Читать книгу Наследница по кривой - Нинель Лав - Страница 2

Кира стояла у окна в чужой – ах, простите, теперь уже в своей – квартире, смотрела на разгорающееся закатными красками небо, и на душе у неё скреблись кошки. Она чувствовала себя мелочной, подленькой дрянью, зажавшей в потной ладошке серебряную монетку и не желающей ни с кем делиться своей находкой. А всё из-за того, что не сказала она родным о неожиданно свалившемся на её голову наследстве…

– Поеду ка я домой, – вслух произнесла Кира, с сожаленьем отворачиваясь от завораживающей розово-бирюзовой красоты, пробивающейся сквозь наползающие со всех сторон мохнатые дождевые тучи.

Ещё вчера, провожая мужа в очередную командировку, она была добропорядочной домохозяйкой бальзаковского возраста с двумя почти взрослыми дочерями, а сегодня стала в собственных глазах закоренелой преступницей.

Как могла она пойти на такой обман?!

Она! Презирающая ложь и сплетни!

Она! Всем жертвующая ради семейного благополучия!

Охо-хох…

Отвернувшись от окна, Кира немного повздыхала, покачала головой, отвечая на вновь и вновь возникающие в голове вопросы, и крепко сжала кулаки.

Нет! Нельзя слушать глупое сердце!

Надо заставить его замолчать!

Замолчать, успокоиться и попытаться всё же понять, почему после пятнадцати лет забвения Павел Шубин – её бывший жених неожиданно вспомнил о её существовании и, главное, оставил имущество своей далеко не бедной семьи именно ей.

Полученное наследство очень напоминало «бесплатный сыр» в мышеловке, а, как известно, поедание этого «бесплатного» сыра, вроде бы ничейного и от этого еще более соблазнительного, ничем хорошим для поедателя не заканчивается!

Кира была далеко не глупой женщиной, чтобы сразу же поверить в первое пришедшее на ум объяснение возникшей ситуации: в запоздалое раскаяние бывшего возлюбленного, исчезнувшего на следующий день после подачи заявления в ЗАГС, и в его искреннее, но такое же запоздалое, желание загладить перед ней свою вину. Столь щедрый «подарок» от человека из прошлого вызывал много вопросов и ещё больше сомнений, но встать в позу обиженной женщины и отказаться от многомиллионного состояния семьи Шубиных Кира просто не смогла.

Не смогла, конечно же, из меркантильных интересов – желания обеспечить безбедное будущее своим дочерям в данный момент было куда важнее её собственной обиды и гордости! А Кира была очень гордой… Решение далось ей с большим трудом.

Солнце последний раз полыхнуло за окном багряно-желтым светом, позолотило бока и тяжёлое брюхо особенно назойливой тучи, и, запутавшись в рыхлом, сером преддождевом мареве, погасло. Тёмная, пузатая громадина ещё какое-то время светилась изнутри, розовела на глазах, наползая на остатки красного неба, пока не слилась с другими хищными, мрачными тучами и не растворилась в тусклой дождевой хмари.

В комнате потемнело…

На душе у Киры стало совсем уныло, и, чтобы хоть на время заглушить муки совести, она быстро засобиралась домой. Вышла в прихожую, взяла с тумбочки у двери сумку, поискала глазами свой большой красный в белый горошек зонт и впервые за весь этот напряжённый, суматошный день обрадовалась – зонта нигде не было.

Модный зонт-трость ей ужасно не нравился. Он вечно мешался в руках, цеплялся за ноги (за её собственные и ни в чём не повинных прохожих), забывался в самых неподходящих местах, и приходилось тратить уйму времени на его поиски, нервничать и мысленно ругать его дарителя. И всё же Кира терпеливо носила с собой это неудобное «страшилище» – вид висящего в шкафу подарка очень расстраивал её мужа.

Сунув ноги в промокшие туфли, Кира поморщилась от холода и сразу же вспомнила, где оставила злосчастный зонт. Вздыхая, она вышла на лестничную площадку и посмотрела по сторонам двери – именно там она его и забыла; зонт, как всегда, мешался – в данном случае мешал затяжной борьбе с капризным дверным замком чужой, ах простите, теперь уже своей, квартиры. Посмотрела и искренне удивилась – зонта за дверью не было.

«– Сперли, – прокомментировал ситуацию внутренний голос Киры и по-стариковски посетовал (парадоксально, но её внутренний голос был мужского рода): – Ну, что за люди пошли – ничего за дверью без присмотра нельзя оставить, тут же ноги приделают…»

Улыбнувшись ворчанию внутреннего голоса и неожиданной потери (пропажа зонта её нисколько не огорчила), Кира закрыла железную дверь квартиры на оба замка, спрятала увесистую связку ключей в замшевый чехольчик и, по привычке сунув её в карман летнего пиджака, не спеша, стала спускаться по лестнице.

Покинув «чужую» квартиру, Кира почувствовала себя значительно лучше – угрызения совести поутихли, и через несколько секунд мысли её уже витали далеко от этого старого, невзрачного на вид трёхэтажного дома, от широкой, когда-то по-царски парадной, мраморной лестницы с выщербленными ступенями и витыми погнутыми перилами, от расслабляющей приглушённой тишины и сумрачной прохлады незнакомого подъезда. Кира уже ясно представляла себе, как сядет в свою старенькую, раздолбанную машинку, скинет промокшие туфли, натянет на озябшие ноги толстые махровые носки, лежащие в бардачке (на всякий случай) и на время забудет об этой чужой неприветливой квартире, да и вообще о наследстве; как приедет к себе на крошечную шестисоточную дачку под Солнечногорском и, наконец-то, почувствует себя дома; представляла как обрадуются дочери её приезду; как будут ворчать родители, недовольные её задержкой в Москве, как будут расспрашивать и окольными путями выяснять: чем же таким подозрительным она занималась целые сутки вдали от их бдительного ока; как она будет тянуть время, растерянно отвечать на их расспросы и лихорадочно придумывать оправдания своему опозданию.

Нет! Она никому не скажет о полученном наследстве!

Не скажет и точка! Будет молчать, как партизан!

По крайней мере, до тех пор, пока не выяснит, чем же для неё может обернуться этот «бесплатный сыр» в мышеловке – ведь она, не смотря на всю свою осторожность и житейский ум, всё же вошла в расставленную кем-то мышеловку и с большой готовностью «слопала» таки многомиллионную приманку.

Выйдя из подъезда, Кира в растерянности остановилась под крошечным козырьком над железной дверью – дождь с каждой секундой набирал силу. Прикидывая кратчайший путь к своей машине (зонта то у нее теперь не было), она увидела на другой стороне дороги стоящую на тротуаре женщину. Кира ещё не успела понять, почему эта женщина показалась ей такой знакомой, как та шагнула на пустую проезжую часть, закрываясь от дождя огромным, красным в белый горошек зонтом.

Неожиданно из-за высоких деревьев чёрной тенью метнулась на встречу женщине большая сверкающая от дождя машина.

Дальше всё происходило как в замедленной съёмке чёрно-белого кино: огромная машина, взвизгнув тормозами, пошла юзом по мокрому асфальту, веером разбрызгивая колёсами глянцевые пузырящиеся лужи; женщина, услышав пронзительный визг тормозов, на секунду остановилась посреди дороги, приподняла красный в белый горошек зонт и, увидев надвигающуюся опасность, сдавленно вскрикнула, но среагировать на опасную ситуацию она не успела… Последовал тяжёлый, мощный удар, женщину подкинуло капотом машины на лобовое стекло, потом отбросило к тротуару, и рычащая смертоносная громада металла замерла на дороге, словно испугавшись содеянного.

Расширенными от ужаса глазами Кира смотрела, как очень медленно передняя пассажирская дверь машины открылась, из неё высунулась огромная волосатая лапища с наколкой на предплечье (из-за расстояния и дождя наколка сливалась в одно синеватое пятно), подобрала валяющуюся на дороге женскую сумку и пропала в слабо освящённом салоне машины.

Через секунду чёрная, сверкающая иномарка сдала назад, равнодушно объехала сбитую женщину и унеслась прочь, в неторопливо идущий летний дождь.

Вдалеке, словно сквозь вату, Кира услышала заполошные женские крики, стук открывающихся любопытствующих окон старого трёхэтажного дома, топот ног, спешащих на место аварии людей – опустевшая и затихшая на время дождя улица вновь наполнялась жизнью.

И только Кира не принимала участие в людской суматохе, она безучастно стояла на месте, прижавшись спиной к кирпичной стене дома, смотрела на распластанное посреди дороги безжизненное тело; на равнодушные дождевые капли, безжалостно падающие на разметавшиеся длинные тёмные волосы и посеревшее, вдруг заострившееся, лицо женщины; на свой собственный, нелюбимый, переломанный, красный в белый горошек зонт, и на растекающуюся среди серого тумана розовую пузырящуюся лужу, с каждой секундой становившуюся все краснее и краснее. Ей стало казаться, что весь мир заволокло серой, безжизненной мутью и только в одном месте, над сбитой женщиной, краски застыли в пугающе-розовой неотвратимости…