Читать книгу Каледонский безумец - Николай Анатольевич Костыркин - Страница 18

Блаженны нищие – им будет всё дано,

От них лишь требуются ветошь и лохмотья

Да на ветру облезшие давно

Несчастные кусочки голой плоти.

Блаженны алчущие – их ведёт лишь мысль

О том, чтоб приобресть – они обрещут.

Итог не важен, важен только смысл

Желанное достать из мира трещин.

Блаженны страждущие – их удел страдать,

Им дела нет до тех, кто их счастливей,

Они не знают, жить иль умирать,

Для них и мелкий дождь, что летний ливень.

Блаженны ищущие, ведь для них есть цель

Найти, взглянуть, а после перепрятать.

Пусть даже их корабль осел на мель,

Но отдых будет большею утратой.

Блаженны пришлые – они полны надежд,

Что их когда-то где-нибудь да примут.

Блажен сражающийся – он латает брешь

И не узнает, кто вонзил нож в спину.

Блаженны спящие – они миры творят

И в них исправят жизни недочёты.

Блажен глаголющий – ведь, лучшей из наград

Ему пребудут всех речей подсчёты.

Блажен отрекшийся – он где-то ставит крест

На том, чем жил, с кем был, к чему стремился.

Его стезя – уйти с обжитых мест

И, может, где-то снова отличиться.

Блаженны плачущие – слёзы их предел,

Им нет причины большего бояться.

Блажен не ведающий, тот, кто не у дел,

Ведь он не мыслит, на кого равняться.

Блажен несчастный – он когда-то вдруг

Узнает счастье и поймёт причины.

Блажен живущий – он глядит вокруг

И думает о будущей кончине.

Блажен просящий – он осознаёт,

О чём, кого и как просить возможно.

Блажен убогий – мир ему даёт

Того, что остальным давать не должно.

Блаженны ослепленные – душой

По жизни невредимыми пройдутся.

Блаженны мёртвые – они уйдут в покой,

Но, может быть, когда-нибудь вернутся.

Край монастыря Килдар. Время после полудня. На поваленной половине ствола молодого дерева, приспособленного под скамью, сидят Бригитта и Ллейан. Вдалеке кипит работа, монахи и миряне сооружают новые кельи, кое-где расширяется и перестраивается монастырская ограда.

Бригитта: Долго будем молчать? Может быть, уже начнёшь?

Ллейан (язвительно): Мне кто-то говорил, что боги умеют читать мысли.

Бригитта: Во-первых, ты в нас не веришь, так что не тебе рассуждать, что мы можем, а что нет. Во-вторых, мне лень сейчас читать твои мысли. В-третьих, я – мать-настоятельница этого монастыря, и, покуда ты на моей земле, изволь хоть изредка подчиняться. И так на тебя никакого послушания не возложено – трудишься по желанию. А от твоей кислой физиономии аж скулы порою сводит.

Молчат.

Ллейан: Чьей жизнью я живу? Чьей волей? Своей ли? Сначала отец боялся за наш род и поэтому сослал меня в Каэр Мирддин. Затем Керридвен, которую я в глаза не видела, испугалась за моих детей, поэтому отправила меня сюда. Теперь же кто угодно – ты, Блехерис – решает, что нужно моим детям, где им жить, куда отправиться…

Бригитта: А ты сама знаешь, что нужно твоим детям? Ты вообще знаешь своих детей?

Ллейан: Я же их мать!

Бригитта: Послушай, яжемать, человеческие женщины в твоих летах вроде как поумнее должны быть. Хотя бы казаться. Видимо, ты – как раз то исключение, которое подтверждает существование правил. (Пауза.) Ты хоть поняла на сколь-нибудь, что у тебя не совсем обычные дети? И это ещё мягко сказано. Что ими движет? Что за сила у них внутри? Почему их волнует одно и совсем не волнует другое? Ага, кажется, я попала в тот огромный клубок вопросов и противоречий, который ты даже не пыталась распутать, оставив, как последняя самка, всё на самотёк. Ну, тут уж даже мысли читать не нужно – и так всё на поверхности.

Ллейан: Я верую в Господа нашего и не могу считать…

Бригитта: Не можешь считать, что волшебство твоих детей не от дьявола? Ты хоть видела этого самого дьявола когда-нибудь? А Мирддина с Гвенддид, меня, помощниц моих, на худой конец, видишь каждый день. И нет-нет, да и просквозит кто-нибудь из нас волшебством. Даже Блехерис как бывший друид может многое тебе рассказать и объяснить. Что он, как я понимаю, и делает на твоих исповедях. Только, полагаю, и его слова на тебя никак не действуют. Странно получается: ты знаешь, что у тебя волшебные дети – раз; твой наставник объясняет, как нужно к этому относиться, – два; через Аннуин ты ходила и живых богов видела – три. Но почему-то в упор не хочешь всё это включать в свою нынешнюю жизнь. Кстати, ты уже большую часть своей взрослой поры к сему моменту живёшь именно в такой среде, и всё равно итог один: ты со своей верой отдельно, а реальный мир – отдельно.

Ллейан: Меня так воспитали.

Бригитта: Кто? Блехерис?

Ллейан: Не только он. Мать, отец, няньки.

Бригитта (вздыхая): Тяжёлый случай… Не думала я, не гадала, что это начнётся так скоро. И много вас таких в Придайне?

Ллейан: Уже много поколений знатных семей исповедуют Господа нашего по канону Римской церкви, а прежде некоторые принимали учение Пелагия.

Бригитта: Проклятый Рим!.. Для вас, небось, Охота Гвина ап Нудда, промчавшаяся перед самым носом, привидится всего лишь дьявольским наваждением.

Ллейан: А разве не так?

Бригитта: М-да… Ничего святого! Когда-то мы силой отняли волшебство у первых людей за их вероломство, и многие от этого тогда страдали. А теперь потомки тех, первых, страдавших, сами с радостью, добровольно отказываются от последних сил своей земли, тех её крох, коими ещё могут воспользоваться, взамен непонятно чего. Неужто вы считаете, что у Йессу Гриста хватит святых, чтобы помочь всем вам?! Хотя… плодить святых – дело нехитрое, был бы повод.

Ллейан (смущённо): Но ты же сама…

Бригитта: Что я сама? Со мной вы хоть не отупеете так скоро, как могли бы. Хорошо, давай попробуем по-другому. Ты любишь Гвенддид и Мирддина?

Ллейан: Люблю, конечно!

Бригитта: Такими, какие они есть?

Ллейан (помолчав): Не знаю…

Бригитта: Вот об этом, наверное, и надо говорить. Я, например, считаю, что у любви преград нет. Или, если угодно, их не должно быть. А всё остальное, как мы все здесь говорим, – от лукавого. И третьего, как верно считали ненавистные мной римляне, не дано. Ты или любишь своих детей целиком и без остатка, или не любишь их вовсе.