Читать книгу Наследница по кривой - Нинель Лав - Страница 4

Квартира радостно встретила вернувшуюся хозяйку.

Солнечно вспыхивали хрустальные люстры под высокими потолками, игриво заискрились подсветкой полукруглые арки, лакированным блеском засверкали паркетные полы и антикварная мебель, отражая яркий ламповый свет. Квартире наскучило одиночество и заброшенность, и она старалась показать себя во всей красе.

Скинув мокрые туфли, Кира прошла в огромную ванную комнату и, стянув с себя брючный костюм, встала под душ.

Горячи, тугие струи нещадно хлестали замёрзшую кожу, пока та не покраснела. Вместе с водой утекали озноб и унылые мысли – Кира даже замурлыкала услышанную в машине дурацкую песенку: «Ах, какие душечки, после бани хрюшечки!». Выйдя из душа, она завернулась в махровую простыню и отправилась на поиски сухой одежды.

В спальне, на полках огромного гардероба отыскались запечатанный в целлофан мужской халат в полоску и белые махровые носки, Кира надела всё это на себя и блаженно замерла – не беда, что халат был размера на четыре больше, а носки походили на гольфы, главное в новых вещах было тепло и уютно.

Поначалу в чужой квартире Кира ежеминутно оглядывалась, ожидая услышать за спиной строгий хозяйский окрик, но постепенно её неловкость прошла – здесь недавно жил другой человек и всё, даже запахи, говорило об этом, но теперь, по закону, это её квартира. Она перебирала книги в библиотеке, поливала пожухлые цветы на подоконниках, рассматривала причудливые цветные витражи высоких двухстворчатых дверей, восхищалась картинами на стенах и привыкала, привыкала чувствовать себя хозяйкой всему этому.

Больше всех комнат Кире понравилась столовая: высокая барная стойка разделяла большую в два окна комнату на две неравные части – большую занимала столовая с двумя старинными, будто светящимися изнутри, буфетами, забитыми хрусталём и сверкающими золотом и перламутром сервизами, огромным овальным столом и мягкими стульями с высокими спинками, меньшую – небольшая кухонька янтарного дерева, оборудованная импортной техникой.

Отыскав на полках банку консервированных персиков, Кира устроилась на высоком кожаном стульчике у барной стойки и, отправив в рот кусочек персика, невольно стала вспоминать все эти суматошные сутки, так резко изменившие её спокойную, размеренную жизнь…

Вспомнила, как после вчерашнего звонка нотариуса, она не спала всю ночь – прошлое разбередило затянувшиеся раны, а утром чуть свет поехала на Таганку в маленький чистенький трёхэтажный домик с сахарной лепниной и слащаво-сливочными ангелочками над окнами; как удивилась сочетанию роскоши и деловой современности: видеокамерам над зеркалами в золоченых рамах, широкоплечим охранникам, сидящих на изогнутых «венских» стульях, экзотическим цветам в причудливых напольных вазонах, длинноногим красавицам со скучающими лицами в обрамлении картин, ковров и сверкающих лакированных поверхностей – она и не предполагала, что простая нотариальная контора может выглядеть так парадно и респектабельно.

Вспомнила кабинет хозяина юридической фирмы с высокими до потолка книжными шкафами, с массивным «рабочим» столом на бронзовых львиных лапах; как строго со старинных портретов, развешанных по стенам кабинета, смотрели на неё родовитые предки Юшкиных во фраках и мундирах с многочисленными регалиями – напыщенные, породистые и сероглазые, как и их потомок, неспешно поднявшийся из-за письменного стола ей навстречу.

Вспомнила, как, впервые увидев Дмитрия Викторовича Юшкина – высокого, плотного, седоволосого мужчину в дорогом тёмном костюме, замерла на полдороги к предложенному креслу. Замерла, потому что не была готова к тому, что глазами незнакомого мужчины смотрел на неё из прошлого Павел Шубин.

Наткнувшись на этот знакомый, но холодный, стальной взгляд, как на выставленный вперёд клинок, Кира испугалась следующего шага и остановилась посреди кабинета – некстати нахлынули печальные воспоминания, и возникло ощущение, что остриё клинка непременно вонзиться в сердце, и сердце её не выдержит нового предательского удара, разобьётся на тысячи осколков, и во второй раз она уже не справится, не соберёт, не склеит осколки воедино, не залечит истекающее кровью сердце и ей придётся жить дальше с разбитым сердцем, а это так трудно и так больно…

Кире захотелось закрыть лицо руками, спрятаться от этого внимательно-изучающего мужского взгляда, убежать отсюда подальше, но ничего этого она не сделала. Кира вдруг стремительно вспомнила, что когда-то, в далекой юности, она была почти «мастером» конного спорта с «твердой» рукой и «железной» волей и что в то время её мало волновали непонимание близких и осуждающие взгляды чужих людей, что она была свободна в поступках и независима в решениях, и ни за что бы не стала терпеть столь бесцеремонный взгляд незнакомого человека…

Но так было раньше! А сейчас…

Внезапно в душе Киры что-то перевернулось, проснувшаяся после долгой спячки своенравная девчонка гордо вскинула голову, выпрямила спину, и, презрительно улыбнувшись, с вызовом шагнула вперёд – навстречу выставленному вперед клинку…

Вздрогнув, Кира поморщилась от болезненных ощущений в груди, но продолжила вспоминать…

Нет, тогда в кабинете Дмитрия Викторовича Юшкина со следующим шагом сердце её не разбилось – клинок оказался иллюзией и при соприкосновении с сердцем сам рассыпался на тысячу осколков.

Наваждение исчезло!

Два очень похожих человека моментально разделились – холодный, стальной взгляд принадлежал совершенно незнакомому человеку (очень похожему на погибшего в автомобильной аварии Павла), явно родственнику Шубина: надменному, чопорному мужчине в траурном бриллиантово-платиновом обрамлении.

Тогда в кабинете, Кира справилась со своими страхами и молча села в предложенное кресло и постаралась сосредоточиться на происходящем.

Скучным безрадостным голосом Дмитрий Викторович долго и нудно читал ей завещание, прилагающееся к нему распоряжение и список оставленного ей в наследство имущества.

Понять что-либо из его монотонного чтения, изобилующего специальными терминами и понятиями, для несведущего человека было весьма проблематично, но главное для Киры стало ясно: с наследством Шубина не все так просто – иначе, зачем было назначать «душеприказчика», которому вменялось в обязанности следить за ней, поучать и контролировать все её действия. Права исполнителя завещания существовали на страницах Гражданского Кодекса, за стеной букв, не вполне ясные для её понимания, но привычно открытые для самого исполнителя завещания – Дмитрия Викторовича Юшкина, ни единым словом, впрочем, не обмолвившегося о своём родстве с Павлом Шубиным.

Сладкий сироп капнул с кусочка персика на барную стойку, Кира машинально вытерла его салфеткой и, чтобы отвлечься от тягостных воспоминаний, начала уборку квартиры.

К полуночи квартира преобразилась: пушистыми пледами укрылась белая в резном обрамлении тёмного дерева кожаная мебель в гостиной; исчезли со столов и столиков, комодов и полок все вазы, вазочки и фарфоровые статуэтки пастушек – завёрнутые в газеты и аккуратно уложенные в коробки они переселились на стеллажи в кладовку, спрятанную в прихожей от любопытных взглядов за соломенной шторкой с изображением цветущего миндального дерева; все зеркала в вычурных бронзовых рамах из гостиной, кабинета и спальни, напоминавшей будуар шестнадцатого века с тёмной резной мебелью и широкой кроватью под балдахином (кроме одного, за которым скрывался небольшой сейф) перекочевали в массивный трехстворчатый шкаф в кабинете; комнатные цветы с обжигающей летней жары на подоконниках переместились в гостиную, превратившуюся на время в крошечную оранжерею.

По квартире поплыл запах свежезаваренного чая со вкусом сливок и клубники…

Вслед за внешними изменениями, изменился и дух квартиры: он стал мягче, моложе, доброжелательней.

Изменения не прошли бесследно и для самой Киры: вложив частичку своей души в эту квартиру, квартира перестала быть для неё чужой.

Лишь спальня оставалась обособленной неподвластной частью её королевства, и Кира, вопреки своему сердцу, решила провести ночь во враждебной комнате.

Новое шёлковое бельё приятно холодило уставшее за день тело, и уже засыпая, на грани реальности и забытья, Кира почувствовала лёгкое шевеленье воздуха у лица, но глаз не открыла, а каким-то внутренним зреньем увидела огромное, белое, пушистое нечто, усаживающееся на кровати у её ног. Она не испугалась, вспомнив бабушкины рассказы о домовых, и, сложив руки ковшиком, сонно спросила:

– К худу или к добру?

– К ху-уду! К ху-уду! – страшно заухал домовой, но словно испугавшись своего ужасного пророчества и последующего за ним неизбежного одиночества, елейным голосом добавил: – И к добру, милая! К большо-о-ому добру!