Читать книгу Новогодний Подарок - Нинель Лав - Страница 10

На улице было морозно и снежно. Природа словно уснула под белым пушистым одеялом, окутавшем всю землю. Деревья, набросив на плечи снежные перелины, спрятались от взглядов людей и уже нельзя было отличить их друг от друга. Снег лежал на земле, на дороге, на деревьях, на проводах, на крышах домов, приглушая и скрывая все цвета. Всюду было белым-бело, как в царстве волшебника Мороза Ивановича…

Место аварии Инна нашла с трудом – снег засыпал все следы пожара, припорошил сгоревшую машину, и она стала не заметной на фоне белого снежного раздолья.

– По-моему здесь, – который уже раз неуверенно говорила она, вглядываясь в заснеженную темноту за стеклом.

Дорохов послушно останавливал «Пежо», выходил из машины и, не подходя к обочине (чтобы не оставлять следы – Джеймс Бонд, мать твою!), пристально вглядывался в очертания наметенных за три дня сугробов, пытаясь угадать в одном из них некое подобие очертания сгоревшей машины.

Нет, опять не то!

Во всей этой чехарде с остановками и гаданьями Дорохова радовало только одно – он буквально заставил «сторожиху» «доверить» ему вождение ее драгоценной машинки, а то с ее черепашьей ездой они бы до сих пор выползали бы из поселка или оказались бы в первом же придорожном кювете.

После еще нескольких неудачных остановок они, наконец, отыскали сгоревшую машину.

Лезть в кювет Инне Дорохов категорически запретил.

– Я сам с полицией разберусь, – заявил он, мужественно беря на себя самое трудное. – А то ненароком ляпнете ментам про инопланетян – вытаскивай вас потом из психушки.

Инна хотела возразить, но вопреки ожиданиям Дорохова, промолчала и задумалась – он хотел «вытаскивать ее из психушки», а значит, он не бросит ее в беде и попытается спасти… Это ее порадовало и, впервые за много лет, она почувствовала себя под защитой мужчины. К тому же, Инна была человеком справедливым и сразу же признала, что в этой ситуации «настоящий полковник», то есть, военный, действует намного профессиональней и безопаснее, чем она – про отпечатки пальцев ей никогда бы не сообразить. Она так же признавала, что попала в довольно скверную историю, и, что совершенно посторонний человек помогает ей разобраться с неприятностями – за это она была благодарна «настоящему полковнику» вдвойне, тем более что он уже не казался ей таким нескладным, помятым и агрессивным.

Выйдя из машины, Инна набросила капюшон норковой шубейки на голову и с интересом с дороги наблюдала за всеми действиями Дорохова. Наблюдала, оценивала и даже полюбовалась его широкими плечами, военной выправкой и умением брать на себя ответственность при решении «проблемы». Не возразила она, когда он взял на себя руководство «операцией» и вызывал полицию; молчала, когда он давал показания и не взорвалась, когда он довольно пренебрежительно махнул рукой в ее сторону, объясняя ментам, что спрашивать ее о чем-то себе дороже: наговорит с три короба, а сама ничего не видела – сейчас она на сто процентов признавала его лидерство, не злилась, не возмущалась и безропотно подчинялась.

Всю обратную дорогу Инна была тиха и задумчива и не проронила ни слова.

Дорохов радовался этой внезапной перемене, рассчитывая дома, наконец-то, обрести хоть какой-то покой и повести вечер согласно намеченной программе. Программа же его поражала своей простотой: наесться «от пуза», закрыться в своей спальне и таки «раздавить пузырь»!

На обратной дороге под предлогом «сигареты закончились» он заскочил в первый же магазин и долго стоял у прилавка, выбирая какую водку купить: портфеля у него с собой не было и пришлось бы нести бутылку в кармане дубленки, карман бы оттопыривался, и «сторожиха» обязательно заметила бы бутылку водки и уж, конечно же, не удержалась бы от своих нелестных комментариев – слушать комментарии Дорохову не хотелось (вернее, ему не хотелось, чтобы вместо восхищения его умом и благородством в карих глазах «сторожихи» появились бы разочарование и осуждение). Но выпить хотелось – организм требовал привычную дозу алкоголя, и Дорохов схитрил, купив две маленькие плоские бутылочки коньяка, рассовал их по карманам дубленки и остался доволен своей смекалкой – поди догадайся, что у него во внутренних карманах! – таким образом «и волки будут сыты, и овцы целы»: программа его будет выполнена, и он не потеряет своего приобретенного авторитета!

– Ну, вот и все! – по возвращении домой облегченно вздохнул Дорохов, осторожно стаскивая дубленку в прихожей и так же осторожно вешая ее в шкаф. – Гражданский долг мы с вами выполнили – можно и отдохнуть!

– Щас! – разлепила Инна скованные молчанием губы. – Все только начинается!

– Как «только начинается»? – опешил Дорохов и выронил из рук норковую шапку.

Шапка упала на пол, Дорохов посмотрел на нее и порадовался, что сначала повесил в шкаф дубленку с бутылками коньяка в карманах, а уж потом занялся шапкой – что было бы с ним, если бы он выронил из рук не шапку, а дубленку?! Маленькие плоские бутылочки обязательно бы разбились (по закону подлости) и тогда двойной проигрыш: не выпил бы и опозорился бы перед «сторожихой». К тому же он почему-то так уверовал в свой непререкаемый авторитет, что считал свое слово законом для «сторожихи», а оказалось… Оказалось, что весь ее гонор и вредность вовсе не исчезли после их встречи с полицией и его рыцарского поведения, а просто временно отдыхали!

Нагнувшись, Инна подняла шапку, отряхнула, повертела ее в руках и аккуратно пристроила на полку среди других шапок.

– Вы забыли о поджигателях, Сергей Александрович. Неужели вам ни сколечко не интересно, что же на самом деле произошло в новогоднюю ночь и кто виноват в смерти этого несчастного Ватутина?

– Тебе что, больше всех надо? – набычился Дорохов, неожиданно для себя перейдя с ней на «ты». – Решила поиграть со смертью? Мать твою туды-растуды!

– Это твою мать туды-растуды! – огрызнулась Инна и сжала кулачки.

Ноздри обоих трепетали от злости – достаточно было одной крошечной искры, чтобы произошел взрыв.

Инна первая отвела глаза.

Где ему понять – этому дремучему медведю, что она должна выяснить все об этом деле! Она была уверена, что совсем не случайно, а по чьей-то высшей воле оказалась на месте аварии и стала незримым свидетелем преступления, но испугалась, струсила, смалодушничала: не вызвала пожарных и полицию и никому (кроме, этого дремучего медведя) не рассказала о поджигателях. Как он не понимает, что в жизни все имеет начало и конец, все должно идти к логическому завершению – иначе в мире настанет хаос. Вот и это преступление требует завершения. Пусть она не рассказала обо всем полиции – испугалась и все такое, но родственникам Ватутина она обязана рассказать об увиденном! Это ее долг! Что они предпримут дальше, получив от нее эту информацию, это уже их дело: оставят все, как есть, не поверят ей или возобновят расследование смерти Ватутина – она ко всему этому уже не будет иметь никакого отношения. Но свою миссию она должна выполнить: довести факты преступления до сведения родственников.

Или она ошибается?

Возможно, «дремучий медведь» прав: Тот наверху ничего такого не имел ввиду, а просто решил показать ей, что человеческая жизнь так хрупка и кратковременна, так непредсказуема и обманчива, что надо ценить каждое мгновенье своей жизни, проживать его, как последний миг, и ничего не откладывать на потом…

А как бы она хотела провести последнее мгновенье своей жизни???

Нахмурив брови, Инна задумалась.

Конечно, она хотела бы провести его в кругу родных и близких людей, чтобы было кому пожаловаться и чтобы ей искренне посочувствовали в этот ответственный момент, но больше всего на свете, вот именно сейчас, в это самое мгновенье Инне хотелось знать чем же так неуловимо и притягательно пахнет от «этого дремучего медведя» и, если она сейчас же не узнает этого, то непременно умрет…

Шагнув к Дорохову, Инна обняла его за шею, прижалась к нему всем телом и впилась губами в его губы.

Не зная, как реагировать на происходящее, Дорохов замер. Но по мере того, как поцелуй становился все продолжительнее и требовательнее, он позволил себе расслабиться и ответить на поцелуй – никаких обязательств относительно других женщин в данную минуту у него не было (узнав о его увольнении, его нынешняя пассия Людмила выставила за порог его вещи, хотя квартира принадлежала ему и была куплена исключительно на его деньги), а раз нет никаких обязательств…

Дорохов увереннее обнял «сторожиху», крепче прижимая к своей широкой груди.

Почувствовав, что сильные мужские руки заскользили вниз по ее спине, Инна неожиданно отстранилась, высвободилась из объятий опешившего Дорохова и довольно улыбнулась – все, что ей так хотелось знать в тот прошедший миг, она узнала: на твердых губах «настоящего полковника» был привкус сигарет и давно забытой детской конфетки-барбариски…

Дорохов плохо понимал, почему такой сладостный волнующий поцелуй прервался на самом интересном месте – он еще жил в том мгновенье, когда эта язвительная неугомонная женщина шагнула к нему, прижалась всем телом и коснулась губами его губ.

Коснулась и оказалось, что после всех случившихся с ним передряг и унижений, он еще жив и может чувствовать и загораться от одного прикосновения женской руки к его коже, может желать еще что-то кроме генеральского звания и переживать из-за того, что эти нежные трепетные губы оторвались от него и стали жить отдельно от его губ, что они двигаются, улыбаются и не умирают, как умирает без них он…

– Спасибо вам за помощь, Сергей Александрович, – дружелюбно поблагодарила Инна, признавая, что без его помощи ей пришлось бы трудновато, – дальше уж я сама как-нибудь разберусь со своими проблемами.

Она повернулась и шагнула в гостиную.

Дорохов очнулся – вот сейчас она выйдет из прихожей и в его жизни уже не будет этих карих насмешливых глаз, не будет заправленных за ухо каштановых с рыжим отливом волос, не будет ее надуманных проблем и обаятельной улыбки, не будет страстных требовательных поцелуев и нежных рук на его шее… Все его неприятности, связанные с работой, разом отступили, стали не главными, мелкими, не страшными – главным для него вдруг стала эта женщина, освободившая его сердце от ледяного панциря одиночества и вселенского позора.

Дорохов рванулся, схватил Инну за плечи, повернул к себе, окунувшись в ее смеющиеся глаза, подхватил на руки и понес в спальню…

Забытые желания всколыхнулись в теле Инны, дремавшая страсть и тоска по мужскому телу проснулись и обрушились на мужчину, сжимавшего ее в объятиях, бурным водопадом желаний.

Дорохов удивился и обрадовался такой пылкой возлюбленной, приписав себе столь быстрый «успех» у этой женщины, но неожиданно испугался, что она передумает и отстраниться от него, как при первом поцелуе и заспешил, стягивая с нее свитер и дрожащими пальцами пытаясь расстегнуть пуговицу на джинсах. Видя его нетерпение, Инна улыбнулась и жарко зашептала ему в ухо, чтобы он не спешил, что у них вся ночь впереди, и что она от него никуда-никуда не убежит…

Он сразу же ей поверил, и успокоился, и поумерил свой пыл, и даже стал слушаться ее желаний, начиная понимать, что слушаться и угождать женщине тоже приятно.

Они целовались и обнимались, и она гладила его плечи и ерошила ему волосы на затылке, чего он раньше терпеть не мог, а теперь по его спине бежали мурашки от ее ласки, и истома текла по позвоночнику, и он даже зарычал от удовольствия, но не грозно, как настоящий хозяин леса, а умильно и благодарно, совсем как прирученный медведь, получивший свое любимое лакомство. И когда у него уже не было сил сдерживать свое желание обладать ей, он стал настойчивей, и стянул с нее одежду, и она подчинилась, лишь сильнее сжала его в объятиях и впилась ногтями в его кожу…