Читать книгу Цифры нации - Николай Александрович Старинщиков - Страница 4

Как и было обещано, в двенадцатом часу ночи Кошкина, Катеньку и ее отца доставили на машине к тому же месту, откуда перед этим забрали. Кошкин отворил дверь подъезда. Внутри оказалось довольно просторно. От самой крыши свисала сверху массивная люстра, а кверху, вдоль стен, вели каменные ступени, огороженные перилами на витых металлических ножках. Пропустив впереди себя новых друзей, Кошкин отпустил из рук входную дверь – та плотно прилегла к косяку и глухо щелкнула.

Поднявшись по ступеням, они остановились на площадке. Дверь квартиры оказалась приоткрытой, и было слышно, как Машка с кем-то говорит голосом Кошкина. Это был не единственный случай, когда Машка говорила с чужого голоса.

– Проходите, не стесняйтесь, – сказал Кошкин, распахивая перед гостями дверь. Пропустив гостей, он вошел сам. Машка стояла в конце прихожей. Кошкин подошел к ней и вырвал из рук телефон.

– Опять ты за старое?! А то, что дверь нараспашку – это нам невдомек!

– Это Софья Степановна! – Машка посмотрела в сторону гостей. – Опять приходила, дверью стучала – вот и осталось открыто. Я не обязана закрывать за всеми.

Кошкин наклонился к ее уху и назидательно произнес:

– Она не все! Она моя мама! А теперь ступай в столовую, накрой на стол. – И к гостям: – Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Можете принять душ.

Он показал рукой вдоль коридора.

Гости меж тем едва шевелились. Кошкин подошел к ним, забрал у них тощие рюкзаки, положил на скамью в прихожей.

– В душ! Непременно в душ! – говорил он, отворяя дверцы встроенного шкафа. – Вот тапочки, чистые… А вам, Катенька, вот тут можно посмотреть… Тут мамины вещи. Новые. Думаю, вам подойдет…

Машка тем временем стояла на прежнем месте, сверля глазами пространство.

– Что-то не понял я! – удивился Кошкин. – Бунт на корабле? Итальянская забастовка?

– Ничуть, – ответила та, едва шевеля губами. – Должна же я знать, кого ты к себе привел.

– Ступай на кухню! – велел ей Кошкин, повысив голос. Однако Машка не двигалась с места.

Гости направились в душ. Машка пошла за ними следом своей изысканной, но не ко времени, походкой, крутя бедрами. Проводив их до конца коридора, она вернулась и застыла возле хозяина. На этом ее действия ограничились: она не хотела ничего понимать, холодно смотрела в сторону ванных комнат и тяжело дышала.

– Что с тобой, у тебя вирус? – спрашивал Кошкин.

Машка закатывала глаза к потолку и молчала. Потом отправилась в спальню, легла в постель и, закрывшись с головой одеялом, стала беззвучно рыдать. Такова была последняя (улучшенная) версия данного андроида.

Делать нечего. Кошкин отправился к себе в кабинет, вынул из стола пульт управления и нажал на нем красную кнопку. Машка слабо пискнула и отключилась.

Кошкин вдруг вспомнил про недавний звонок – ведь звонила же Машка кому-то в его отсутствие! Причем его голосом! А это могла быть подстава: тот, кто говорил с Машкой, считал, что говорит с Кошкиным. У Машки был собственный встроенный блок связи. Она могла выйти на связь с кем угодно, изменив при этом свой голос.

Он снова нажал кнопку на пульте, посмотрел исходящие звонки. Оказалось, Машка в его отсутствие звонила Софье Степановне.

Телефон в его кармане вдруг дернулся: звонила матушка. Кошкин нажал кнопку, поднес телефон к уху.

– Ты что же, сынок, отключаешься? – звенел материн голос. – Наговорил кучу гадостей – и в кусты?!

Кошкин молчал.

– Ответь немедленно матери! Ты слышишь меня?!

– Да, слышу я…

– Объяснись! У меня в голове не укладывается…

– Это не я звонил, мама.

И Кошкин стал объяснять ситуацию. По его словам выходило, что временами андроиды в состоянии говорить голосами своих хозяев, что это хотя и не норма, но и не основание, чтобы карать андроида.

Однако подобное пояснение лишь подхлестнуло Софью Степановну.

– Ты не представляешь, чем это чревато! – кричала она снова. – За твоей спиной плетут сети, а ты в неведении! Допустим, выйдешь ты в город, а тебя повяжут опят. Говорила, гони заразу. Одному лучше, раз так у тебя повелось. Встал утром, позавтракал, поработал, – наставляла родительница. – Потом сходил, прогулялся. Глядишь, оно и пройдет.

– Не повяжут… – сказал Кошкин. – Она помогает мне снять напряжение…

– Наговорила мне гадостей – тазиком не накрыть… – ворчала мать. – Так что вот так… Сейчас поздно уже, но завтра я разберусь на месте, кто из нас рогатее – она или я…

– Хорошо, – согласился Кошкин, отключил трубку и бросился накрывать на стол. Открыл холодильник, вынул бутылку ирландского виски, поставил на середину стола. Затем, присоединив к виски бутылку особой московской водки, вынул копченого лосося, нарезанного ломтями. Потом взял с полки кастрюлю, налил в нее воды из-под крана и, поставив на плиту, нажал клавишу.

В коридоре послышался шорох, и в кухню вошла Машка – тише воды, ниже травы, просто паинька, а не робот-служанка.

– Будешь куражиться – опять отключу. Насовсем, – предупредил Кошкин. – Я тебя так отключу, что никакая программа уже не поможет. Ты слышишь меня?

Машка в знак согласия качнула головой.

– А теперь отправляйся в спальню, сядь и сиди там в кресле. И чтоб я тебя не слышал до утра. И запомни: ты всего лишь служанка. Ты не жена мне…

Машка снова кивнула, сделала книксен и ушла в спальню.

Шум воды в ванных комнатах тем временем прекратился. Катенька с Федором Ильичем вышли в коридор, присели возле журнального столика. Девушка была в халате Софьи Степановны. Федор Ильич сидел в спортивных брюках от Кошкина.

– Вода жесткая, – сказала Катенька, трогая пальцами мокрую голову и глядя в настенное зеркало.

– Да нет, вроде, – Федор Ильич утирал полотенцем бороду.

Кошкин подошел к ним.

– Раз уж так вышло, – Катенька отвернулась от зеркала, – нам бы еще постираться, Владимир…

– No problems! Стиралка в вашем распоряжении, – улыбнулся тот.

Катенька тоже улыбнулась ему и бегло заговорила на английском, из чего до Кошкина дошел лишь вопрос: «Вы говорите по-английски?» Остальное осталось «за кадром».

– Вообще-то я говорю на немецком, – оправдывался он. – И то со словарем… Теперь это не так важно – любой андроид сойдет за переводчика.

– Она такая, – говорил Федор Ильич. – Она у нас полиглот. По радио научилась…

Кошкин медведем топтался на месте. Как ни крути, языкознание прошло стороной от него.

– У меня там вода кипит, – вспомнил он. – Как вы насчет пельменей?

– Это можно… – Федор Ильич посмотрел в сторону дочери. – Вещички бы только определить.

– Это мы сейчас, – оживился Кошкин. – Дайте их мне.

Забрав у гостя сверток, он ринулся в боковую комнату.

– Я сама!

Катенька кинулась следом, словно чего-то вдруг испугавшись. В тесной комнатке они едва не столкнулись. Девушка забрала из рук Кошкина сверток и тихонько толкнула плечиком к выходу.

– Я сама…

Определившись со стиркой, они втроем сели к столу. Катенька, несмотря на уговоры, виски либо водку пить отказалась.

– На ночь глядя, извините, не пью, – говорила она.

– Она не будет, – подтвердил отец. – А я выпью… За знакомство…

Выпив и слегка закусив, они снова разговорились. Федор Ильич от выпитого, как видно, расслабился и стал рассказывать про то, как вдвоем с супругой оказался в безлюдном лесу, как не на что было жить.

Катенька в основном молчала и лишь иногда поправляла отцовский рассказ.

– Это попервости, – продолжал Федор Ильич. – Но потом всё изменилось, когда мы, наконец, освоились. У нас для жизни там всё имеется – вплоть до связи и телевидения. Короче, это был такой узел в тайге, в гористой местности… Я сам его строил, когда служил. Потом эти пришли. Безмозглые. И началась канитель. Представь, мне теперь говорят, что меня нет, что мне никто не обязан…

– Это точно, – усмехнулась Катенька. – Пятьсот километров тайга – живут там лишь дикие звери…

– Прости меня, доченька. Прости, если сможешь.

Федор Ильич с жалостью посмотрел в ее сторону.

– Папа…

– Это я затащил тебя в лес.

– Папа! – воскликнула Катенька. – Я родилась там! Никто меня не затаскивал!

– И то верно. Прости…

Кошкин потянулся к бутылке виски, однако Федор Ильич остановил его, прикрыв свою стопку ладонью.

– На этом спасибо, Владимир, – сказал он, – нам еще добираться с утра.

Пельмени съедены, водка выпита. Осталось одно – спать. Поднявшись из-за стола, Кошкин повел гостей коридором к месту ночевки. Дверь его спальни была открыта. Машка сидела в кресле, склонив голову на бок, и молчала.

– Ступай на кухню, приберись, – велел Кошкин, однако та даже не шевельнулась.

– Ну, погоди у меня! Я с тобой еще разберусь. – Кошкин закрыл дверь. И к Кате: – Надо менять настройку, а у меня руки всё не доходят.

Втроем они вошли в спальню Софьи Степановны и столпились возле просторной кровати. Но Катенька воспротивилась.

– Я на полу лягу, – сказала она, мрачнея лицом.

– Минуту… У меня матрас надувной имеется. Туристический, – вспомнил Кошкин.

– Вот и хорошо, несите его сюда, Володя, – обрадовалась Катя.

Так и сделали. Принесенную Кошкиным полость быстренько развернули, надули компрессором – и появился матрас. Катя тотчас легла на него при всех и помахала рукой. Оставалось накрыть ее одеялом и выключить свет.

Кошкин вышел из спальни. Вот и хорошо. Как ни крути, но спать в одной кровати с дочерью – это как-то не по-людски…

Утром Кошкин проснулся от громкого стука в дверь. Это снова могла быть милиция, для которой раннее утро – самое время для вышибания косяков. Уж больно ретивый у них оказался начальник. По всему выходило, что эта банда взломала дверь в подъезде. Иначе и быть не могло. Но сигнализация на подъездной двери почему-то молчала.

Грохот между тем прекратился. В спальне было прохладно и пасмурно, в подоконник отчетливо бились капли дождя. Машка сидела в кресле в той же позе. Грохот двери нисколько ее не смущал. Кошкин посмотрел на часы, висевшие на стене: стрелки показывали ровно пять. Он поднялся, сунул ноги в тапочки и вышел в одних трусах в прихожую.

В мониторе, установленном на двери, виднелась пустая площадка и длинная лестница, ведущая книзу. На лестнице и площадке не было никого.

«Вот и ладненько, – подумал Кошкин, удивляясь пустоте за дверью. – Значит, мне это приснилось…»

Он постоял с минуту возле двери. Затем развернулся, собираясь сначала зайти в туалет, а потом уж продолжить сон. И этот момент его прошило с головы до ног, жаром ударило в копчик и заломило в корнях волос: неприступная квартирная дверь форменным образом грохотала.

Кошкин обернулся, страшась увидеть за дверью кого угодно, однако вновь обнаружил зловещую пустоту.

Боженька, неужели подкралось то самое, от чего нет спасения? В голове грохотало, в то время как гости, а также и Машенька, возможно, ничего не слышали. Значит, это лишь в голове… Именно так… Только бы гости не заметили возле двери. Надо лечь и успокоиться.

Дверь тем временем грохотала. Этот грохот был до того настоящий, что с потолка сыпалась, оседая, тонкая пыль. Пыль сыпалась, но никого на площадке не было.

Кошкин оглянулся и увидел Катеньку с Федором Ильичем. Они выглядывали из-за двери.

– Все хорошо, – бормотал Кошкин, – ложитесь, пожалуйста…

– Но там же стучат! Такой грохот, Володя…

Она впервые назвала его так, подошла и прижалась к спине дрожащими руками.

Стук прекратился, настала тишина, прерываемая непонятным сопением из-за двери. Потом в замке заскрежетало: кто-то вставил снаружи ключ и пытался открыть дверь, однако замочная защелка не давала этого сделать.

– Ну, ты у меня за всё ответишь! – донеслось из-за двери. Это был голос Софьи Степановны.

Кошкин обрадовался:

– Это ты, мама?!

– Кто еще-то!

– Я не вижу тебя! Сейчас я открою!

Он дернул защелкой, и в прихожую, мокрая от дождя, влетела Софья Степановна.

– Мама, но только не так, как ты в прошлый раз!

Софья Степановна, блестя глазами и отдуваясь, послушно кивнула, отстранила сына с пути и пошла коридором. Ее путь лежал в спальню сына.

– Ну, погоди у меня, – говорила она, понизив голос. – Сейчас мы узнаем, кто из нас сука…

Машка сидела на старом месте и даже бровью не повела.

– Ты у меня получишь сейчас, – шипела Софья Степановна. – Ты у меня за всё ответишь… – и принялась возить Машку за волосы из стороны в сторону. Выдрав из головы клок волос, она вцепилась в лицо и стала его царапать, ломая ногти.

Машка ухватилась в запястья и визжала дурным голосом.

– Блядь! Прошмандовка несчастная!

– Сама такая! – огрызалась Машка.

– Вот тебе, сучка безродная! Вот тебе, подлая!

Кошкин прыгал рядом.

– Мама, как вам не стыдно!

– Сама блядь! – отбивалась Машка.

– Мой муж плавал на судне! – захлебывалась Софья Степановна. – Он моряк!

– Ой, как романтично…

– Ты никто, железка! С вещами на выход!

Софья Степановна дернула Машку из кресла и уронила на пол, норовя поддеть ногой, но ей не дали. Сын поймал ее за локти и держал теперь, прижав боком к стене.

Машка вскочила и бросилась к выходу.

– Вы ответите по закону! – кричала она на ходу. – По закону о защите прав интеллекта! – и хлопнула дверью. Причем так, что с потолка упал кусок старинной лепнины.

– Лети, жалуйся, – бормотала Софья Степановна. – А мы посмотрим, как у тебя получится.

Только тут до нее дошло, что в квартире находятся посторонние люди. Отдуваясь, она села в кресло, в котором до этого сидела Машка. В глазах у нее еще прыгала злость, а руки дрожали. Она вынула из кофточки платок и стала обмахиваться. Переведя дух, она произнесла бодрым голосом:

– Прошу извинить… Это не входило в мои планы…

Она бросила взгляд в сторону Катеньки и, заметив на ней свой халат, понимающе улыбнулась. В ее отсутствие сынок, вероятно, опять залетел во что-то.

– Легла, а спать не могу, – говорила она. – Стоит в голове его голос и всё тут, – она ткнула рукой в сторону Кошкина. – Он же как мне сказал вчера – жизни нет без нее!

– Я ж тебе объяснял! – встрепенулся Кошкин. – Я же не виноват!

– Ага, не виноват… – мать выкатила на него глаза. – Он же ее привел, и он же не виноват… Кто взял к себе эту Машку?! Может быть, я?!

Кошкин промолчал. Понятное дело, сам купил на распродаже под Новый год, отчего теперь были одни проблемы.

Софья Степановна поднялась из кресла, подошла к окну. На улице шел теперь мелкий дождь. Со стороны косогора, пригибая кусты, дул с реки северный ветер.

– Вот скажи ты мне, Вовка! – Софья Степановна развернулась. – Ты почему сразу мне не открыл?! Почему я должна долбить в двери?

– Так пусто же там! – Кошкин обернулся в сторону Кати. – Вот, не дадут соврать.

– Действительно, – подтвердила та. – За дверью не было никого…

– Ага, пусто! – усмехнулась Софья Степановна. – Зато почему-то стучало, гремело!

– Мы сами были поражены, – подал голос Федор Ильич.

– А вы кто такой? – глядя в упор, спросила Софья Степановна. – Что-то я не припомню вас.

– Мы ненадолго. Мы уйдем сейчас.

– Какие мы гордые! Слова нельзя сказать…

Софья Степановна поджала губы. Ей давно было за пятьдесят. Она была на пенсии, имела кучу свободного времени и считала, что имеет полное право на свободу высказываний. Она вышла в коридор и тут же поймала за руку Федора Ильича.

– Какой вы поспешный, ей богу, – сказала она грудным голосом. – Ну, куда вы пойдете, ей богу, под дождь… – Она повела его коридором, воркуя: – Представьте, лежу я в постели, а этот звонит и говорит, что я ему не нужна… Мать! И вдруг не нужна! Потом-то дошло до меня, что это меня развели на голос. Как лоха…

Она оглянулась через плечо и встретилась взглядом с Катенькой. Та стояла у входа в спальню и молча смотрела. Софья Степановна ничего не сказала ей, лишь приветливо махнула рукой и отвернулась.

– Боже, как время летит! – громко вздыхала она ближе к обеду, когда все они, выспавшись, опять собрались за столом. – Вроде недавно в первый класс ходили. Поневоле вспомнишь, как бабушка моя говорила: «Семьдесят скоро, а я не жила вроде как…»

– Да-да, – отвечал ей Федор Ильич. – Совершенно с вами согласен… Я тоже вроде не жил, потому что какая это жизнь. А тут и вовсе под раздачу попал.

– И ладно, – рассуждала Софья Степановна. – Если вас наказали ни за что – радуйтесь: вы ни в чем не виноваты.

Кошкин и Катенька больше молчали, отвечая либо «да», либо «нет» и то невпопад.

Софья Степановна успела приготовить щи из курятины и теперь разливала их по тарелкам. Затем, подняв палец и как бы говоря: «О тебе-то как раз я забыла!», подошла к холодильнику, открыла дверцу и вынула оттуда бутылку ирландского виски.

– Что ж ей стоять-то здесь, одинокой, – улыбнулась она. – Иди к нам, мы составим тебе компанию, дорогая… – И Кошкину: – Из чего это пьют? Надеюсь, не из горлышка?

– Пьют из чего? – Кошкин замялся. – Положа руку на сердце, я не знаю точного ответа на этот вопрос.

– Можно, я скажу? – Катенька подняла руку. – Вопреки устоявшейся моде на низкие стаканы с толстым дном, настоящий виски лучше употреблять из бокалов-тюльпанов на короткой ножке. Именно в таком бокале раскрывается аромат напитка. Связано это с оптимальным поверхностным натяжением жидкости, а это способствует высвобождению летучих веществ… Впрочем, если вы предпочитаете коктейли, – она посмотрела в тарелку со щами, – форма бокала уже не имеет значения… Ведь чистого аромата почувствовать уже не удастся…

– Надо же… – удивилась Софья Степановна, глядя на бутылку, – а я и не знала до сих пор. Такие познания… Виски и щи, выходит, как-то не вяжутся.

– Я вообще-то филолог, переводчик… – Катенька улыбнулась. – Однако если взять за основу русский менталитет, – продолжила она, – то щи очень даже подходят и к водке, и к виски…

– Слава тебе, господи! – обрадовался Федор Ильич.

Мать подала бутылку сыну, достала из шкафа стаканчики с толстым дном и поставила на стол.

– Извините, других не имеем, – сказала она и вновь с любопытством посмотрела в сторону Катеньки.

Кошкин распечатал бутылку, разлил по стаканам.

– За что же мы пьём? – Софья Степановна взяла стакан, посмотрела в глаза Федору Ильичу. – Пьем, значит, мы за знакомство… За то, что мы были, есть и, надеюсь, будем… За тебя, Федор Ильич! За тебя, Катенька! За то, чтобы больше никто не вставал у нас на пути…

Она знала, о чем говорила. Господин Татьяноха и к ней как-то раз приставал. Вроде того, от кого у нее сын появился и всё такое прочее. «От того и появился, – сказала она тогда. – Остальное – не твое собачье дело…»

Гости подняли стаканы. Звякнуло стекло. Крякнул Федор Ильич. Софья Степановна, выпив, покраснела, поставила стакан и побежала глазами по столу.

– Самое лучшее – щи, – напомнил Федор Ильич. – Честное слово. Иначе так и будет щипать в желудке…

Покончив со щами, а заодно и с бутылкой виски, они поднялись из-за стола. Федор Ильич бросился помогать Софье Степановне – убирать со стола, продолжая свою историю.

– Так и остались мы с дочкой одни, – рассказывал он.

Кошкин с Катенькой пришли на веранду – она была застекленной – и стояли тут, глядя сверху на пустынную улицу. Ветер трепал деревья, траву и кустарник, громадная река далеко внизу белела от бурунов. Катенька приоткрыла створку окна – отдаленный гул реки сливался с криком чаек.

– Осторожней, – сказал Кошкин, – ты из тепла, тебя может продуть на сквозняке.

– Это ничто по сравнению с вечным, – сказала Катенька и, откинувшись от окна, вдруг заговорила на немецком языке.

Потом пояснила:

– Райнер Мария Рилке. Осенний день… К сожалению, на немецком я запомнила только последний абзац. Она глубоко вздохнула и продолжила:

Бездомным – дом уже не заводить.

И кто ни с кем не подружился с лета,

Слать будет долго письма без ответа

И по листве разрозненной бродить

Один под облаками без просвета…¹

– Выходит, ты можешь переводить? – спросил Кошкин.

– Не стихи. Я не поэтесса. Мне бы чего попроще. Латинский текст, например… Впрочем, кому это надо теперь – меня не берут на работу даже в какой-нибудь магазин. Повсюду одни андроиды… Кстати, чуть не забыла, как получилось, что Софья Степановна стучала в дверь, но ее не было видно?

– Сам не пойму. – Владимир прикрыл створку окна. – Скорее всего, кто-то вмешался в программу домофона… Надо посмотреть, идем…

Они ушли с веранды в кабинет. Кошкин подсел к монитору и принялся щелкать клавиатурой, бормоча про то, как трудно стало работать с азбучными ресурсами. Они существуют, но их вроде как нет.

– Вот, пожалуйста! – оживился он. – Как же я мог это пропустить?

Переживать было о чем: кто-то без разрешения забрался в компьютер и вывел из строя систему видеонаблюдения. Впрочем, его разработки оказались на месте, и он обрадовался.

– Что-то серьезное? – спросила Катя.

– Это больше, чем залезть в карман или проникнуть в квартиру, – ответил Кошкин. – Это как покушение на чью-то жизнь…

Он замолчал, просматривая документы. Вот письмо, пришедшее в начале июня. А вот кассовый чек о перечислении авансовых платежей. Этой суммы достаточно, чтобы жить безбедно. Заказчик, впрочем, о себе никак не заявил, до сих пор оставаясь в анонимном статусе. Это могла быть провокация, сулившая тюремные нары на долгий срок, однако предложение было настолько простым, что отказаться от него было нельзя – оно не посягало на авторские права или безопасность государства…

– Как ты работаешь? – спросила Катенька.

– Как и все, – ответил Кошкин. – На условиях полной анонимности. В данном случае решаю задачу с двумя неизвестными, но не могу перевести один документ. Электронный переводчик несет какую-то чушь, хотя раньше я за ним такого не замечал. Дело простое: клиента интересует местонахождение искусственного интеллекта и центрально банка. Кроме того, его интересует, какую роль играет искусственный интеллект в государственной жизни.

– Но это же очевидно… Искусственный интеллект заменил человека.

– А банк?

– Мне кажется, это одно и то же…

Кошкин оторвался от монитора и посмотрел Кате в глаза. Это не было лицо робота.

– Интересно ты говоришь, – сказал он. – Меня удивляет, как я сам не додумался…

Катя шевельнулась в кресле, глянула в монитор и продолжила:

– Это вопрос философский… Он затрагивает государство и право, а права человека – в первую очередь. «Пусть мертвеца не хоронят и не сжигают в городе. Пусть женщины щек не царапают и по умершим не причитают…»

– Так-так. Интересно.

– «Если отец трижды продаст сына, то пусть сын будет свободен – от власти отца»…

– Это из Гамлета?

– Из «Двенадцати таблиц» древнего Рима. У нас тоже теперь законы: «Об интеллекте», «О толерантности»… Если вам плюнули в лицо – утритесь и шагайте себе. Не правда ли?

– Действительно…

Кошкин качнул головой, удивляясь. В настоящее время всё так и устроено.

– Согласно закону, – продолжила Катя, – андроид наделяется правами человека, хотя его никто не рожал. Вместо свидетельства о рождении, у него паспорт производителя, имеющий все признаки гражданского паспорта. В связи с этим встает вопрос: почему андроид не может голосовать?

– До этого, вероятно, пока не додумались.

– По сути, это только начало. Хотя надо прямо сказать…

Она не успела закончить мысль, поскольку в прихожей вдруг что-то с треском лопнуло: кто-то снова ломился в дверь. Кошкин вскочил и бросился в коридор. Катенька вышла следом – возле двери стояли Федор Ильич с Софьей Степановной и смотрели в монитор.

За дверью стояла Машка. Короткая юбчонка едва прикрывала зад, колени и локти испачканы. По бокам от нее стояли какие-то люди в черной униформе. Но ладно бы одно это: позади этой троицы, вытянув шею, стоял с важным видом уважаемый Татьяноха.

– Вы не имеете права! – кричала сквозь дверь Софья Степановна.

– Вы сами не имеете! – квакал в ответ Татьяноха. – Дело в том, что у нас протокол, основанный на решении Ассамблеи.