Читать книгу Гардемарины, вперед! - Нина Соротокина - Страница 25

Время не пощадило богатого убранства царева домика. Дубовые панели в гостиной покоробились и выгнулись от сырости. Через разошедшиеся швы проглядывали бревна и мох.

Развешенные по стенам ружья заржавели, и пыль опушила их серым налетом, картины так потемнели, что при самом изощренном воображении невозможно было понять, что на них изображено. Огромный стол словно осел, и, казалось, что его пузатые, как бутылки, ноги, раздулись не по измышлению скульптора, а от водяной болезни, и тяжелая столешница вот-вот прихлопнет их.

Устинья Тихоновна украсила стол лучшей скатертью голландского полотна, спрятав подтеки и налеты плесени под огромными блюдами и ярко начищенной медной посудой.

Шевалье де Брильи пододвинул к себе тарелку, понюхал, поморщился.

– Зайца умеют готовить только в Париже, – сказал он мрачно и приступил к трапезе. – К нему необходимы шампиньоны. Самое главное в любом блюде – соус. Ты знаешь, звезда моя, соус «борделез» или «бернез» с белым вином?

– Сережа, зачем ты привез меня сюда? – требовательным и строгим голосом спросила Анастасия. – Какого человека ты ждешь?

– В России я отвык от приличных вин. Забыл, что есть приличная еда. Холодная спаржа под соусом из шампиньонов… О, как это вкусно! Туда кладут мускатный орех…

Шевалье старался не смотреть в сторону Анастасии, но всей кожей чувствовал ее прямой, надменный и даже презрительный – о, как это бесит – взгляд.

– Но главное – соус и вино… – продолжал он как бы про себя. – Маркиз Шетарди привез в Россию сто тысяч бутылок тонких французских вин. Правда, половина разбилась в дороге. Вся Москва, весь Петербург собирались у нас отведать эти вина. Но соус не привезешь из Парижа.

– Сережа, не зли меня. Кого ты ждешь?

– Ну хорошо. Я скажу. Хотя это не для прелестных ушек. Это мужские дела.

– Ты будешь говорить? – крикнула Анастасия звонко, и дула ружей, как трубы органа, отозвались гулким эхом.

– Я жду выездной паспорт, – сказал де Брильи после долгого молчания.

– Ты иностранец. Зачем тебе паспорт? – изумилась Анастасия.

– Кто поймет ваши варварские обычаи? Ни один человек не может выехать за пределы России без бумаги за подписью вице-канцлера Бестужева. Таков его личный приказ.

– На меня тоже паспорт привезут? – спросила с усмешкой Анастасия.

– Нет, звезда моя. Лесток не знает, что ты поехала со мной. – Шевалье словно и не почувствовал иронии.

– Если паспорт подписывает Бестужев, почему его должен привезти человек Лестока?

– Шетарди, звезда моя…

– И Шетарди участвует в этой компании с паспортом? Его же нет в России.

– Но именно Шетарди вызвал меня во Францию.

– Зачем?

– О-ля-ля! Звезда моя, это уже дела политические.

Анастасия устало потерла виски и встала из-за стола, не притронувшись к еде. «Политические… Стоило бежать от русских политических дел, чтобы ввязаться во французские, – размышляла она, прохаживаясь по комнате. – Что-то он хитрит, мой католик». Она села в кресло у камина. Пружины скрипнули по-старушечьи, кожа, когда-то красная, эластичная, а теперь бурая и растресканная, как пятка крестьянина, царапнула голый локоток.

– Ты ничего не ешь, звезда моя. Когда мы приедем в Париж, я велю повару приготовить «кок о вен». Это очень вкусно. Туда добавляют три-четыре столбика темьяна, и он дает особый, ни с чем не сравнимый аромат. До Парижа придется голодать. В России нечего есть.

– Так уж и нечего. – Анастасия смотрела куда-то сквозь де Брильи, словно он был прозрачным и неинтересным для нее предметом, а то, что находилось сзади него, стоило рассмотреть повнимательнее. Француз почувствовал, как в нем вспенивается раздражение.

– Русским только бы набить живот, – сказал он назидательно, пытаясь за менторской интонацией скрыть свое негодование. – Зачем тонкое вино, когда есть водка? А что ест русский крестьянин? Этот ужасный черный хлеб, капусту, кашу, масло из конопли! Да и этого у него нет вдосталь.

– Вот уж не знала, что тебя так занимает русский крестьянин. Что до французов, то мне говорили, что их любимое блюдо – луковый суп. Долго-долго кипятят в котле одну луковицу, а потом заправляют кусочком сыра. Очень сытно… А на сладкое – каштаны. Может, это и вкусно, я не пробовала. И перестань наконец Россию ругать. И так тошно…

Обида, прозвучавшая в словах Анастасии, вернула де Брильи спокойное расположение духа. Он вытер рот, сложил салфетку и удобно откинулся на спинку стула.

– Вы, русские, очень обидчивы. Я заметил, что сами себя вы ругаете, как ни одна нация в мире, а стоит открыть рот немцу или французу, как вы сразу лезете в драку. Я не ругаю Россию. Я ее не понимаю. Видимо, сам климат, эта бескрайняя равнина, бесплодная почва, полное отсутствие гор, эти ужасные елки…

– Все в кучу, – прошептала Анастасия.

– …создают особый характер: покорный, ленивый, примитивный. Единственно, на что русские способны, это на подражание. Вообрази, в Москве у меня поломался замок от дорожного саквояжа, и русский оружейник взялся сделать подобный. Старый замок был сделан в Париже, и сделан с изъяном – трудно вставлялся ключик. Казалось, делаешь новый замок – убери изъян, тем более что это просто. Так нет, звезда моя, – голос француза звучал торжествующе, – оружейник сделал замок-копию с тем же изъяном. У русских нет гениев. Есть один талант – подражать!

Анастасия слушала внимательно, улыбалась и покачивала ногой в такт словам шевалье. Если тот замолкал на мгновенье, чтобы глотнуть вина, башмачок замирал, но стоило французу продолжить рассказ, как он опять начинал маятником отсчитывать время.

– А баня? Разве в состоянии цивилизованный человек понять, что такое русская баня? Когда я увидел зимой голых мужчин и женщин, которые барахтались в снегу, я решил, что мне изменило зрение, что я сошел с ума. «Кто эти люди? – спросил я своего спутника. – Самоубийцы?» – «Успокойтесь, – ответил он мне. – Это баня». Рубленый дом, откуда валит дым, а в нем в чаду и угаре русские занимаются вакханалией, развратом! И такие бани, говорят, есть в каждом доме, даже в приличном. Впрочем, это не для девичьих ушек. Прости, звезда моя…

– Сережа, ты говоришь чушь. В банях моются.

– Цивилизованный человек моется другим способом. Мне рассказывали, что русские ходят в баню дважды в неделю, а то и чаще. Тех, кто не соблюдает э… э… – в лице шевалье появилось этакое легкое, интимное выражение, – их обычаев, они секут розгами, здесь же, в бане. Розги, благо, всегда под рукой, их вымачивают в кипятке…

– Калистрат, – позвала негромко Анастасия. Сторож явился сразу, словно стоял под дверью и ждал, что его позовут. – Истопи завтра баню с утра. Да пожарче. Мыться будем.

Шевалье несмело покосился на Анастасию. То холодна, как русалка, то вот… баня. Что ж, он честный человек, но этому он не будет противиться.

– А теперь спать. – Анастасия сладко зевнула. – Друг мой, Сережа, пойди скажи Лизавете, чтобы положила грелку в постель. Сыро…