Читать книгу Иммигрантский Дневник - Николай Накропин - Страница 9

1

Погода портилась. Город встретил меня пустотой уличных пролетов, уходящих в бесконечность, и сутулостью редких прохожих, прятавших руки в карманы. Небо ушло. Субтильные здания крышами упиралась в тяжеловесные серые облака. Проходя по лесному массиву, оказавшемуся Английским парком, я увидел отштукатуренные белые стены. Рядом на табличке красовалось «Radio Liberty» – радио «Свобода». Побывав до этого лишь в городах на территории восточной Германии, в эту секунду остро почувствовалось, что этот мир является противоположностью мира, породившего меня. Размышления о легендарной радиостанции, форпосте западной пропаганды в радиоэфире СССР оставили глубокий шрам на бескомпромиссном стремлении к романтике средиземноморских пальм. Табличка как будто спрашивала: может быть, все-таки Мюнхен?

Пытаясь отогнать, как мух, сомнения от святой идеи, я вышел на широкий проспект. Разноцветные огни, мельтешащие люди, сверкающие хромом бамперы автомобилей и памятник королю со скипетром и короной – все они производили ошеломляющее впечатление. Величественные постройки напомнили Невский проспект. Только закрытые двери магазинов не давали возможности зайти в них согреться. Впрочем, вряд ли я осмелился бы открыть одну из них. В гламурных бутиках не ждут оборванцев с заспанными глазами.

Закрытые двери – признак выходного дня. Так я догадался, что сегодня воскресенье. Единственным местом, предоставляющим возможность согреться и перевести дух, был университет. Зайдя туда, побродив по пустым коридорам и аудиториям, я нашел лавочку и уснул, подложив под голову стопку книжек, взятых на кафедре романской филологии. Сон длился до тех пор, пока угрожающий голос не заставил вздрогнуть и приподнять затылок. Надо мной стоял человек. Единственное слово, которое я разобрал в его эмоциональной речи – грозное «полицай». Оно выгнало меня на улицу.

Подземный переход, ведущий к станции метро «Университет» послужил местом моего нового базирования. Подобно надоедливому нищему, я приставал к прохожим с разными вопросами в надежде найти того, кто каким-то непонятным мне образом облегчит мою ситуацию.

Чтобы достоверно уяснить происходящее, поставьте небольшой эксперимент. Находясь в чужой стране, поздним вечером наденьте самую грязную одежду. Волосы взлохматьте, а на лицо нанесите тонкий слой подсолнечного масла, чтобы к нему клеились грязь и смрад. Оставьте кошелек дома и в таком виде идите на центральную улицу в поисках любой возможности, которая позволит переночевать в тепле. Друзьям предварительно не звоните и не обращайтесь в социальные службы, способные оказать поддержку. Поверьте, задача трудная.

Выхватывая из проходящих мимо людей наиболее подходящие кандидатуры, я обращался к ним с различными вопросами. Через час или два, обнаглев и потеряв всякий стыд, мне уже не надо было действовать намеками. «Ай эм э стюдент» сразу-же превращалось в конкретную просьбу о том, что мне нужна любая помощь, включая ночлег, работу, ужин. Мир не без добрых людей. Абсолютно незнакомые люди дважды пытались помочь мне найти возможность подработать. Первый раз – в каком-то ресторане. А второй – в забегаловке, где студенты занимались копированием документов.

Время шло, а с ним сокращалось количество проходящих мимо. Заполночь переход совсем опустел. Жутко уставший, я сел на пол в закутке, и отчаяние победило меня. С лестницы, ведущей наверх, веяло жестяным холодом. Он язвительно шептал, что впереди долгая зимняя ночь в чужом городе. Он будет дразнить светом в окнах квартир. Хлестать снегом и кашлем. Когда город совсем заснет, он включит режим ожидания, который спазмами пойдет по коже и мускулам. Если ему повезет, то кинет на лед и, кривляясь, расскажет о мюнхенских зимах, когда температура падает на двадцать градусов ниже нуля.

Но ангелы, которые смотрят сверху и видят своих героев, дали мне шанс не сдохнуть. Я снова молюсь на вас, ангелы, за то, что было послано мне – за громкую русскую матершину в подземном переходе, доносившуюся из-за угла.

Везет туристам! Везет всем тем, кто наслаждается кофе в кафешке за стеклом. Везет безработным, сидящим в теплой квартире. Везет наивной девушке, которую кавалер галантно угощает вином. Но я пью не за вас! Я предлагаю выпить за всех тех, кто без зонтика попал под холодный дождь. За потерявших кошелек в чужом городе. За забывших пальто. За опоздавших на важную встречу!

Умники учили меня, что вокруг лишь материальная суть – так называемая «нормальность». Их слова звучали авторитетно. Все без исключения – это скучные люди, которым не суждено взять в руки монетку и, подкинув ее, ждать, как она делает выбор. У нее три стороны! – орел, решка, но, возможно, она встанет на ребро. Потому что существует грань между наивной магией невозможного и спесивой банальностью вокруг. Эта грань всегда выпадает тому, кто, кутаясь от ураганного ветра, находит приют, потому что искал его.

Удача неизбежна, если искренне хотеть и цепляться за последнюю соломинку.

Выпьем за тех, кто кидает монету и дает ей встать ребром, превращая «нормальность» в ничего не значащую демагогию. Потому что умники не лучше сибирских шаманов, а их речи значат не больше, чем гороскоп на неделю из бульварной газеты.

2

Шум исходил от двух молодых парней и коренастого мужика. Парни вполне могли сойти за московских пацанов, а коренастый мужик, покачиваясь, стоял на ногах – от него пахло спиртным.

– Вы русские? – спросил я парней, внушавших мне больше уважения. Они удивленно переглянулись и, отпрянув, дали понять, что не поняли моего вопроса. С ними все стало ясно – немцы.

– Ты русский? – я развернулся к мужику, который по-бараньи исподлобья глядел на меня. – Нэт! Азэрбайджанэц!

Мужик не выглядел бандитом. Он пересиливал икоту и ругался, но на его лице застыло выражение интереса, и он явно радовался, что теперь нашелся собутыльник.

Нынче уже давно никого не удивляет русская речь в любых закоулках планеты. Но тогда услышать русский язык считалось редчайшим случаем. Ну что-то вроде как неопознанный летающий объект, принадлежащий внеземной цивилизации в пределах видимости радаров ПВО – это гражданин Советского Союза на Западе. И такая встреча – хороший повод выпить. Иммигрантская волна набрала размах уже позже.

Болтая, мы поднялись по ступенькам. Слушая азербайджанца, меня перестал пугать холод. Вскоре мы зашли в теплый бар. Кухня уже не работала, и последний имеющийся в наличии кусочек тортика исчез у меня в желудке. Мой компаньон накатил рюмки две-три и еле вязал лыко. К счастью, он был не настолько пьян и располагал возможностью самостоятельно передвигаться.

Мне предстояла задача напроситься на ночлег.

– Слушай, а ты из Мюнхена?

– Нэт! Я тют проездом. Я живю в Гамбюргэ.

– А переночевать есть где?

Азербайджанец боролся с собой и с трясущимся хаосом вокруг и пытался понять вопрос. Выдержав паузу, он многозначительно поднял палец вверх и, смотря не его кончик, произнес заветное:

– Есть!

Бар закрылся. После продолжительного поеживания и подпрыгивания на остановке, мы дождались автобуса и поехали по городу. Мужик дремал на сиденье. Снежная мгла не представляла никакой возможности сориентироваться. После шумного бара обстановка за окном снова стала холодной и чужой. Минут через тридцать мы вышли.

– Куда идем, мужик?

– Тюда идем.

– Куда туда?

– Тюда. Там мой машин. Я в Мюнхене на машин. Тют брат мой. В машин бюдэм спать.

– Слушай, а какая машина-то?

– Мой машин – это фиат. Нэ такой хороший, как этот машин, – он показал на легковушку, припаркованную на обочине бесконечной перламутровой аллеи.

Почувствовав, что трезвеет, азербайджанец снова зашел в открытый бар – единственное светлое пятно в ночи. Там было место паломничества для забулдыг. Они шумели, играли в карты и спорили. Выпив за мое здоровье и дав мне возможность согреться, азербайджанец уплыл в пьяную грусть, а потом мы опять шли. Так идут люди в вечность. Так идет жизнь. Она как бесконечная улица с встречающимся на пути столбами. Их количество зависит от степени опьянения. Иногда наталкиваешься и ведешь им счет. А иногда они могут послужить опорой и дать возможность перевести дух. Наверное, так шли бакинские комиссары на подвиг, вдохновляя моего нового друга. А я показывал на припаркованные автомобили пальцем и спрашивал его:

– Этот?

– Нэт! Нэ такой хареший! – он мотал головой и резко давал крен в сторону. Потянув его на себя, я опять задавал тот же вопрос:

– Этот?

– Нэт. Бюдэт-бюдэт. Машин бюдэт.

Находясь в большом спальном районе с бухим азербайджанцем, морозной ночью и полным незнанием местных нравов и правил, я растерялся. Улица закончилась. Поперек стояла высотка, превращая проезжую часть в тупик. В самом конце стоял автомобиль типа «дом на колесах». В таком можно спать, готовить, смотреть телевизор. Азербайджанец, взбодрившись духом и собрав силы в кулак, рывком бросился к нему. Это был его фиат.

– Слюшай. Ключа нэт. Где ключ? Я потэрял ключ. Кощмар! – азербайджанец причитал.

Его пьяные глаза посветлели, и он стал похожим на обиженную курицу.

– Слюшай, тют, брат, – он кивнул на высотку. – Я бистро тюда и принэсу дрюгой ключ. Дрюг, жди.

В моем мозгу начала бить тревожная колокольня. Похоже, что «друг» пытается улизнуть, чего я никак не мог допустить. Момент был решающим, и мой дальнейший поступок до сих пор вызывает краску стыда на лице. Мне стыдно за содеянное, как зайцу, на которого обрушивается сова. Понимая, что ему не уйти от цепких когтей хищницы, заяц ложится на спину и отбивается лапами. Хороший удар решает все. Смахнув с носа снежинки, а с глаз – появившуюся слезу, я схватил мужика за грудки.

– Слушай сюда, козел. Иди за ключом к мифическому брату, но я буду ждать тебя ровно три минуты. Если ты не появишься, то место, на котором мы находимся, будет пустовать, так как я уйду, – с этими словами я вырвал из его кармана бумажник.

Азербайджанец не имел возможности отбиваться и смотрел на меня лилейным взглядом. Он моментально протрезвел. За время его отсутствия я взглянул на содержимое кошелька. Внутри лежали двадцать марок и документы – мда, невелика добыча. Подражание неопохмелившемуся гопнику, грабившему беззащитных школьников около Казанского вокзала, не делало мне чести. Прекрасно осознавая злобность поступка, я чувствовал себя так, как будто оскорбление нанесено мне, а не мной. Но именно это, быть может, мотивировало вернуться назад азербайджанца. Он пришел с двумя одеялами в руках. Расположившись внутри фиата на удобных кушетках, мы отрубились.

3

Проснувшись, я сомневался: помнит ли меня вообще этот человек? Теперь он был трезв. Заведя мотор, мы поехали к вокзалу. Здание оказалось огромным. Многочисленные ресторанчики липко цеплялись к книжным магазинам. Все куда-то бежало, спешило и вертелось. Мятно-кислый коктейль из горожан в костюмах с портфелями в руках, смешанный со стайками японских туристов. И с легкой перчинкой смешных немецких бомжей, увешанных значками. В отличие от Эрфурта и Галле, здешний вокзал не молчал. Вкрадчивый шум толпы сменялся острыми объявлениями из громкоговорителя о приходящих и уходящих поездах. Стены пестрели рекламой. Не хватало запаха вагонных пружин, присущего вокзалам, знакомым с детства. Нос щекотала сладковатость конфет и дорогой финской бумаги. Такой же запах имел западный каталог, который бережно хранила моя мама долгие годы в шкафу под замком.

Мой спутник пришел сюда с целью. Ему требовался стакан пива, чтобы унять гнетущую головную боль. Ворча на югославов, занявших все столики в приглянувшейся ему забегаловке, он искал спокойное место, где можно посудачить. Заведение было гибридом «Макдоналдса» и советской пельменной. Наконец-то мы нашли свободный столик.

В отличие от тех, кто участвовал на югославской выставке на ВДНХ и раздавал нам жвачки, сидящие люди больше напоминали медведей. Коричневые лица, коричневые кожаные куртки и коричневая грязь на ботинках выдавали в них рабочих, приехавших на чужбину за длинных рублем, точнее – за длинной немецкой маркой. На Балканах началась война, и в общении между ними чувствовалась напряженность. Почти никто не смеялся, и часто слышалось слово «хрватска». За окнами виднелся большой город со всей присущей ему привокзальной атрибутикой – десятками такси на стоянке, чемоданами, гостиницами и прочей обыденностью.

Азербайджанец с наслаждением слизнул пену с края стакана и изучал меня хитрым взглядом. Благодаря пришедшей к нему вменяемости, у меня появилась возможность рассказать о несуществующей двоюродной бабушке, проживающей в Марселе. Выслушав и ухмыльнувшись, мой новый друг показал незаурядное чутье и проницательность, задав прямой вопрос:

– Слюшай. А почэму ти убеэжаль из армии?

Не знаю, как он догадался. Наверное, я проговорился во сне. Мою попытку показать студенческий билет он проигнорировал типичным кавказским пшиканьем. Опустошив стакан крупными глотками и заказав новый, он продолжил:

– Слюшай. Я нэ знаю, чито ти мне скажешь. Но я дам тэбэ совет.

Его история такова. Когда-то очень давно, еще в брежневские времена, из Ленинграда готовилось к отправлению грузовое судно. Контейнеровоз загружали, а пограничники с таможенниками проверяли пломбы и наличие документов на товары. Матросы важно разгуливали по корме и уже махали на прощанье руками. Корабль готовился к отплытию в страны, где все совсем по-другому и лишь соловьи кричат точно так же. Досмотр заканчивался, и экипаж был предоставлен самому себе. Перед поднятием якорей на трап вошел человек южной внешности. Зайдя на борт, ножом распорол брезент, обтягивающий шлюпку. Сидя в ней, он доплыл до Гамбурга.

– Слюшай. Нэ пюдри мне мозг. Я нэ дурак!

Это было и так уже понятно, но я сопротивлялся.

– Да студент, я! Студент!

Слегка захмелевший азербайджанец громко рассмеялся. Я не учел, что сижу напротив взрослого человека, имеющего опыт бегства, знающего страну и ее население.

– Мама бюдешь мозг пюдрить.

Его голос стал тише и приобрел некоторую таинственность. Несмотря на мои протест и попытку его перебить, он настойчиво продолжал.

– Стюдэнт. Гизинг есть. Мюнхенский район – Гизинг. Там бальшой военный база. Автоматчики стоят там. У них адэжда дрюгой. Амэриканский адэжда.

В мюнхенском районе Гизинг находилась самая большая американская военная база за пределами США. Американские жилые дома, школы, больницы, зубные врачи группировались вокруг воинской части, образуя город в городе.

– Слюшай. В развэдка ходы. Мэдлэнно гавари. Врэмя тяни.

– Да мне, вообще-то, в Марсель надо.

– Там гавари. Им про бабюшка гавари. Завтра ходы. Они помогут тэбэ.

Он опустошил еще один бокал пива. Потом, приподнявшись, сказал, что ему в туалет.

Я расстался с ним под часами в центральном зале. В те годы там находился киоск с бакалеей, облюбованный бухариками. Азербайджанец кратко сказал, что ему нужно отлучиться на пятнадцать минут из-за какой-то встречи.

Секундная стрелка вращалась по кругу. Сначала вокруг циферблата, так как ей это полагалась. Потом вокруг киоска, сшибая кепки с прохожих. Потом она размашисто летела по залу, мимо билетной кассы и вылетая на привокзальную площадь, смеялась над моей курткой и кипятильником в сумочке. Она делала круги над городом и крышами старинных церквей, а за ней летели минуты. Я ждал его два часа, но он не вернулся. Постепенно до меня дошло, что дальнейшее пребывание лишь вредит моим коленям. Ну а по эскалатору спускались и поднимались люди. Наверное, там метро. Пора идти. Пересилив себя, я ступил на металлическую ступеньку и поехал вниз.