Читать книгу Цифры нации - Николай Александрович Старинщиков - Страница 8

Машка с утра бродила по комнатам и совала свой нос во все щели – то кресло передвинет, то столик журнальный, то поднимет с пола невидимую пылинку и отнесет ее в мусоросборник, а то вдруг вцепится в пылесос.

– Кажись, крыша у нее поехала, – говорила Софья Степановна, сидя в столовой вместе с Федором Ильичем. – Не узнать робота.

– У нее же программа, – удивлялся Федор Ильич, – она же не может сама по себе изменяться.

– А скажи ей – опять засвистит: «У меня права! Наступают на горло!»

– Да уж…

– Слава богу, на дачу ей ходу нет…

Софья Степановна осеклась на полуслове, потому что снова послышались шаги; в столовую вошла Машка – с видом, будто ее только что опять оскорбили.

– Что приготовить на обед? – спросила она, глядя как-то вбок, мимо Софьи Степановны.

– А сама-то чего ты хотела бы? – наобум спросила Софья. И тут вдруг началось: Машка вылупила глаза и понесла ахинею, типа, какие же вы недалекие и какие же вы упертые!

– Да будет вам известно, – говорила она, – андроид существо не ядящее, а только дышащее!

Софья Степановна молчала, поскольку каждое ее слово теперь могло обратиться против нее самой.

Отведя душу, Машка вышла в коридор и тут столкнулась с Кошкиным.

– Что у вас происходит? – спросил Кошкин. – Неужели так сложно немного помолчать? Я же работаю! У меня заказ!

– Ну и работай… – Машка, склонив голову, обошла его и спряталась в зале.

– Что у вас, мама? – сказал Кошкин, заглядывая в столовую.

– У нас ничего… Это у вас надо спросить.

Кошкин вошел, сел на стул и склонил голову, упершись локтями в колени.

– Никто не знает, что эта сволочь опять выкинет, – неожиданно произнес он.

– Я и говорю, – откликнулась мать. – Совсем с катушек съехала…

– Я не о ней. Я о Центральном банке, – уточнил Кошкин, а потом вдруг продолжил: – «Многоуважаемый Лев Давидович, Центральный банк уведомляет вас о прекращении финансирования социальных программ, призванных повысить деторождаемость… Основание – полное отсутствие финансовых средств на Ваших счетах».

– Я же говорила! – воскликнула Софья Степановна. – Большов доведет нас до ручки своими прожектами – ему только волю дай! Он же не может ничего, кроме как плавать…

– Ходить, – поправил ее сын. – На кораблях ходят.

– Не важно! Его не для того туда поставили, потому что после его избрания мы, выходит, приплыли… Но тебе-то откуда известно о прекращении финансирования?

– Оттуда… – Кошкин ткнул пальцем в сторону коридора. – От клиента… Но это ничего не меняет…

Он посмотрел в сторону Федора Ильича:

– Интересно, как у вас там устроено? Я имею в виду машину, о которой вы мне рассказывали… Нельзя ли на нее посмотреть?

– Это можно, – ответил Федор Ильич, на что Софья Степановна вдруг выкатила глаза.

– Мы же на дачу вроде как собрались! У нас там лужайка!

Начав с лужайки, хозяйка квартиры принялась рассказывать о даче в целом – где расположена, о соседях, а также про воздух, которым бы только дышать человеку.

Федор Ильич слушал внимательно. Воздух лесной, по его словам, был знаком ему больше всех. Этот воздух окружал его последнюю четверть века… Воздух, которым, к сожалению, сыт не будешь.

– Пусть прогуляются с Катенькой, если охота, – решила Софья Степановна. – А потом поедем к нам на дачу…

– Можно и так. Не возражаю…

Софья Степановна улыбнулась Федору Ильичу. Володеньке шел четвертый десяток, его будущее представлялось туманным. С появлением в доме андроида сын с головой ушел в работу: с утра за компьютер, затем прогулка, сон – и так в течение многих месяцев. Любые разговоры о том, что жизнь коротка, что сын может остаться один, не давали никаких результатов: Вовочка отвечал, что он не один такой, что так живут теперь многие, а то, что население при этом редеет, то это вроде как не проблема: меньше народа – больше кислорода.

Софья Степановна разводила от бессилия руками, хлопала себя по ляжкам.

«Вот и возьми тебя за рубль двадцать!» – восклицала она, потом шла к иконе Николая Угодника и горячо молилась, прося вразумить неопытное дитя. И вот он случай – сын притащил к себе в дом постояльцев.

«Слава тебе, господи, – радовалась мать, – сподобил наконец-то…»

Однако ближе к обеду Кошкин, Федор Ильич и Катенька, доставив Софью Степановну на дачу и взяв с нее честное слово, что она до их возвращения в город ни ногой, что она даже думать не будет об андроиде по имени Машка, уже ехали заброшенным бетонным шоссе. Местами из полотна торчала ржавая арматура, зияли выбоины, но в целом, несмотря на грохот колес, по дороге можно было все-таки ехать. За рулем сидел Федор Ильич. Перед этим он собирался остаться с Софьей Степановной на даче, но в последний момент вдруг вспомнил о трудностях предстоящей дороги, а также о том, что Катенька во многих вопросах не в теме, что ему самому надо бы побывать у себя дома и кое-что оттуда забрать.

Ехали они на машине довольно старой марки. Кошкин ни разу на таких не ездил: спереди у нее была лебедка, сзади – запасное колесо, под капотом рокотал дизельный двигатель, на рулевом колесе значилось слово «HUNTER». Федор Ильич все это время, как выяснилось, хранил машину на одной из городских парковок. Машине было лет сто. Она грохотала вовсю. Казалось, у нее совершенно отсутствует амортизация.

Катенька сидела с Кошкиным на заднем сиденье и временами оглядывалась. Возможно, это была привычка, вызванная долгой жизнью в лесу. Дорога между тем оставалось пустынной – только буйный кустарник рос по обочинам.

– Как ты думаешь, папа, мы успеем добраться засветло? – спросила Катенька.

Вместо ответа, отец зябко повел плечами и промолчал. Дорога, сужаясь, уходила вправо. Шоссе в этом месте оказалось перегорожено грудами бетонных шпал вперемешку с изогнутой ржавой арматурой, землей и валунами. Сбросив скорость, Федор Ильич съехал с дороги и стал пробираться грунтовой дорогой, виляя среди валунов.

Ревел мотор. Шумела в лужах вода. Кошкин держался за ручку двери. Казалось, они ходят по кругу в одной и той же местности. Он никогда ранее не бывал в подобных местах, и если б ему сказали: «Беги отсюда, родимый!», он не выбрался бы отсюда никогда. Тем более что солнце спряталось, так что ориентира не было никакого.

Федор Ильич остановился перед громадной лужей. За ней возвышался крутой косогор.

– Вот мы и приплыли. Два в одном называется. Так что сидеть и крепко держаться…

Он включил передачу и тронулся с места, набирая скорость. Проскочив лужу, он устремился кверху. Однако машина, не доехав до вершины, замедлила ход и остановилась, скребя колесами.

– Вот теперь ступайте, – велел Шендерович. – Видите пень наверху? Берите трос и вперед. Но только не стойте потом вблизи.

Кошкин отворил потяжелевшую дверь и, норовя скатиться вниз, первым выбрался из машины. Утвердился ногами среди травы и, удерживая плечом непослушную дверь, протянул руки к Катеньке.

– Потихоньку, – подсказывал Федор Ильич, – а то улетишь под гору. Сначала ноги, а потом уж сама…

Однако Катя сделала по-своему. Упираясь коленом в сиденье, она ступила в порог и выпала навстречу Кошкину. Тот подхватил ее, поставил рядом с машиной. Потом, взяв за руку, повел за собой на косогор. Затем опустился к машине и вновь поднялся кверху с лебёдочным тросом в руке.

Обернув трос вокруг пня и накинув крюк, он взял Катеньку под локоть и отвел в сторону. Федор Ильич включил лебедку. Трос натянулся. Машина, вращая колесами, ползла кверху.

Забравшись на косогор, они продолжили путь среди пихтового леса. Впереди темнела заросшая колея. На лице у Шендеровича выступили капли пота. Вынув из дверного кармашка полотенце, он на ходу утерся. Потом посмотрел на ручные часы и качнул головой:

– Однако долго мы едем…

Лес между тем начал редеть, колея пошла книзу. Поперек пути теперь виднелось бетонное шоссе, ведущее к тоннелю у подошвы горы. Забравшись на него с разгона, они повернули налево и въехали в темный овал тоннеля. Грохот двигателя и шум колес слились в единый рев. Вскоре тоннель повернул в бок и здесь уперся в глухие ворота.

Федор Ильич выключил двигатель, вышел из машины. Возле ворот на стене виднелись кнопки. Он нажал на одну из них, потом еще несколько раз, но ворота даже не вздрогнули.

– Отключилась, зараза! – Он смотрел себе под ноги. Найдя, что искал, наклонился и поднял с пола. Это оказался стальной пруток.

– Вот и ключик наш…

Федор Ильич вставил его в отверстие на двери, уцепил им что-то изнутри и с силой потянул на себя. Потом махнул рукой пассажирам. Те вылезли из машины и подошли.

– А теперь взялись. За этот вот уголок, на себя…

Он первым уцепился за подобие ручки. Ворота двинулись, отошли вплоть до другого косяка. За воротами виднелось продолжение тоннеля.

– Так-то вот! По-другому у нас не умели!

Федор Ильич вернулся к машине, загнал ее внутрь. Втроем они задвинули за собой ворота, закрыли на стальной шпингалет.

– Так и живем, – пыхтел он. Подняв с пола шкворень с кольцом, он вставил его в отверстие. – Без шкворня нам хоть плачь.

Однако на этом он не успокоился. Рядом с воротами на стене висел небольшой шкаф со стеклянным оконцем и отходящими от него толстыми проводами. Федор Ильич подошел к этому устройству и стукнул с размаху в дверцу шкафчика. Стекло в шкафчике озарилось светом, и Кошкину показалось, что внутри даже что-то замкнуло. Удар в дверцу мог привести к аварии. Подобный удар был недопустим по всем техническим правилам.

– Кто ты такой, чтоб я реагировала? Назовись… – раздался женский голос из шкафа. –У тебя всего две попытки.

– Гвардейская воинская часть… – произнес Федор Ильич, назвав также номер части, и добавил, помедлив: – Майор Шендерович… По кличке Пульсар…

– Че те надо, Шендерович? В рожу опять захотел? – раздалось из шкафа.

– А ты в том же духе? Спишь опять?! – усмехнулся Шендерович. – Ну, извини, что разбудил…

– Пульсар, я не в духе сегодня, – продолжила дама. – Молодость моя, иль ты приснилась мне… Или я весенней гулкой ранью… Мне требуется всего один киловатт…

– Чего?! – удивился Пульсар.

– Серо-буро-малиновый с продрисью! Тайна века… Кто заплатил Ленину? Ась?

– Это не человек, это машина, – сказал Федор Ильич, – метет все подряд, что в нее заложили… Поехали…

Машина хрюкнула требухой и понесла тоннелем.

Кошкин удивлялся. Куда едет, зачем… Кто эти люди?.. И кто в действительности этот Пульсар по фамилии Шендерович? Каких-то несколько дней тому назад хакер даже и думать не думал, что поедет в какой-нибудь лес, в подземелье, а фактически – к черту на рога, оставив дом на андроида. Пусть так… Зато поступил, как велит сердце. Даже если Катя и этот Пульсар окажутся не теми, за кого себя выдают… Зато будет проверено предчувствие… Именно так!

За эти несколько дней Кошкин вдруг обнаружил, что мать у него была абсолютно права. Не в части его работы, а в части того, что жить дальше так нельзя. Он увидел себя снаружи и ужаснулся. Он вступил в отношения с андроидом легкого поведения – не с проституткой, само собой, но с сущностью, отношения с которой, с точки зрения человечества, ведут в тупик – как тоннель, в котором теперь гремела машина.

«А Машку все-таки жаль, – поймал он себя на мысли, – потому что она от меня ничего не скрывала и всегда понимала… Интересно, поймет ли Катенька?»

В конце тоннеля маячил свет. Машина въехала в помещении без углов, размером с приличный спортивный зал, с распростертыми под потолком стальными фермами, на которых, образуя купол, покоились выпуклые бетонные сегменты. Из самого верха, где фермы образовали отверстие, вела книзу толстая крашеная колонна. Скорее всего, это была не колонна, а труба. У основания трубы находились стальные шкафы с закрытыми дверцами. На стенах и под потолком висели длинные лампы, испуская стальной безжизненный свет.

Кошкин выбрался из машины. Зал был действительно круглой формы; вдоль противоположной от тоннеля стороны виднелись перила, ведущие книзу.

Шендерович подошел к одному из шкафов, отворил дверцу и уставился внутрь. В шкафу располагались какие-то приборы, с цифрами и стрелками, вращались круги размером с колесо от моноцикла, и всё это было объединено толстыми проводами в металлической рифленой оплетке.

– Киловатты тебе нужны… – бормотал Шендерович. – Что ж, дадим киловатты…

Он щелкнул тумблером. Свет в лампах дрогнул, и шкаф заворчал под нагрузкой.

– Я ж тебе специально убавил, – продолжал он. – Ты же у нас беспомощная в этом вопросе…

Закрыв шкаф, он прислушался. Со стороны колонны теперь доносилось отчетливое гудение.

– Что ж это такое, Федор Ильич? – спросил Кошкин

– Время!

Шендерович бросился к автомашине, прыгнул внутрь, запустил двигатель и включил передачу. Катенька с Кошкиным едва успевали за ним.

Машина метнулась к перилам и пошла вдоль стены, опускаясь вниз. Она шла кругами, опускаясь под землю, пока не оказалась в помещении с круглыми высокими стенами и все той же массивной колонной. Понизу имелось массивное утолщение в виде гигантской бочки, опоясывающей колонну.

От вращений по кругу Кошкина едва не вырвало, но он справился с тошнотой, выбрался из машины и, держась за дверцу, оглядел помещение. Внутрь утолщения вела овальная дверь с рукоятью в виде штурвала. В стороне от двери стояла белая будка с окном и стеклянной дверью – за ней виднелся монитор и черная клавиатура.

Кошкин не допускал даже мысли о существовании Машины. Для ее строительства не хватило бы никаких денег. Другое дело – Египетские пирамиды, которые, как выяснилось, соорудили пришельцы из созвездия Орион. Он и новым своим знакомым не верил, и учителю истории, пока не убедился лично.

– Броня… – произнес Шендерович, цепляясь руками за штурвал и глядя вверх колонны. – Выдерживает прямое попадание ядерной бомбы… Хотя, если разобраться, теперь это никого не волнует.

Штурвал, однако, не хотел вращаться. Федор Ильич изо всех сил пытался сдвинуть его с места, тряся бородой и краснея от напряжения. Катенька бросилась помогать, но тот крикнул:

– Отставить! Тут дело в другом…

– Опять не в духе?

– Кураж – святое дело…

Он шагнул в будку, включил компьютер и, стоя, стал тыкать пальцем в клавиатуру.

– Молодость моя… – раздался тот же голос. – Серо-буро-малиновый с продрисью… Теперь там дядя Вася.

– Ты его знаешь? – встрепенулся Федор Ильич. – Что за лох?

– Он не лох, – покровительственно сказала машина.

– И все же?

– С детских лет он вел тухлые разговоры об искусственном разуме. – «Это лучшее из того, что может придумать человек», – говорил он. Но Васёк не имеет никакого отношения к его созданию. Он сам себя создал – этот разум. Бушлатик на ём потертый такой, серо-буро-малиновый с продрисью…

– У тебя глюки, вехотка ты старая! – воскликнул Федор Ильич. – Ты поразъехалась!

– Ты о чем, Шендерович? Я не понимаю тебя… Вехотка какая-то… В смысле – мочалка?

– Ничего непонятного! Будем кувалдой дверь открывать!

– Пошутить нельзя бедной старушке… Входите…

Штурвал на входе в «бочку» сам собой крутанулся, и дверь слегка отворилась.

– Ты грубый, Пульсар… – бурчала Машина. – Там чудеса, там леший бродит, русалка на ветвях сидит… Избушка там на курьих ножках, стоит без окон без дверей… Я вас люблю, но чувство мое безответно…

– Ты ошибаешься, – сказала Катя, – мы тебя тоже любим. Мы тебе говорили об этом.

– А я сомневаюсь!

– Мы с тобой, дорогая ты наша.

Отворив дверь, они вошли в освещенное помещение. Внутри находилась все та же колонна, образуя замкнутый, в виде кольца, коридор. На стенах висели приборы. Пол в помещении был выложен светлым кафелем.

Кошкин вошел последним. И замер в тоскливой истоме: за спиной ожил какой-то двигатель – очень слабо, почти бесшумно. Кошкин сразу же оглянулся, но сделать уже ничего не смог: дверь затворилась, щелкнула замками. Штурвал, вращаясь, окончательно запечатал его в стальном помещении.

У Кошкина шевельнулись волосы. В этой кадушке (по факту – в консервной банке) мог закончиться воздух…

– Вот вы и попались! – заключила Машина. – А я смотрю – втроем явились! Ходят, бродят, комиссии создают… А то невдомек, что эти комиссии – как мертвому припарки: парить можно, но результат нулевой.

– Ты что удумала?! – закричал Шендерович. Но Машина его не слушала.

– Никчемные люди! – ворчала она. – У вас одно на уме! Или два! Пожрать и потрахаться… С роботом!

Взгляд у Кошкина бегал по стенам, запинаясь в непонятных приборах, – среди стрелок и цифр.

«Уважаемая Машина! – хотелось кричать. – Я не такой! Вы меня с кем-то спутали!» – но язык словно присох в горле, и нечем было дышать. Кошкин бросился к двери, ухватился за дверной штурвал, затем за рычаги по углам, но все эти попытки не стоили затраченных сил: дверь была монолитна, как скала, или как башня танка, стоявшего во дворе городского музея. Федор Ильич с Катенькой тоже пытались открыть злосчастную дверь, но всё оказалось напрасно.

– Успокоиться, не потеть, – шептал Шендерович. – Еще не всё потеряно…

Он развернулся и шагнул вдоль стены, следуя указателю в виде красной стрелы. Казалось, ему был известен способ освобождения из железных бочек. Катенька с Кошкиным двинулись следом. Зайдя за колонну, Кошкин был вновь поражен, причем не менее, чем если бы впереди образовалась вторая дверь, или решетка, либо что-то еще в этом роде: боком к ним, за массивным столом, сидела в кресле моложавая дама-блондинка, со взбитыми волосами на голове. Тетенька была в белой рубашке с галстуком и с полковничьими погонами. Дама, не моргая, смотрела в монитор – в нем обозначился пустой тоннель, далекая дорога, заваленная строительным мусором, и мощная ЛЭП с обрезанными возле изоляторов проводами.

– С прибытием, – продолжила дама сухим голосом. Скрипя шеей, она повернула к ним голову. – Я давно вас ждала. Присаживайтесь…

– Мы так не договаривались! Как это понимать?! – возмутился Федор Ильич. – Мы же люди, мы же не роботы…

– Присаживайтесь, майор Шендерович. Нам есть о чем поговорить. Однако, в целях экономии, мы сделаем это…

Она придвинула к себе клавиатуру, щелкнула кнопкой, и в бункере наступила кромешная тьма – не светились даже приборы.

Дама за столом теперь молчала. Катенька прижалась к Кошкину, обняла его и шмыгала носом.

– Вот это номер, – произнес в темноте Федор Ильич. – У нас даже фонарика нет.

Кошкин достал из кармана телефон, нажал кнопку: перед ними, блестя мертвыми глазами, в той же позе сидела дама, виднелись приборы, а на столе сиротливо лежала клавиатура.

– Назад, к выходу, – велел Шендерович и, выставив впереди себя руки, в полутьме стал возвращаться к двери. – Энергия отключена – следовательно, запоры должны отойти…

Обогнав его, Кошкин уцепился вначале за штурвал, потом за рычаги по углам двери, стараясь сдвинуть с места, однако вновь ощутил тяжелую неподвижность металла.

«Попался, дурак! – подумал он отрешенно. – Отсюда нет выхода…» – И прохрипел осипшим вдруг голосом: – Надо вместе попробовать…

Сбившись в кучу возле двери, они ухватились за штурвал, пытаясь сдвинуть его хоть чуть-чуть – из последних сил, до тошноты, до яркой россыпи в глазах, и вскоре поняли, что с дверью им не справиться. Никогда.