Читать книгу Сердце огненного острова - Николь Фосселер - Страница 15

С широкой, от уха до уха, ухмылкой Будиарто стоял перед двуколкой, запряженной пони, когда Якобина торопливо вышла утром из дома.

– Доброе утро! – крикнула она Яну Моленаару, который стоял у колонны, скрестив руки. – Простите, я знаю, что опоздала!

Поскольку саронг и кебайя были уместны только в доме, Якобине пришлось вспомнить о привезенном из Амстердама гардеробе. Хотя весь ее выбор состоял из белых блузок и синих или серых юбок, она долго стояла перед шкафом, вынимала один за другим свои сыроватые и липкие на ощупь наряды, надевала и снимала. Наконец, остановилась на тонкой серой юбке и просторной белой блузке с маленьким, круглым вырезом, завернув рукава до локтя. Надела туфли на босу ногу, соломенную шляпу и почувствовала себя отважной и готовой к любым приключениям.

– Доброе утро, – приветливо ответил Ян Моленаар и отошел от колонны. – Можно не торопиться. Весь день в нашем распоряжении.

– Селамат паги. Доброе утро, – поздоровалась Якобина с Будиарто. Он поклонился, помог ей сесть в двуколку, а сам уселся впереди.

Ян Моленаар вскочил на сиденье с другой стороны, что-то крикнул Будиарто по-малайски. Тот засмеялся, кивнул и ответил «да-да-да», взмахнув поводьями. Низкорослые пони зацокали копытами по дороге.

Якобина держала спину прямо, насколько позволяла тряска, и краем глаза поглядывала на Яна Моленаара. Он сидел рядом с ней, положив руку на поручень, и глядел на Конингсплейн. Он тоже завернул до локтя рукава своей белой рубашки, обнажив сильные, загорелые руки с золотистыми волосками. Ворот его рубашки тоже был расстегнут, и взгляд Якобины спустился от его кадыка вниз, до ямки между ключицами, где кожа казалась мягкой, почти незащищенной; почему-то это тронуло Якобину. Словно почувствовав ее взгляд, он повернул к ней голову; тогда Якобина поскорее опустила глаза на свои руки.

– Вы храбрая, нони Бина? – поинтересовался он.

Якобина посмотрела на него удивленно.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, – проговорил он и придвинулся к ней чуточку ближе, – я могу, конечно, показать вам обычные достопримечательности – ратушу, соборы или старый пакгауз в порту, памятник генерал-губернатору Куну, основателю города, на площади Ватерлоо, а также Музей искусств и науки. Или, может, памятник Питеру Эльберфельду, четвертованному в прошлом столетии за предательство интересов Ост-Индской компании. Его череп, выставленный на стене для устрашения будущих заговорщиков, стал популярным аттракционом. Особенно у дам. – Он поскреб бороду указательным пальцем и с трудом сдержал ухмылку.

Якобина тоже улыбнулась.

– Что же вы предлагаете мне вместо этого?

– Давайте я покажу вам другую Батавию – старый город и китайский квартал Глодок.

Якобина любила музеи и памятники и против популярных достопримечательностей ничего не имела, тем более что вообще не видела пока город. Но ей льстило, что Ян Моленаар не считал ее скучной и поверхностной, да и любопытно было узнать больше, не только то, что создали ее соотечественники.

– Я с удовольствием посмотрю, – ответила она.

– Впрочем, я не обещаю, что увиденное вами там будет соответствовать приличиям, принятым в Нидерландах. А то, что там говорят, часто выходит за рамки того, что допустимо говорить при дамах.

Нахмурив брови, она посмотрела на него, не понимая, шутит он только над ней или еще и над обычаями, принятыми на их родине. Но искорки в его глазах внесли ясность.

– В Нидерландах сочли бы неприличным, что мы с вами едем вот так, вдвоем, – возразила она со смехом; сегодня у нее было так легко на душе. – Но вы все-таки надежный человек, верующий, поэтому выше всяких подозрений.

Он расхохотался.

– Рискованное утверждение, дорогая нони Бина. В серьезной ситуации я бы не поручился за себя! Будиарто! – крикнул он кучеру и выпрямился. Кучер оглянулся и понимающе кивнул, когда Ян Моленаар что-то объяснил ему по-малайски. Двуколка свернула влево. Ян Моленаар снова откинулся на спинку и с неодобрением погладил спинку сиденья. – Не слишком удачное приобретение сделали Винсент и Грит. – Он вытянул шею, похлопал Якобину по плечу и показал на встречную повозку. – Вот видите? Возможно, по дороге из порта в Конингсплейн, вы заметили, что таких в Батавии большинство. Они называются «садо», от французского «дос-а-до». Ведь когда люди сидят спиной к спине, – его уголок рта насмешливо скривился, – ничего неприличного не произойдет.

Якобина наклонилась к нему, чтобы посмотреть на проезжавшую повозку, и только тут заметила, как близко она от Яна Моленаара. С бьющимся сердцем она повернула к нему лицо. Его глаза глядели на нее серьезно, но с теплотой, даже с нежностью. На его лице разлилась улыбка и перескочила на Якобину. С этой улыбкой он снова посмотрел на улицу и показал на дерево с гладкой, серой корой и пыльными кожистыми листьями темно-зеленого цвета.

– Вот баньян, – негромко пояснил он. – А это тамаринд. А вон там впереди – варингин. – Будто случайно он обнял ее за плечи и привлек к себе. – Видите? Вон там.

У Якобины под ложечкой трепетали мотыльки; она видела только профиль Яна Моленаара. Ее терзало невыносимое желание дотронуться до его лица, и она сложила руки на коленях. Когда он убрал руку с ее плеч и положил на подлокотник, у нее осталось утешение, что она чувствует своим боком его локоть.

Якобина успела забыть, как далеко от Конингсплейна, расположенного в «бовенстаде», верхнем городе, до «бенеденстада», нижнего города. Но она хорошо помнила обилие зелени, маленькие виллы в садах и канал Моленвлиет. Ее совесть шевельнулась, когда повозка проехала мимо отеля «Дес Индес», и Якобина невольно поискала взглядом Флортье.

– Что такое? – тихо спросил Ян Моленаар.

– Ничего. – Она покачала головой. – Просто я подумала кое о чем. – Ее душу наполнили тоска и неприятные предчувствия, заставив на время замолчать.

Повозка прокатилась мимо фасадов домов, прогромыхала по мосту и резко свернула за «Банк Явы», прятавшийся среди высоких деревьев. Якобина успела разглядеть башенки на крыше ратуши, когда Будиарто свернул еще раз.

Теперь с левой стороны тянулся канал. Он был хорошо виден между открытых навесов, где лежали бревна, ящики и бочки, остовы деревянных лодок, над которыми трудились малайцы. Иногда возле воды лепились маленькие сараи, между столбами были опущены бамбуковые жалюзи. На другом берегу канала, словно зеркальное отражение, теснились точно такие же навесы.

– Это – Кали Бесар, – пояснил Ян Моленаар. – В переводе – большая или длинная река. Здесь текла река Чиливунг; потом ее расширили и сделали этот канал. Когда-то тут билось сердце старой Батавии.

С правой стороны стояли дома: их верхний этаж был обшит деревом и опирался на колонны. На отступившем в глубину дома нижнем этаже, по-видимому, размещались деловые помещения, а над входной дверью или сбоку от нее красовались доски с фамилией владельца на голландском, немецком или английском языке, а иногда и красочный герб. Красноватый цвет узкой, пыльной дороги повторялся в кирпичах, которыми были выложены узкие тротуары перед домами, такого же красноватого цвета были и фасады, часто с лососевым, абрикосовым или желтоватым оттенком. Другие дома были светлее, как лен или песок. Кое-где Якобина видела даже зеленые стены. Помимо высоких, перистых тамариндов, другие деревья тоже раскинули над городом свои ярко-желтые, карминно-красные и оливковые кроны.

На лице Якобины промелькнула улыбка, когда над маркизой одной из лавок она прочла табличку «Книги». Она быстро переглянулась с Яном.

– Единственная книжная лавка в округе, – сказал он. – «Колфф и Компания» наверняка зарабатывают больше на писчебумажных и канцелярских товарах, чем на продаже книг.

Якобина тихонько засмеялась и стала рассматривать загорелых европейцев в светлых костюмах, а иногда и в тропических шлемах; малайцев, которые к рубашкам с длинным рукавом и белым штанам надевали еще и яркие, узорчатые саронги и тюрбаны. Со всех сторон от них громыхали самые разнообразные повозки, запряженные пони. Жилистые мужчины с повязкой на голове, в коротких саронгах и просторных рубашках перебегали через улицу с мешком или ящиком на плечах.

– Здесь так многолюдно лишь днем, с девяти до пяти, – пояснил Ян. – Это деловой квартал. Как только наступает вечер, все уезжают, – он взмахнул рукой в воздухе, – домой. Голландцы, англичане и немцы едут в свои жилые районы на юг, местные – в свои кампонги – деревни в пригороде. С наступлением темноты здесь остаются одни лишь призраки. – Его губы скривились в ироничной улыбке. – То, что вы обычно видите в Батавии, – лишь фасад, торговые конторы, приглаженный колониальный стиль. Все неевропейское оттесняется, изгоняется из поля зрения. – Он посмотрел на Якобину. – Почти как в те времена, когда Ост-Индская компания строила Батавию как крепость в борьбе с яванцами. Стены старого форта давно снесены, но это ничего не изменило.

Будиарто направил двуколку влево, через подъемный деревянный мост, вызвавший в памяти Якобины картины старых голландцев. Она наклонилась к Яну и поглядела на канал, через который виднелся целый ряд таких мостов. На воде плавало много лодок с парусами, похожими на птичьи перья, в канале резвились, визжа, голые, темнокожие дети, степенно купались обнаженные по пояс мужчины и женщины в саронгах. Другие женщины стирали в канале белье, а потом тут же вывешивали его на деревянных стойках.

Якобина снова откинулась на спинку сиденья.

– Откуда вы так хорошо знаете Батавию?

– Приехав на Яву, я провел здесь первые три года. – Он усмехнулся. – Так сказать, как миссионер-стажер. Мне пришлось зубрить малайский и яванский языки и знакомиться со страной и ее жителями. Тогда-то я и встретился с Винсентом и Грит. – Он засмеялся. – Разве можно жить в Батавии и не знать супругов де Йонг? – Он помолчал, словно обдумывая свои слова. – Мы приехали сюда почти одновременно, Винсент и Грит лишь на пару месяцев раньше меня: они сразу стали самыми яркими персонами в городе. Впрочем, Винсента тут знали давно – прежде он постоянно конфликтовал со своим начальством, всячески подкреплял свою репутацию пьяницы и забияки и никогда не задерживался дольше пары месяцев в одном полку. Но, кроме того, он – храбрец, награжденный медалью за Атье и крестом ордена Вильгельма. Еле живым его подобрали в джунглях Атье и отправили домой умирать. Не прошло и двух лет, как он вернулся в строй, здоровый и сильный, укрощенный прелестной Грит. – Он скрестил руки на груди. – Светскому обществу Батавии как раз не хватало такой пары. Прежде всего, такой дамы, как Грит. Такой прекрасной, доброй и жизнерадостной, обаятельной и элегантной. Ее приняли с распростертыми объятьями, и сегодня она задает тон во всем, что говорят, делают и носят.

Восхищение и нежность, с которыми он говорил о госпоже де Йонг, больно кольнули Якобину, и она опустила голову.

– А вы… – Она помолчала и провела пальцем по шву на кожаной подушке, – вы хотели бы снова вернуться сюда – в Батавию? – И краешком глаза увидела, как он покачал головой.

– Нет. Ни за что. Здесь свой мир, не имеющий отношения к остальной Яве. Батавия для меня слишком шумная и большая, тут всем правят деньги. Мне не нравится, что мы, голландцы, устроили тут цветущий остров блаженства, настроили дворцов с колоннами, потеснив на грязные окраины пеструю смесь из китайцев, малайцев, яванцев и прочих. Я с удовольствием приезжаю сюда ненадолго, чтобы повидаться с Винсентом, Грит и детьми, но я… – он со вздохом сцепил пальцы и положил руки на колено, – я не хочу жить так, как Винсент и Грит. Это действительно не мой мир, и в Бейтензорге мне нравится гораздо больше. Хотя мне иногда бывает там… одиноко. – Он выпрямился. – Вот мы и приехали.

Всю жизнь Якобине внушали, что невежливо таращить глаза и проявлять любопытство. Но здесь, в Глодоке, она не могла иначе. Она с изумлением смотрела на дома, мимо которых ее проводил Ян Моленаар, и даже не замечала, что у нее раскрылся рот. Узкие фасады домов под красными черепичными крышами с загнутыми уголками сильно обветшали, покрылись пятнами или даже плесенью, но резные деревянные решетки на окнах и затейливые балкончики на верхнем этаже придавали им неповторимое азиатское очарование. Якобина смотрела на китайцев, одетых в широкие белые штаны и легкие куртки с длинным рукавом. Они сновали босиком или в легких сандалиях, состоявших из подошвы и раздвоенного ремешка, между проезжавшими по улице повозками и тележками. Некоторые несли на плечах коромысло, на концах которого висели корзинки или глиняные кувшины. Многие были в конических соломенных шляпах, другие – в шапочках из хлопка или шелка, с тонкой косичкой на спине. У тех, кто ходил без головного убора, голова была выбрита наголо, не считая непременной, более или менее длинной косички. А когда мимо них проехал богатый китаец в лакированном ландо, запряженном парой холеных лошадей, Якобина едва не споткнулась, – так ее заинтриговал контраст между его серым костюмом на европейский манер и косичкой, выглядывавшей из-под шляпы-котелка.

В тени изогнутых козырьков, укрепленных на каждом фасаде, на деревянных столиках были разложены товары – ярусы конических шляп, шапочки, расшитые красными и черными, белыми и голубыми блестящими нитями. Рядами стояли раскрашенные драконы, будды с толстыми животами, лаковые шкатулки и фигурки из жадеита. Возле другой лавки немолодой китаец с быстротой молнии наносил пропитанным краской штемпелем рисунок на полосы ткани, а потом развешивал ткань для просушки на деревянных каркасах. Так получались саронги разного цвета – ярко-красные, лиловые, голубые, желтые, бирюзовые; потом их складывали на полки этой лавки. Некоторые фасады были украшены золотыми иероглифами, на козырьках висели бумажные фонарики с золотыми кистями.

Внутри одной из лавок Якобина увидела гору горшков и коробок для хранения припасов, на которых тоже были китайские иероглифы. С потолка там свисали толстые пучки сушеных трав, источавшие сладковатый, острый или травяной запах с примесью пыли, а перед входом лежали в коробах коренья причудливой формы, пористые клубни лиловатого цвета, карминово-красные и иссиня-черные сушеные ягоды и нечто похожее на щетинистые щепки.

Сморщенная старуха выкрикивала беззубым ртом отрывистые слова, не отрывая взгляда от плоской металлической сковороды, в которой она жарила в шипящем масле овощи, мясо и слизистые грибы. Над сковородкой поднималось облако пара, оно стелилось по улице и распространяло сладковатый запах с легкой примесью подгорелого жира. Чуть дальше на балке над дверью покачивались ощипанные куры, а рядом коренастый китаец массивным ножом рубил одну из них на куски.

– Вы, должно быть, проголодались? – Ян Моленаар показал на столик возле соседнего дома, где были разложены соблазнительные фрукты.

Желудок Якобины тихо заурчал, и она кивнула головой. Позавтракать она не успела, да и вообще от волнения не съела в это утро ни кусочка.

– Не возражаете, если я куплю что-нибудь? – спросил Ян через плечо, направляясь к лавке. – Или вы что-то не любите?

– Пока еще я не обнаружила таких продуктов, – ответила Якобина, и Ян засмеялся.

Она удивленно посмотрела на него, когда он отрывистыми звуками поздоровался со стариком, сидевшим за прилавком, а тот с довольной улыбкой ответил ему похожими звуками.

– Вы говорите по-китайски?

– Слишком громко сказано, – возразил с улыбкой Ян. – Я могу лишь объясняться на самые простые темы на диалекте хоккиен. В нашей общине много китайцев, так что я постепенно усвоил крохи их языка.

Якобина понимающе покачала головой и перевела взгляд на разложенные фрукты. Мелкие ананасы и разные сорта бананов были ей знакомы, как и манго, папайя и ярко-красные яблоки, похожие своей формой и вкусом на грушу. Пробовала она и помело в толстой желтовато-зеленой кожуре, и кисловатую карамболу – при поперечной нарезке ее ломтики были как звездочки. В доме супругов де Йонг часто подавали мангостаны, плоды с жесткой бордовой кожурой и вкусной, белой и мягкой мякотью. Знала Якобина и красные, мохнатые шарики рамбутана.

– Что это? – поинтересовалась она у Яна, который протянул торговцу пару медных монет, и показала на крупные, круглые и овальные плоды желтого цвета, усеянные большими шипами.

Ян усмехнулся.

– Это дуриан – его еще называют «вонючка» или «козий плод». – Он замахал рукой торговцу, который уже наклонился за дурианом. – Я могу посоветовать его вам лишь при условии, что у вас не слишком чуткое обоняние. Иначе вы испытаете потрясение. Он пахнет более чем неприятно, как очень зрелый лимбургский сыр. Но вкус у него превосходный, слегка похожий на ванильный пудинг. Вот что мы попробуем. – Ян протянул ей два каплевидных плода размером с небольшое яблоко; их покрывала блестящая коричневая кожура, состоящая из бесчисленных крошечных чешуек.

– Они съедобные? – вырвалось у Якобины, и она смущенно покраснела. – А я принимала их за какие-то тропические сосновые шишки! Думала, что их кладут на блюдо с фруктами ради интересной формы!

– Охотно верю, – весело согласился Ян. – В доме супругов де Йонг их никогда не подают к столу, поскольку Грит не очень-то их терпит, разве что как украшение комнаты. Я не согласен с ней в этом. – Положив один плод в карман, он стал чистить другой. Якобина завороженно глядела, как он цельной спиралью срезал кожуру, казавшуюся твердой, как дерево. Упав на землю, она обрела сходство со сброшенной кожей змеи. – Этот фрукт называется салак и растет на пальмах.

– Он напоминает огромную чесночину, – хмыкнула Якобина, когда он показал ей очищенный плод, состоявший из крупного сегмента и двух помельче.

– Надеюсь, он спелый. Это невозможно определить по кожуре. – Он отломил маленький сегмент и протянул его Якобине. Она осторожно понюхала его и ощутила легкий свежий аромат.

– Попробуйте, – сказал Ян, и она послушно откусила. Вкус напоминал нечто среднее между миндальным пирожным и неспелой грушей.

Ян с улыбкой посмотрел на нее.

– Я смог оценить вкус салака лишь со второй или третьей попытки.

Сначала чуточку скованно, поскольку ей никогда не приходилось ничего есть во время прогулки по многолюдной улице, потом с возрастающим удовольствием Якобина съела первый салак. Она с удивлением рассмотрела черную косточку, которая пряталась в крупном сегменте, и поделила с Яном второй. За очередным поворотом Якобина увидела узкую улочку, извивающуюся среди тесно стоявших домов; ей стало любопытно, что там. Впрочем, когда она хотела туда свернуть, Ян придержал ее за локоть.