Читать книгу Каледонский безумец - Николай Анатольевич Костыркин - Страница 12

Рим бежит спустя столетья

Из Британии огромной,

От гойделов и от саксов

И от пиктов диких орд,

От деметов и корнубов

И от Севера седого,

От сарматов-расселенцев,

Чей далек стрелы полёт.

Прочь бегут латифундисты,

Эквиты и ветераны,

Каждый день под новый парус

Ветра западного ждут.

В страхе перед прежним миром,

В отвращении – к чужому,

Но с надеждой в новом месте

На века найти приют.

Из пределов, где когда-то

Гордо аквила сияла,

Рим бежит, забыв, наверно, –

Риму некуда бежать.

Потому что плоть от плоти

Рим с Британией давно уж,

И теперь вдвоём решать им,

Или жить, иль умирать.

Потому что Рим британский,

Он не в Риме появился,

Он – в Британии рожденный,

Не на склонах Апеннин.

И навряд ли беглецов тех

Кто-то ждёт на континенте –

И в столь разных новых землях

Их исход, увы, един.

Идя сквозь Аннуин, они слышали мысли друг друга:

– Говоришь, бывший друид?

– Но я не говорил тебе об этом, господин.

– Разве друиды бывают бывшими?

– Наверное… Я-то есть.

– Видать, пересидел я у моря, раз до сих пор не понял, как изменился мир. И знаешь, тогда, все эти неполные два человеческих века, даже он на меня не взглянул.

– Кто?

– Отец. Лир. Море. Забыл, что ли, бывший?

– Я? Нет, я так… задумался. А почему?

– Что «почему»?

– Почему забыл?

– Потому что – Море. Бескрайнее, безбрежное. И не замечающее мириады своих детей. Возможно, это меня и подстегнуло когда-то. Подстегнуло к тому, чтобы в итоге стать тем, кто я есть сейчас.

– Ты велик, господин…

– Вот этого не надо. Тем более что ты чтишь совсем другого, не нашего бога.

– Да, и он велик.

– Прекратить! Мне всё равно, что тебе ни разу не доводилось ходить со мной через Аннуин. Мне всё равно, кого и почему ты почитаешь. Я обещал Керридвен доставить вас в Эрин живыми и невредимыми. Поэтому не гневи Аннуин прославлением того, кто присваивает себе наш мир!

– Прости, господин.

Молчат, идут вереницей. Манавидан впереди, прокладывает тропу, Блехерис – сразу позади, не отстаёт, понимает, чем это чревато. Ллейан уцепилась за плечо наставника и пугливо озирается по сторонам. Грани Аннуина отзываются на её страх жутковатыми тенями, но сила Аннуина питает беременную волшебной двойней молодую женщину.

– Ты, наверное, уверен, что, кроме Йессу Гриста, ни один бог не считает себя Единым? Как же ты ошибаешься! До него был Митра, которого я почти не знал. А прежде них обоих был Рим.

– Рим? Но Рим – не бог.

– Увы, но бог. Рим – самый настоящий бог, претендовавший на всеисчерпывающее единство. И неважно, склонялся ли ты перед ножом самого занюханного поварёнка в солдатском каэре или пел хвалебные песни очередному императору. Все это – суть поклонение Риму, признание его силы и власти, коей он своими девять раз тысячными армиями принудил тебя покориться, нужною рукою в нужное время надавив на твой самый главный страх. Рим создавался как бог. Верою в истинность его порядка, ценностей, образа бытия. Если править, то по-римски. Если владеть рабом, то по-римски. Если воевать – тоже по-римски: Рим воюет, остальные или помогают, или покоряются. Третьего не дано, как у них говорят. Третье – это обращение в небытие всего, что дорого тебе и твоему роду. Десятки императоров сменились за века, как я узнал. Они порою резали друг друга словно свиней, поднимали друг на друга свои легионы, даже отделяли себе от Рима огромные куски, но лишь на время. Бывало, что поступали вполне благостно – становились соправителями. Были алчные императоры, слабые императоры, трусливые, коварные, даже те, кто самой жизнью своею на все лады извращал естественную природу человеческого бытия. Но все они, сперва живые, а потом и мертвые, остаются частью Рима. Рим-государь вечен, меняются лишь лица, и неважно, насколько часто. И пусть пал этот Рим, на восходе вырос второй, а вслед за ним, возможно, будет и третий – всё равно это будет один и тот же Рим, которому подчинены и верно служат даже боги его народа, покуда он от них не откажется. Чем стал бы ваш христианский господь, не будь Рима? Покровителем закрытого сообщества фанатиков в знойной пустыне на краю мира? Он вырос и расцвёл буйным цветом на землях, скованных железною волею этого вселенского порядка. Йессу Грист вобрал в себя Рим, принял от Рима игровой мяч и теперь из прежних его богов вовсю творит кого-то наподобие фоморов, хоть это и окажется бесполезным по итогу.

… Я видел Рим во всей его устрашающей, пагубной мощи. Он силён не только армией, политикой, торговлей, но ещё и коварством. Глазами четырёх своих поколений он смотрел на нас, на Придайн, готовя свой план к действию. Рим-Цезарь совершил пробный ход, проверил нас на прочность и отравил помыслы нескольких вледигов, позже предавших свой народ. «Пришёл, увидел, победил», – предвкушал гордый Рим-Цезарь. «Пришёл, увидел и ушёл», – в итоге, довольно усмехаясь, ответили ему мы устами человеческого бренина Касваллауна. Но рано радовались… Рим-Клавдий, аки огромный паук, впрыснул в нас яд, лишивший чувствительности к грядущей боли – выгодные условия торговли, потоки чудных товаров, бряцание красивыми побрякушками… Рим-Нерон же покромсал нас на куски, но мы этого даже не заметили.

… Нас, Детей Неба и Детей Моря, Рим прежде не знал. Но он знал наших собратьев за морем. Знал он и друидов. И понимал, что за ними сила. Друиды были едины – их сплачивало искусство волшебства, исходящего из самой земли Придайна и Эрина. Если бы единственной трудностью была разобщённость племен, Придайн выстоял бы.

… Но разобщены оказались мы, боги, в то время как боги Рима без самого Рима и шагу ступить не могли. Разобщённость наших богов я осознал слишком поздно. Когда я был связан заклятьем в Придайне, никто из них не пришёл на помощь друидам моего острова. Видимо, считали, что на место павших заступят другие. Если кто-то из них вообще задумывался над этим… Теперь вся сила святых отцов, весь их ауэн – в Аннуине, здесь, в том числе и вокруг нас. А в смертном мире многое оказалось позабытым навсегда. Ещё больше истончилась связь между смертными и нами, и чаще всего, покуда смертный не уходит в Аннуин, он слеп и глух. А по прибытии в Аннуин ему до следующего воплощения чаще всего становится совершенно безразлично, что происходит среди живых людей.

– Почему же никто из богов не пришёл защитить остров Манау?

– Одни немо и не без удовольствия мстили людям за то, что когда-то их предки загнали Детей Неба в холмы. Другим… другим было просто наплевать. Третьи удалились в свои сферы настолько далеко, что даже не знали о том, что происходит в смертном мире. Четвёртые не успели, потому что были вместе со мной в Придайне, борясь с Римом там. Так и не сумев прорваться на остров с суши Придайна, я излил всю свою ярость на незваный Рим. И не я один.

– Тогда почему вы проиграли в Придайне?

– Потому что нас было лишь несколько, а Рима – неимоверно много, и он был един. Вместе с величием своих богов, опытом и искусностью его полководцев, столетиями оттачиваемой слаженностью действий мириад воинов. Тот, кого там не было, даже представить себе не может, какая это мощь! Она смела всё колдовство на острове друидов – вплоть до последнего морока, который так и не привёл к тому, чтобы римские солдаты принялись резать друг друга. Римлянину не надо верить в богов и почитать героев. Не надо трепетать от одного имени императора или знать наизусть все знаки пророчеств. Римлянину, чтобы оставаться римлянином, нужно лишь одно – просто верить в Рим, сила которого отметает от своего последователя любые чары. Ты не поверишь, даже некоторых наших богов обуял смертельный страх, когда они осознали, с чем мы имели дело.

– И ты?

– Испугался? Да. Но мне было всё равно – я мстил за остров Манау. А теперь Рима здесь больше нет. Теперь многие люди Придайна и есть один из осколков Рима, переваренные им, изменённые до неузнаваемости. Уже давно не верящие в нас. Как ты: боятся, но не верят. А боятся больше по привычке. Шутка ли! Друиды становятся христианскими жрецами!

Они пришли. Аннуин милостиво выпустил их без потерь. Каскады холодных, почти правильной формы камней и кинжальный, дробивший кожу лица и рук ветер сменили собою вязкие туманы бессмертного мира.

Это был Эрин, который Блехерис видел впервые за минувшие двадцать зим.