашедший внимательного слушателя в лице господина Ааренса. – …но для выращивания чая особенно хорошо подходит почва юго-западного побережья Явы, к примеру, Преангер…

Нижняя губка Флортье дернулась, веки задрожали. Якобина поспешно опустила глаза на книгу, но краешком глаза продолжала наблюдать за девушкой. А та вытянула ноги, потянулась без всякого стеснения, раскрыла рот и смачно зевнула. Лишь в последний момент она прикрыла рот ладонью и, взглянув из-под опухших от сна век на Якобину, растянула губки в извиняющейся улыбке.

– Хм-м, кажется, на борту появилась светская жизнь, – промурлыкала она и погладила ладонями подлокотники. – Как при королевском дворе. – Она с удовольствием пошевелила большими пальцами ног.

На взгляд Якобины, пароход «Принцесса Амалия» был вполне приличным и не более того. Каюты и ресторан были весьма скромными, но, впрочем, сверкали чистотой. В общем, она ожидала гораздо худшего. Ведь пароходство дважды в месяц отправляло в Батавию не увеселительные круизы. Пассажиры, садившиеся на пароход этой или какой-нибудь другой голландской судоходной компании, стремились как можно скорее прибыть к месту назначения. В гонках за богатую землю медлить было нельзя – тогда ее захватит кто-то другой, выкорчует деревья и начнет делать деньги на кофе, чае и хинине. Намеревался заняться этим и господин Ааренс. Таких, как тер Стехе, ждала работа в колониальной администрации или бухгалтерские книги в конторе торговой компании, а таких, как лейтенант Тойниссен, майор Росендаал и четыре рекрута, различные полковые должности. Для неосвоенных земель на Яве и Суматре требовались архитекторы и инженеры, такие, как господин Вербругге, чтобы строить дороги, прокладывать железнодорожные рельсы, возводить здания. Позади остался отпуск, проведенный на родине с близкими и друзьями, теперь семьи тер Стехе и Тойниссенов не скоро увидят родные места. А сыновей чиновников, офицеров, плантаторов ждали в будущем места в школах и университетах Голландии. Окончив их, они снова вернутся в колонии.

– Ты едешь в Батавию к родственникам? Погостить? – Флортье задала ей первый личный вопрос с момента их знакомства.

Во время экскурсии в недра парохода капитан Хиссинк провел их по бесконечному лабиринту узких коридоров, грузовых отсеков, твиндеков, кубриков и показал им мощно стучавшее сердце машинного отделения. Флортье вся обратилась в слух. Она сопровождала объяснения капитана восторженными и удивленными возгласами, хихикала над его шутками, а иногда решалась и на остроумное возражение. Якобина плелась позади, словно классическая компаньонка, которая все видит, слышит, но на которую никто не обращает внимания. Впрочем, ее это и не волновало. Она радовалась возможности увидеть собственными глазами все механизмы, про которые до сих пор только читала в книгах. Во время завтрака (он состоял из утреннего кофе, свежих булочек с маслом, мармелада, меда, яиц и рыбы) Флортье развлекала всех пассажиров, живо описывая свои впечатления. Якобина молча слушала ее. С годами она научилась ценить свое привычное место на краю любого действа – оттуда она могла спокойно наблюдать за всем и предаваться размышлениям.

– Нет, не к родственникам.

– Тогда к жениху?

Моментально окаменев, Якобина лежала в шезлонге, не отрывая глаз от книги. Насмешливый тон Флортье, ее любопытный взгляд разбередили старую рану. Давно она не слышала подобных вопросов. Ее бывшие подруги одна за другой вышли замуж, родили детей, и в их шутливых вопросах все больше и больше сквозила озабоченность судьбой подруги. Потом наступила тишина. И одиночество.

– Нет. – Она помедлила, но потом переборола свою гордость. – Я еду работать. – Вытащив из книги листок бумаги, она протянула его Флортье, и та привстала, моментально стряхнув с себя остатки сна. Бумажный прямоугольник был аккуратно вырезан из газеты «Стандаард» за ноябрь 1881 года. Он успел истереться за прошедшие с тех пор полгода, буквы смазались и потеряли прежнюю четкость. Этот листок был ее талисманом, ключом к новой жизни.

«Обеспеченная семья офицера из Батавии ищет культурную молодую даму в возрасте от двадцати до тридцати лет на должность гувернантки и педагога для мальчика и девочки пяти и двух лет. Требования: безупречный голландский язык, хорошее знание французского, немецкого и английского. Желательно музыкальное образование. Щедрое вознаграждение, оплата проезда, а также бесплатное питание и проживание. Предпочтительны кандидатки без педагогического сертификата».

Флортье изучала эти строки дольше, чем было необходимо, и какое-то время разглядывала Якобину из-под полуприкрытых век. Новая знакомая сидела перед ней в безупречной позе настоящей дамы – ступни вместе, ноги под узкой юбкой образуют элегантную диагональ, спина идеально прямая. Она снова стала похожа на героинь романов, которыми когда-то тайно зачитывалась Флортье. В Якобине ощущалась какая-то скрытая глубина натуры, потаенная драма, – и все это за довольно невзрачной внешностью. Словно она хранила в своей раненой душе некую темную тайну.

Зловещий туман, клочьями повисший на голых ветвях старого вяза, угрюмый утес над бушующим морем или силуэт мрачного старинного замка – вот подходящий антураж для этой фройляйн ван дер Беек. Впрочем, Флортье сочла не менее романтичным и ее дальнее путешествие на Яву ради должности гувернантки. Оно тоже волновало воображение.

– Интересно, – одобрительно заявила она и вернула Якобине газетную вырезку. – Вот только странно, что они придают так мало значения сертификату и рекомендациям.

– В таких объявлениях это часто встречается, – возразила Якобина, тщательно убирая в книгу драгоценный клочок бумаги. Госпожа де Йонг объяснила мне свои мотивы в одном из писем. Ей хочется, чтобы ее дети росли в языковой среде и усваивали хорошие манеры без всякого принуждения, естественным образом.

– Ах, вот как. – Флортье поджала под себя ноги и теребила рюши на юбке. – Ты, что же, была недовольна своим прежним местом, или тебя просто манят дальние страны?

Щеки Якобины зарделись легким румянцем.

– Это… мое первое место. – Ее губы тут же сжались в упрямую линию, а брови сошлись на переносице.

– Да-а? – Флортье удивленно взмахнула густыми ресницами. – Значит, ты сумела произвести на них должное впечатление, раз они пригласили тебя в такую даль без всяких рекомендательных писем.

Взгляд Якобины устремился поверх рейлинга в сияющую синеву неба над Атлантикой. Ведь и тут ей помогли, открыли перед ней дверь не ее личные достоинства, а лишь фамилия ван дер Беек. Клиент ее отца вел торговые дела с Ост-Индией и знал там кого-то, кто, в свою очередь, знал де Йонгов и с похвалой отозвался о характере фройляйн ван дер Беек, ее образе жизни, манерах и, прежде всего, о ее происхождении, ее семье. Опять же, Юлиус и Берта ван дер Беек могли удостовериться, что их дочь окажется в богатом и приличном доме, у добропорядочных жителей Батавии.

Взгляд Якобины вернулся к книге. Она аккуратно закрыла ее и положила на колени, но тут же крепко стиснула пальцами книжный корешок, словно цеплялась за надежду, что, отправившись в такую немыслимую даль, она избавилась от чрезмерной, досадной опеки со стороны родителей и брата. Ей хотелось верить, что отныне не имеет значения, какую фамилию она носит и как выглядит. Что отныне все зависит от того, что она будет говорить, как проявит себя на своем новом поприще.

– А ты зачем плывешь в Батавию? – тихо спросила она. Собственное любопытство казалось ей неприличным, хотя было очевидно, что на борту они с Флортье единственные молодые девушки, путешествующие, вопреки всем правилам, одни, без сопровождения. Такая редкость. Значит, для этого была веская причина.

– Я хочу выйти там замуж.

Острый шип еще глубже впился в бок Якобины.

– Прими мои поздравления, – сухо пробормотала она.

Флортье вытаращила глаза. Потом разразилась таким громким смехом, что к ней повернулись головы всех, кто сидел на палубе. Щеки Якобины ярко пылали. Она наклонилась вперед, собираясь встать.

– Ах ты, господи, извини! – Глаза Флортье посветлели. Она накрыла ладонью свой рот, чтобы заглушить неуместный смех, а он все еще просачивался между пальцами и сотрясал ее плечи. – Просто я неудачно выразилась! – Она наклонилась вперед и протянула руку к Якобине, словно хотела ее успокоить, но та отпрянула. – Все дело в том, что у меня пока еще нет жениха. Но я обязательно найду его в Батавии, – добавила она с радостной улыбкой.

Якобина недоверчиво уставилась на нее и даже забыла про жгучий стыд, который испытала, когда в словах ее новой знакомой ей почудилась издевка.

– Но ведь у тебя наверняка полно поклонников и дома, – вырвалось у нее.

Флортье пожала плечами.

– Возможно. Но самого главного, – она тяжело вздохнула и откинулась на спинку шезлонга, – самого нужного среди них не было. – Она вытянула ноги, но тут же снова подобрала их под себя. На ее губах заиграла усмешка. – К тому же, я не собираюсь всю жизнь проторчать во Фрисландии. – Она бросила лукавый взгляд на Якобину, прикрыла веки и стала в безмолвном ритме покачивать туда-сюда коленом. Это движение буквально загипнотизировало четырех рекрутов; пожирая ее глазами, они ждали, когда юбка с рюшами и складками поползет кверху и откроет ножки прелестной фройляйн Дреессен.

«Интересно, – подумала Якобина, – как могла скучноватая Фрисландия произвести на свет Флортье Дреессен». Она с трудом представляла себе Флортье на дамбах Ваттового моря, в густых рощах и на поросших вереском каменистых пустошах, в ухоженных городках и на одиноких фермах, возле которых пасутся стада овец и черно-белых коров. Флортье, с ее темными волосами, лучистыми глазами и абсолютно не фризскими чертами лица никак не вписывалась в те пейзажи. Даже в Амстердаме она выделялась бы своей экзотической красотой, подобно орхидее среди одуванчиков.

– Почему ты выбрала Батавию? – осторожно поинтересовалась Якобина. – Почему не Амстердам?

Флортье заморгала и покосилась на Якобину из-под полуприкрытых век. Серый жакет, застегнутый на пуговицы до самого горла, несмотря на теплое солнце, и серая юбка были чрезвычайно скромными и скорее практичными, чем модными, как и черные ботинки, выглядывавшие из-под подола. Словно Якобина ван дер Беек давала понять, что равнодушна к рюшам, кружевам, вышивке и ярким узорам, которые так любила Флортье. При этом все, что она видела до сих пор в гардеробе Якобины, было несомненно сшито из дорогих тканей и хорошими портными. За всем этим угадывались беззаботное детство и юность в богатом родительском доме с дорогой мебелью, толстыми коврами, портьерами, приглушавшими голоса и шаги; уроки танцев и домашние учителя, балы и езда в карете, чаепития с пирожными и летний отдых на море. Жизнь, безупречная, будто накрахмаленная блузка Якобины. Жизнь среди равных себе.

– Чем плоха Батавия? – возразила Флортье и удобнее устроилась в шезлонге.

Якобина внимательно посмотрела на собеседницу; в какой-то миг она показалась ей более взрослой и даже не по годам зрелой. Хотя она, скорее всего, ровесница Мартина, младшего брата Якобины, ей было лет восемнадцать или девятнадцать, но никак не больше. Может, даже меньше. Сама Якобина не могла вспомнить, шла ли она когда-нибудь по жизни так легко и ловко, как эта девушка.

– И твоя семья отпустила тебя вот так, одну?

Флортье не шевелилась. Ее лицо казалось теперь гладким и холодным, словно маска, которая может разбиться в любой момент. Она думала о документах, лежавших в ее саквояже; они позволяли ей действовать так, словно она уже совершеннолетняя. О пачке денежных купюр и о билете до Батавии. И о том, что она сделала, чтобы получить все это. Хотя, впрочем, она имела на это полное право. Она думала о пропасти позади нее, погрузившей во мрак часть ее жизни. О всех слезах, злых словах и прочих ужасах, о боли, стыде и чувстве вины. Она перешла на шепот, и слова, исходившие из ее губ, звучали сухо и отрывисто.

– У меня больше нет семьи.

С диким воплем, напугавшим всех пассажиров, маленький Йоост Вербругге набросился на сестру и ее подругу, схватил за волосы одну из их кукол и потянул к себе. Госпожа Вербругге уронила рукоделие и успела схватить сына за рукав. Звонкие подзатыльники, громкие упреки, рев мальчишки и завывание девочек едва не заглушили звон колокола, призывавшего пассажиров на второй завтрак.

Флортье открыла глаза, повернула голову и широко улыбнулась Якобине.

– Я страшно проголодалась! Просто умираю от голода!

Сердце огненного острова

Подняться наверх