Читать книгу Керенский - Николай Королев - Страница 5

Тронный Зал Зимнего дворца, как Высший символ, как Знак монаршего господства и Богом освященное место пребывания российских самодержцев, восхищает разум своим поистине царским великолепием. Великие зодчие создали эту жемчужину искусства по велению Неба, во славу Святой русской земли. Сами Наместники Бога на земле, Правители России, восходили здесь на престол. И с высоты Трона они обозревали Великие свои владения, видели каждого своего подданного, знали их дела и мысли, не оставляли их своей монаршей милостью и заботой.

Это волнующее, будто сказочное, видение живет с российским человеком с детства. Но вот сама явь покоится в этом Зале, Главном зале Зимнего Дворца, сердца России. Думать в Тронном Зале ни о чем другом, как не о России, недопустимо и даже невозможно. Само Тронное место и за ним изящный барельеф святого Георгия Победоносца на коне, поражающего копьем дракона, это ли не самая суть Государства Российского, распростертого под благодатным небом и источающего над собой божественную ауру!

Да, так это и есть! Но как-то ныне не укладывается этот факт в сознании. Волею провидения только одно это Тронное место на данный момент времени, а именно на 23 октября 1917 года, пока еще хранило дух Российской Империи. Пока еще. Зимний Дворец уже не походил на тот образец высокого искусства, каковой достался демократической Революции, именно демократической, а не иной, в метельном феврале переломного Семнадцатого. Революции, давшей Новой России статус правопреемницы от Старого русского мира. Роты юнкеров и в придачу им Женский батальон смерти, призванные охранять Дворец, не могли уберечь помпезность мирового шедевра. Сокровища, собранные здесь побуждали алчность чиновного люда. Назревала опасность полного разграбления Дворца. Но это было только самое начало поругания трехсотлетней династии Романовых. Просвещенная монархия России будет низведена до основания, до крайнего предела. И в весьма короткие сроки в результате переворота. Переворота, совершенного злонамеренно, не российским мужиком, но чуждыми самому русскому духу пришлыми извне авантюристами.

Человек с застывшим, будто окаменевшим, лицом, что указывало на его предельную собранность, вошел в Большой Тронный Зал, неслышно ступая по паркету, переливающемуся перед ним всеми немыслимыми земными цветами. Строгий военного покроя костюм, модная обувь с гетрами, весь вид его скорее указывали на него, как на прирожденного интеллигента, нежели как на человека военной косточки. Подвижное выразительное лицо вошедшего, вопреки обычаям старины, начисто лишено мужского украшения в виде бородки, усов и бакенбард. Выбрит и подстрижен под бобрик умелой рукой, он являл собой образец современного денди в возрасте за тридцать лет.

К слову сказать, эта его природная элегантность, подчеркнутая тонким дыханием французского парфюма вызывает злобную неприязнь к нему недоброжелателей. По их мнению, это свойственно только артистам. Но человек этот был таким, каким он есть. Даже в короткие минуты на пороге Зала. Его сдержанность и, в особенности, взгляд, как бы обращенный в себя, подчеркивали незаурядную силу воли и железную самодисциплину этого человека. Он вошел в Тронный Зал в первый и, видимо, в последний раз. Именно таким образом складывались мысли его в первое же мгновение, с первым же вздохом как он ступил в этот святая святых Зал.

Коснувшись рукой ослепительной беломраморной колоны, осязая ее приятную прохладу, прислонил к ней горящее от волнения лицо. Внешне он ничем не проявлял необычного своего душевного состояния. Разве что вот это почти неуловимое и, казалось, непроизвольное движение левой рукой выдавало его: кисть руки мягко собранными пальцами легла за спиной на свое привычное место на уступе поясницы.

Как все долгорукие люди, он испытывал со своими руками некоторые неудобства, постоянно подыскивая им место на себе. Чаще всего это замечалось, когда он, уняв волнение, приходил в обычное свое ровное состояние духа. Тогда и правая рука находила себе излюбленное местечко за бортом верхней одежды между второй и третьей пуговицами. Большой палец руки находил там себе покой. Так этот человек обретал умиротворение взволнованным нервам.

Это не фарс, не подражание, а всего лишь его привычка, идущая от строения фигуры. Одни по той же причине с важностью скрещивают руки на груди или, наоборот, складывают ладони одна в другую за спиной. Кто-то удовлетворялся тем, что погружает руки в карманы. Такая уличная привычка вообще являет собой полное бескультурье человека, выдавая его узко сословную принадлежность.

Здесь и сейчас в Тронном зале человек с виду был тверд, спокоен и уравновешен. Но натура его на этот раз будто отступила от собственных правил: вместо спокойствия внутри себя он держал бушующий вулкан, требующий льдистой ясности мыслей.

Двусветное парадное помещение открывало в бронзовом свете позднего осеннего солнца перспективу на Петропавловский собор, на иглу Адмиралтейства, на мрачные стены бастионов цитадели, на немую в граните, словно вылитую из стекла Неву, простиравшуюся от итальянских витражей фасада Дворца. Все это также являло собою символы Величия России, ее могущества и неповторимой русской красоты, но ныне России недужной, раздираемой изнутри, будто снова вернулось к ней из небытия Смутное время. В не угоду стране кто-то бросает и бросает ей беспрестанно в объятья, якобы, борцов за народ, а на деле безродных чужаков не чистых на руку, алчущих господства и легкой наживы.

Умиротворяющая тишина Тронного зала изливалась невидимыми волнами на одинокого человека. Его привела сюда мысль, не совсем еще ясная для него самого, но неотступно следующая за ним. Возникла она в тот день, не совсем еще далеко отстоящий и поэтому хорошо запомнилась. Он, герой Февральской революции, ее инициатор и известный на всю страну бескомпромиссный борец за новую демократическую Россию, надежда прогрессивной части населения страны, Александр Керенский в тот день негласно посетил оставившего российский трон Императора России в его заточении.

По личному Указу его, Министра-Председателя Правительства Александра Керенского, Николай Второй с семьей находился под стражей в Царскосельском Александровском Дворце. Дальнейшая судьба монаршего семейства пока еще никому неизвестная, висела на волоске. Коронованный британский родственник подло отмолчался на просьбу Романовых дать им убежище в своей стране.

Керенский не мог оставаться безучастным к Императору. Как великодушный русский человек, он не считал царя врагом ни для себя лично, ни для России. Хотя все беды на царя пали по мановению руки этого человека. Нельзя осуждать монархию такой, какой ее сотворила история. Как нельзя предъявлять требования к каменному веку или к первобытно общинному строю, что они были таковыми, каковыми были, а не иными. Это не их ума дело, нынешних разномастных политиканов. Всякий государственный строй есть порождение своего времени. При Императоре Россия славилась могуществом, строгим уставом и порядком и Керенскому Россия досталась, хотя и ослабленная войной, но способная противостоять и даже одержать над германской армией победу. Силы ее еще далеко не исчерпаны. Так в чем же повинен монарх? Кто жаждет его крови? Иноземцы, зараженные большевизмом как проказой, возмечтавшие покорить Россию чужими руками, толпы праздных интеллигентов, деклассированных пролетариев, иных любителей потехи! Немногие, но только не российский народ в своей массе и не он, Керенский, пылали мщением.

– Не мог ожидать! Не смел надеяться! Приятно удивлен! – Николай Александрович Романов, полон радушия, шел с этими словами навстречу нежданному визитеру. Экс-Император Николай II приготовился было к другому приему, но на ходу заменил слова «ожидал», «надеялся» на противоположные, чтобы не дать преемнику почувствовать истинное отношение к его статусу. Еще подумал было спросить, принятое в таком случае, дескать, какими судьбами Вы к нам ноне пожаловали? Да воздержался. Мещанство это. И высказал, что в думах выпестовал.

– Поговорить нам пришла пора… Не так ли, Господин Правитель России?

– Ваше Величество…

– Оставьте. Это лишнее, совсем ненужное, – мягко, как бы с досадой заметил Романов. – Поговорим без титулов. Как я полагаю, наша встреча приватная. Правильно я Вас, Александр Федорович, понимаю?

– Именно так, господин полковник. Мы, я намерен Вам предложить способ, путь…

– Об этом позже… А вот о главном. О будущем нашей с вами России. Не спрашивайте, как мне живется взаперти, в изоляции и без свежего воздуха. Для этого не найти нужных слов. Их просто не существует. Как-то приходится преодолевать информационный голод. Я нахожу Ваши усилия на посту Главы России, осмелюсь добавить, своего преемника, довольно точно соответствующими ситуации. Вы прирожденный государственный деятель. Не посчитайте за лесть, я рад за Вас. Безусловно, рад! Но и у Вас, я вижу, жесткий лимит на знающих и преданных Вам исполнителей. В этом заключается извечная русская беда. По складу своему русская благородная душа подчас страдает от нашего неумения отличить хитрость и коварство от благодеяния. Мы слишком доверчивы. Да! Это так! Излишне доверяем… Этой нашей русской национальной чертой характера пользуются все, кому только не лень. Ведь только слепой не видит, а слабоумный не понимает, как легковерного российского мужика труженика авантюристы заманивают пустыми посулами в свою кабалу, обращают в свою веру.

Беседа двух великих людей дышала доверительностью, благими помыслами. Экс Император во все время аудиенции пристально и с интересом смотрел на преемника и слушал его совершенную русскую речь. Он видел перед собой незаурядную личность. Думал, с такими знаниями и таким дерзким задором этот молодой человек способен достичь многого. Он на верном пути. Но время?.. Будет ли оно достаточным, чтобы разрубить тот мифический Гордиев узел, который, подобно фригийскому царю, затягивают над Россией противные силы. Окажется ли в руках Александра Керенского такой же меч, каким Александр Македонский рассек узел царя Гордия. А кто может знать это? Нет во всей стране такого прорицателя! И мысль его пошла по иному пути.

– Вы, господин Керенский, как я догадываюсь, собираетесь устроить мне побег из страны, как преступнику, который боится неминуемого возмездия. Это ведь так! Не отказывайтесь…Вы, безусловно, правы. По-своему, конечно. У меня же иное утверждение, которое я не намерен ни с кем обсуждать. Потому что на мне нет ни единого пятнышка вины. Я оставался на троне пока подданные Российского престола верой и правдой служили мне, своему монарху, полагая меня отцом своим, данным им Богом. Когда этого не стало, говоря простым языком, Император оказался не у дел. Невозможно управлять подданными силой, принуждением. И как итог, вот он здесь, под арестом, не питает никаких иллюзий. Почему о себе говорю в третьем лице? Думается, понятно. В чем же ваше предложение состоит? Интересно услышать…

– Ваши верноподданные, они есть и их миллионы в стране, не желают Вам ничего плохого. Хотят помочь своему Государю. Есть люди, видящие своим долгом всячески способствовать Вам и вашей семье в достойном отъезде из России через Мурманск или Архангельск. Говорю это от себя и от их имени и искренне заверяю в благополучии предприятия.

Слушая доброхота, Экс Государь Российский, думал о своем. Вот он последний Император в роду Романовых, хорошо ли, плохо ли, завершает теперь династию. В праве ли он покинуть Отечество свое? Подобно Вильгельму Второму, отвергнутому кайзеру германскому, в ночную пору пешком ушедшему через границу в соседнюю страну. Нет, не вправе поступить подобным образом! Рожден Романов русским, а русские дороже жизни чтут родную землю. Он православной веры человек, в душе своей носит Бога. Следовательно, долг его поступить по – Божьи. Как Бог велит!

На том и окончена была приватная беседа. Удовлетворил ли их этот разговор с глазу на глаз? Скорее да! Они остались каждый при своем мнении. Правитель России посчитал аудиенцию оконченной, поднявшись с кресел. Николай Александрович Романов также не видел в лице Керенского своего врага. Напротив, чувствовал некоторое расположение к молодому одаренному человеку.

Александр Керенский, первый за всю российскую историю законно избранный Правитель России, не казнился тем, что он не жалел ни себя, ни других на государственной службе, и ни тем, что он и его Правительство не достигли поставленной цели. Возможно, в тот момент времени она не являлась достижимой. Никто не был властен над ней. Цели высокой, несущей народу свободу и благоденствие, а государству могущество. В то после февральское время он, возможно, один-единственный из всех, отчетливо видел контуры будущего обновляемого государства. В кругу мужей, стоявших у кормила власти, не было другого Александра Керенского, который, очертя голову интуитивно взял бы на себя великое государственное дело ответственно и уверенно со знанием управлять огромной страной. Управлять на самом крутом изломе ее исторического хода, когда в ее плоть впились, словно вампиры, мировые кровопийцы. Управлять в условиях войны, войны затянувшейся и непопулярной в народе. Войны с неисчислимыми жертвами и лишениями, породившей разруху всех основ государства. В условиях наглого предательства, саботажа и открытого противостояния. Борьбы на два фронта: против Германии и против ее тайной колоны внутри страны большевиков и в купе с ними анархистов всех мастей.

Министр-Председатель Временного правительства сумел, в те 100 дней отпущенных ему, наладить функционирование госаппарата, принять неотложные законы, приступить к реформированию в сфере производства, в армии, судебном деле. Тлетворная большевистская догматика, фальшь не прошли даром, сломили веру людей в добро. Довели до кровавых преступлений, когда брат шел на брата, межа ненависти разделяла семьи, делая из них врагов. Требовалось многих трудов, чтобы разубедить массы, направить их устремления на созидание.

Правитель России пребывал в Тронном Зале в одиночестве, стоя у колонны не шелохнувшись, будто слился с ней, прижав руки к ее беломраморной поверхности. В Зал он вошел непроизвольно. Может сам не знал, зачем он здесь. А, возможно, подсознательное чувство, порыв души сами по себе позвали, повели его сюда. Подсказали – так надо! Думы мрачнее одна другой обуревали его сознание. Неслучайно вспомнился разговор с царем. И резюме: судьбы их схожи. Очень даже схожи. Особенно последние аккорды. Сия минута ему открыла со всей обнаженностью всю несправедливость его положения, также как и заката Дома Романовых.

Поэтому не случайно Председатель Временного Правительства России оказался на царском месте. Здесь у этой колоны. Могло почудиться на долю секунды, что человек этот своей могучей, атлетического склада фигурой подпирает свод огромной державы. Хочет удержать, как Аполлон, на своих плечах одну шестую часть суши планеты Земля, владений России. И мог бы держать. Символически ведь так и воспринималось. Но перед ним уже пролег рубеж, правильнее сказать, два рубежа. И он, Керенский, между ними. Обстоятельства подстроили ему эту хитрую западню. Западню, в которую он вошел сам, хотя и не без посторонней усердной помощи.

Да что же произошло на Белом свете, от чего ему так мучительно больно на сердце. Где, когда он сделал неверный шаг. Неужели годы на государевой службе не дали ему нужного опыта на поприще управления страной. Дали, он знает это. Иначе не принял бы тогда, в июле, «навязанного» ему предложения. Он не карьерист, как это кажется тем же Некрасову с Терещенко, даже обоим Львовым, многим другим его нынешним министрам, настоящим и бывшим. Почему они не увидели его души, открытой для них и для всех с кем общался и с кем работал. Зазнайства и зависти, этих низменных наклонностей, никогда не знал и не испытывал. Недолюбливал тех, кто был поражен ими. Тот же Милюков Павел Николаевич, с виду добр и покладист, но как заносчив. Эпизод с его отставкой показал всю неприглядность проявленных им качеств. Чего же он, Керенский, не смог увидеть, понять, упредить в той напряженной, кажется, до помрачения ума, своей работе. Нет! Не мог он ничего оставить вне поля своего зрения. Быть почти сутками на ногах, в непрерывных делах. И он жил этой работой. Этого требовала страна, в которой совершилась демократическая революция.

По гулким анфиладам Зимнего Дворца простучали похожие на барабанный бой шаги. Простучали и затихли. «Вот некстати». – Досадуя, отвлекся от мыслей Правитель и, обернувшись встретил вошедшего вопросом:

– Какую весть вы, господин Барановский, принесли мне на сей момент? – Министр-Председатель выговаривал тираду нарочито напыщенно, не выдавая свою горькую думу. – Чем вы порадуете меня, почти брошенного всеми горе – Правителя, выпустившего из своих рук государство. Неужели большевики отказались брать власть, когда она помимо нас сама валится им под ноги? – Он чеканил за словом слово – слова жуткие в своей сущности, а по лицу у глаз сквозили тонкие черточки скупой смешинки-улыбки, признак наступившего в нем равновесия между умом и сердцем.

Но вот он снова, этот минутный всплеск тягучей неопределенности, проскользнул в его сознании: «Он, Керенский, если не замурован, то накрепко заперт в тупике!» Встал извечный вопрос, как третья, как роковая преграда: Что делать. Есть ли у него хотя бы один шанс? Возможность спасти не жизнь свою, не выкрутиться любой хитростью и выйти сухим из воды. Об этом и мысли нет. Но есть ли у Правителя Керенского хотя бы малый шанс спасти Россию…Его ни на минуту не отпускал этот назойливый вопрос, удерживал, требовал искать ответа.