Читать книгу Зло, 100% - Ноэль Веллингтон - Страница 2

НЕБО было серым. Это был тот оттенок серого, который все обычно воспринимают, как признак приближающегося дождя, особенно когда в воздухе пахнет влагой. Но даже такое небо было в сто раз лучше, чем искусственное освещение в Городе. Вот почему Са́́реф сидел на его крыше. Крыша Города простиралась на километры. Это была не обычная, ровная и плоская крыша, которую любой ожидал бы от строения. Город был одним громадным строением, но его построили не сразу, и одни его части были выше, чем другие, так что в крыше образовались возвышения и впадины, и на одном из возвышений Сареф и сидел. Это было его любимое возвышение, самое высокое на западной стороне. С этого возвышения Сарефу были видны простиравшиеся за Городом холмы, поросшие лесом с тех пор, как Город построили, и большинство выживших переселились в него. Сареф был одним из них и одновременно не был. Он презирал выживших, всех до последнего. Вот почему он сидел на крыше и смотрел на холмы.

В его кармане лежали пятьдесят жетонов – всё, что осталось от последней оплаты. Он принёс обычное доказательство сделанной работы: уши. Пять ушей, по десять жетонов за каждое, всего пятьдесят жетонов. Районный авторитет, Фо́кут, попытался обмануть Сарефа, и тому пришлось Фокута припугнуть. Разговор закончился мирно, но Сареф слишком хорошо знал население Города, чтобы надеяться, что счета были улажены. Он знал, что авторитет затаит злобу, и предпочёл скрыться с глаз долой, на некоторое время, пока или кто-то не устранил бы авторитета, или у него не появились бы проблемы, большие, чем размолвка из-за каких-то нескольких дюжин жетонов.

Ветер продолжал гнать тучи на северо-восток. Шло время, и сплошная серая масса, которая закрывала небо, начала разбиваться на отдельные тучи, а потом среди них даже начало просвечивать голубое небо. Теперь Сарефу стало видно, что их вершины были не серыми, а белыми. Приятная перемена. Голубое небо и белые верхушки облаков сами по себе не могли подарить ему улыбки, но они, по крайней мере, не угнетали его. Он посмотрел на небо и прищурился от его света. Хотя он и проворчал про себя, что от серых сумерек щуриться не приходилось, на самом деле свет его не раздражал. Как раз наоборот. Он перевёл взгляд на земли за Городом. В это время юго-западный ветер уносил облака вдаль, и ему стали чётко видны пятна света и тени, плывущие по вершинам деревьев, подчёркивая тёмные хвойные и светлые лиственные участки. Когда-то там были поля и города, но не теперь. Сначала города постепенно опустели. Потом ветер принёс семена и хвойных, и лиственных деревьев, и они проросли. Лиственные деревца поначалу опередили хвойные, разрушили дороги и дома и похоронили города. Потом тот же самый ветер продолжил приносить больше хвойных семян, и медленные, но крепкие хвойные деревья мало-помалу догнали лиственные и взяли верх везде, где для них было достаточно влаги. Ещё одна война, но медленная и скрытная. Война такая медленная, что ни у кого не было достаточно внимания, чтобы заметить её. У Сарефа было.

Ничто вообще не прерывало тёмно-зелёное одеяло, покрывавшее земли за Городом. Там не было ни дымов, ни крыш, ни антенных вышек – вообще ничего, за что мог бы зацепиться глаз. Те, кто предпочли остаться за пределами Города и те, кого в Город не допустили или были из него изгнаны, жили в приземистых хижинах и избушках, тут и там, возделывая свои участки земли вручную, лопатами и мотыгами. Это если предположить, что там вообще кто-то остался. Конечно, остались, раз каждый в Городе знал, что мародёры всё ещё бродят по этим землям. Их барыги иногда провозили в Город контрабандную еду и товары. А это значило, что за пределами Города всё ещё оставались многие, кого можно было грабить.

Патрульный беспилотник разбежался по взлётно-посадочной полосе в километре и начал подниматься к своей рабочей высоте, чтобы облететь полуторакилометровую зону безопасности вокруг Города. Сареф уничижительно ухмыльнулся. Беспилотники использовали тепловидение, а караваны мародёров ограждались от него самодельными костюмами, которые они носили, словно ходячие хижины. Всё было погнуто в Городе: и его жители, и его окружение.

Сареф осмотрел окрестности и снова ухмыльнулся. У него появилась мысль. Он уйдёт туда и всё переждёт. По крайней мере, хоть один поселенец примет его на время, раз он может добыть еды, заплатить, или прогнать мародёров. Пища за пределами Города была лучше, чем в нём, поскольку выращивали её под Солнцем, а не при искусственным освещении. Сареф никогда не откладывал дело в долгий ящик. Раз он принял решение, то он встал и направился через поросль к люку, который он знал и поддерживал в рабочем состоянии, как раз на такой случай, когда ему могло понадобиться убраться из Города, не проходя через пропускные пункты. Он приподнял крышку и просунул внутрь шахты ствол оружия. Там никого не было. Сареф отправил вниз свой беспилотник, и как только тот всё осмотрел и вернулся, он спустился по лестнице. За дверью на чердак квартала, однако, он приметил погнутую фигуру одного из младших подручных Фокута.

– Эй, головорез, притормози на перетёр, – громко и хрипло прошептал он.

– Перетирай на здоровье, но не думай, что можешь меня задержать, – ответил Сареф, даже не замедляясь.

Бесполезный подонок хромал позади него, пытаясь не отставать, и продолжал шептать на городском жаргоне.

– У бугра для тебя новая работа…

– По правде говоря, у него новая головная боль.

– Можешь окрестить её головной болью, но бугор зовёт её работой.

– Он не один такой, с работами. Меня уже наняли. Когда освобожусь, то послушаю.

– Бугор ждать не станет, головорез! Он другого наймёт.

– Вот и чудненько. Ни у одного из нас нет головной боли.

– Но бугор хочет, чтобы ты, головорез, сделал его работу!

– Это его головная боль.

– Ой, головорез, не выпендривайся! Босс заплатит сполна.

– Так в чём заморочка?

– Кое-какие головорезы вкатились на квартал и сделали шуму.

Это было всё, что Сарефу было нужно. Он встал как вкопанный и повернулся кругом, преграждая дорогу бесполезному подонку. Он выдержал паузу, взвешивая каждое слово: «Бугру ничего сейчас не светит. Я временно занят. Он может обо мне забыть. Пойдёшь за мной, обезьяна, получишь в торец».

За этим он ступил через дверь, возле которой стоял, и запер её с другой стороны. Подручный авторитета дохромал до двери и шлёпнул ладонями по стеклу в нём, но это было бесполезно. Сареф стоял на лестничной клетке. Она когда-то была лифтовой шахтой, пока лифты ещё ходили, но с тех пор кабели были обрезаны и переплавлены, а к стенам приварены лестницы. Длинная прогулка вниз ожидала Сарефа. Он поспешил туда, больше это не откладывая. Его шаги по стальным ступенькам загремели в шахте, но в ней больше не было никого, кто бы мог их услышать. Он многократно поднимался и спускался по этим ступенькам, пока работал на многих работах, но его голова всегда начинала кружиться после десяти этажей или около того. Этот раз ничем не отличался. Он знал это и остановился до того, как это случилось бы.

Наконец, ниже уровня земли, в подвальном этаже, где находились входные тоннели, Сареф встретился лицом к лицу с патрулём из двух стражников. Он знал их с тех далёких дней, когда сам служил в страже. Они тоже его знали.

– Направляешься наружу, Сареф? – спросил один из них.

– Не то слово, Мако́рн. Наружу и на природу, – ответил Сареф.

– Вот это весь Сареф: излучает оптимизм! – усмехнулся Макорн.

– Он знает, что делает, – спокойно ответил своему развесёлому партнёру другой стражник, Де́йкаст.

– Ну ладно, проходи, мы тебя не собираемся задерживать, – опять усмехнулся Макорн. – Просто обещай, что поставишь нам выпить, когда вернёшься. Лады?

Он сам отпер бронированную дверь и махнул Сарефу проходить. Тот ступил за дверь, и она сразу же закрылась за ним, со стуком и скрежетом. Теперь Сареф был за Городом. Ему оставалось лишь выйти из тоннеля и пересечь узкую полосу земли, усыпанную бетонным мусором, оставшимся от разрушения зданий, которые существовали до Города. Его шаги проскрипели по мусору за те несколько минут, которые у него заняло пересечь руины, а затем они притихли на зелёной траве, прежде чем стать беззвучными на ковре из мха, покрытого опавшими сосновыми иглами. Он ни разу не обернулся, чтобы взглянуть бетонные стены Города, поросшие мхом, потрескавшиеся и не раз отремонтированные. Город его нисколечко не волновал.

Воздух пах жизнью, и Сареф вдохнул его полной грудью. Он, как и двое стражей, которые выпустили его из Города несколькими минутами раньше, были Прямыми. В отличие от погнутых новых поколений, рождённых после войны, Прямые были старше. Некоторые были настолько старыми, что помнили времена, когда в Городе не было нужды. Тогда люди жили повсюду. Города тогда были другими. Они простирались далеко под настоящим небом, застроенные домами и многоэтажками. Но во время войны были применены химическое и биологическое оружие, и многие заболели. Большинство умерло, но некоторые выжили.

Когда война закончилась, родилось новое поколение. Оно было погнутое, его кровь была жидкая, а солнечный свет жёг его кожу и глаза. Тогда Прямые построили Город, где машины повышали содержание кислорода в воздухе, а специальные светильники давали слабый свет круглосуточно. Сареф был одним из тех, кто пережили войну и избежали воздействия и химии и микробов. Поначалу он работал на строительстве Города. Потом он работал над поддержанием в нём безопасности. Потом его всё это достало, и он уволился. Души таких людей, как Макорн и Дэйкаст, окаменели, и они остались на посту, но у него она не была такой онемевшей, или он, по крайней мере, так сказал себе, и никогда больше не поднимал этой темы.

Тяжёлый рюкзак за спиной Сарефа был полон вещей, которые он сам создал, изготовил, нашёл, а иногда купил. Это были еда, первая помощь, патроны, оружие, ловушки и навигационные приборы. Но у него также был маленький альбом фотографий. Это были настоящие фотографии, распечатанные на пластиковых страницах профессиональным печатником. Никто уже давно так не делал, но у Сарефа была любовь к настоящим вещам. Оказавшись в нескольких километрах за пределами Города, он нашёл место, где никто не смог бы к нему незаметно подкрасться, и присел отдохнуть.

Наушники в его шлеме усиливали слабые звуки вокруг него. Он слышал пение птиц, стук дятлов и жужжание насекомых. Отдохнув десять-пятнадцать минут, он сунул руку в карман в рюкзаке и достал альбом. Он был размером десять на пятнадцать сантиметров и полтора сантиметра толщиной. Сареф открыл его, пролистал страницы, и снова убрал. Потом он достал навигационный планшет и поразмыслил, куда идти. Он знал нескольких поселенцев в округе и решил посетить их и посмотреть, всё ли ещё они там жили, или их погубили мародёры. Он взглянул на карту. Одна пометка находилась меньше чем в тридцати километрах, в долине, которая была хорошо защищена от холодных ветров зимой и подставлена тёплому солнечному свету весной, летом и осенью. Он знал самый быстрый путь туда и направился в сторону старой дороги, которая раньше вела наружу из довоенного города.

Сверх тридцати лет после войны деревья ни на секунду не останавливали свою разрушительную работу над всем, сделанным руками человека. Дорога не была исключением. Корни деревьев вросли под её покрытие и взломали его. Ветер принёс семена трав, и они проросли в каждой трещине, раскалывая и расталкивая обломки ещё дальше. Деревья и трава работали рука об руку, пока деревья не выросли выше, не убили траву и не поглотили её останки.

– Деревья всегда побеждают, – думал Сареф. – Они медленно, но верно убивают всё на своём пути, если оно не убьёт их первым. Мы – лишь мотыльки для деревьев. Мы порхаем и отмираем, а они стоят и не обращают на нас никакого внимания. Упорно, они доверяют свои семена ветру, земле и воде и никогда не останавливаются, пока не умрут. В конце концов, не останется никого из нас, и лишь деревья будут стоять. Потом они поглотят каждый грамм питательных веществ, доступных им, и умрут. И лишь ветер, вода, песок и скалы останутся на планете. Жизнь останется лишь в океане. Таким путём, как идут дела, этот момент уже не так далеко. Слишком много деревьев против нас.

Он говорил сам с собой, пока шёл. Он был не в духе последнее время. Ему не нравилось, как обстояли дела в Городе, но возможности изменить это у него не было. Один, как бы силён он ни был, не может бросить вызов всему миру.

– Человеческой природе свойственно уставать и сдаваться, – думал он. – Остальной мир не человек. Сами они по отдельности люди, но только не толпа. Толпа – это машина с человеческим разумом. Она никогда не спит. Она никогда не устаёт. Она никогда не отдыхает. Она всегда работает против одного. Люди, жившие до Города, до войны, не понимали этого, или некоторые понимали, но молчали об этом, чтобы достигать собственных целей.

Затем он как бы проснулся и заворчал на самого себя, напоминая себе не погружаться глубоко в мысли, раз он был в дикой местности, где рыскали банды мародёров. Он мог бросить вызов любой такой банде и расправиться с ними, не напрягаясь, но это бы значило, что ему пришлось бы вернуться в Город за припасами. Этого ему не хотелось. Заглушив свои мысли, он направился вперёд, через довоенные пригороды, от которых ныне оставались лишь ряды квадратных ям в земле, заполненных водой. Он помнил леса своей юности, по которым можно было ходить по прямой, если на пути не встречались скала или овраг. Здесь же нужно было держаться между рядами ям и следить, чтобы не провалится в них или в трещины в руинах. Он знавал тех, кто сломали себе ноги таким образом и погибли или были захвачены в рабство мародёрами. Он выручал кое-кого из них, но всегда слишком поздно. Покалеченные, подвергнутые пыткам, изнасилованные, почти все сходили с ума и никогда не поправились.

Пройдя несколько часов, он, наконец, ступил на бывшее шоссе, которое теперь выглядело скорее, как заросшая просека в лесу. Следовать ему было опасно, поскольку мародёры ожидали путников, а также устраивали привалы в лесу вдоль шоссе. Сареф не опасался их. Он был в таком плохом настроении, что скорее вступил бы с ними в схватку и перебил бы ещё одну банду. Ему лишь не хотелось терять на это времени. Вопреки своим разумным соображениям, он всё же решил рискнуть и следовать дороге.

Спустя восемь часов, он подошёл к месту, где пора было сворачивать к дому фермера Кру́да. Он не приходил туда четыре или пять лет, около того. Круд не был приятным собеседником, но он был достойным человеком. Сареф прогонял мародёров, а жена Круда Хе́льви готовила ему обед из курицы. Они сидели за столом вместе с Крудом, его женой и их двумя сыновьями, Бра́угом и То́йром, и ели из одного горшка. Никто особо не разговаривал, и Сареф уходил, обещая вернуться через несколько лет. В этот раз он задержался слишком надолго. Когда он был недалеко от фермы, беспилотник сообщил об отсутствии тепловых пятен и движения.

– Что, даже ни козы? – подумал Сареф. – Нехорошо.

Беспилотник облетел ферму, построенную из старых обломков, с решётками из арматуры на окнах и под крышей из гофрированной стали. Потом он облетел бревенчатый сарай и участок земли, который раньше был огородом. Всё заросло бурьяном, и ни живой души не было в виду. По крайней мере, здесь было безопасно, и Сареф вышел из-под сени леса на поле. Приближаясь к дому, он увидел, что дверь сорвана с петель и валяется на земле у входа. В её досках была пробита брешь, а со внутренней стороны оставлены глубокие царапины. Беспилотник не нашёл никаких ловушек, и Сареф вошёл. Мыши разбежались по углам, пища.

Единственная комната с плитой, обеденным столом, мельницей и верстаком – единственным, чем владели обитатели, была тёмной. Сареф постоял в дверном проёме некоторое время. Он дал глазам привыкнуть к темноте, а затем увидел два черепа среди груды костей. Он подошёл ближе.

Останки лежали у основания двух столбов, которые подпирали балки перекрытия посреди комнаты. Он взглянул на столбы, и сразу стало ясно, откуда взялись кости. Бывшие тела были много лет назад привязаны к столбам за запястья и щиколотки. Они оставались привязанными, пока плоть и сухожилия не истлели. Тогда кости упали вниз.

– Кости прямые, так что они Круда и Хельви, – подумал он. – Но где же дети?

Он осмотрел столбы. Их нижняя часть, от полуметра до метра, была обуглена. Фермеров пытали, прежде чем они умерли или были убиты. Они знали, что такой день когда-нибудь наступил бы. Круд говорил об их неизбежной мучительной смерти очень спокойно, когда Сареф оставался на его ферме. Сареф знал, что ничего нельзя было поделать. Круд и Хельви никогда бы не покинули свою землю, чтобы перебраться в Город. Но судьба их детей не давала покоя даже его высохшей и затвердевшей совести.

– Сколько лет назад? – подумал он. – Судя по виду костей, это случилось почти сразу после моего последнего ухода. Могло быть хоть на следующий день. Почему мародёры захотели убить их? Почему просто не забрать урожай? Вероятно, Круд дал им бой, упрямый осёл, а Хельви, верная выше всякой меры, сражалась бок о бок с ним.

Сареф сбросил крючок со ставен и толкнул их наружу. Дневной свет заполнил комнату, подсвечивая пыльные столбы в воздухе. Он осмотрелся. Всё ценное, которое можно было забрать, было унесено. В комнате оставалась лишь тяжёлая мебель. Снаружи закудахтала курица, и Сареф выглянул в окно. И в самом деле, курица копошилась возле сарая, который, как он убедился, только что был пуст. Она, должно быть, пряталась где-то поблизости, в лесу. Как заворожённый, Сареф смотрел, как курица копает и клюёт, гадая, как она смогла выжить все эти годы. А потом он понял, что у него во рту выделяется слюна от воспоминаний о курином супе с картошкой, который Хельви готовила, когда он приходил к ним на ферму. Он прищурился и встряхнул головой, чтобы прогнать воспоминания, от которых не могло быть ничего хорошего. Пора было уходить. Он снова вытащил свой навигатор и записал ситуацию на метке. Следующая метка появилась километрах в пятнадцати. Отправляться в путь в тот же день было уже поздновато, и Сареф расставил вокруг дома ловушки. Когда его укрытие стало безопасным, он лёг спать на голые доски кровати, на которой раньше спали Круд и Хельви.

Никто и ничто не побеспокоили Сарефа за ночь. Он спал и видел сны о прошлом, о том, что знал как нормальную жизнь, и о том, как она разлетелась на куски, когда разразилась война. Он никогда не видел снов о временах после войны. Возможно, он не считал это продолжающееся существование жизнью. Последним, что он видел в своих снах, были конвои военных грузовиков на шоссе. Они пытались законсервировать атомные электростанции и те химзаводы, на которых присутствовали токсичные продукты, пока у них было достаточно людей. Потом слишком многие умерли, и план был забыт. Для Сарефа, сон был всё равно, что просмотр исторических фильмов. Они все резко заканчивались на дате тридцать лет назад. Он проснулся, проверил состояние ловушек, собрал их и покинул ферму в направлении следующей пометки.

В этот раз путь Сарефа пролегал почти исключительно через лес. Другие выбрали бы длинный маршрут, вокруг скалистого обрыва, над которым жила семья Ле́йды. В отличие от других, Сареф ценил время выше, чем усилия. Он подошёл к обрыву и взобрался на него в одном удобном месте, которое нашёл далеко в прошлом. Через три с лишним часа он вышел из леса на кукурузную делянку. Спустя несколько секунд, его беспилотник нашёл тепловые изображения, и Сареф обратился к фермерам. Лейда и Ма́рси окучивали картофельную делянку. Их дочь, Бе́йш, вывозила навоз из сарая. Увидев их, Сареф улыбнулся. Узнав цвета на его шлеме и одежде, Лейда тоже улыбнулся. Он и Марси вложили в ножны тесаки, которые вытащили, видя, как кто-то приближается, и снова подобрали мотыги.

– Давно не виделись, Сареф, – сказал Лейда. – Какая нелёгкая принесла?

– Обычное дело, – ответил он. – Избегаю бед и жду, пока страсти улягутся.

– Останешься или бродяжничать станешь?

– Могу и остаться, если не надоел ещё.

– Если обещаешь не петь, то оставайся, – усмехнулся Лейда.

– Прекрати это! – рассердилась Марси. – Просто клади ношу в доме, Сареф. Ты знаешь, что и как.

Сареф кивнул и пошёл к хижине. Когда он поравнялся с сараем, Бейш поздоровалась с ним, и он остановился, чтобы обменяться с ней несколькими словами. Бейш тоже была Прямой. Это позволило Лейде и Марси оставаться вдали от Города.

– Как тебе жилось? – спросил он.

– Выжила, – ответила она. – Мародёры приходили несколько раз, забирали наш урожай, а потом пришли ещё, чтобы проверить, не спрятали ли мы больше, чем надо, чтобы выжить. Отец каждый раз надувал в уши этим покорёженным.

Спокойный фатализм девушки Сарефу было трудно выдерживать. Когда бы он ни говорил с ней, её мрачное принятие послевоенного образа жизни вызывало у него холодную дрожь. По его понятиям, она была слишком молода, чтобы иметь столько цинизма.

– Кого-нибудь поранили? – спросил он.

Она посмотрела на него своим единственным взглядом равнодушной обыденности.

– Побили отца раз или два, а маму порезали алебардами, – ответила она.

Сареф не мог найти слов, чтобы утешить Бейш. Он даже не захотел упрекнуть её за городской жаргон, как сделал бы в предыдущие визиты. Она жила здесь, в глуши, всю её жизнь. Она видела, как её родители выращивают кукурузу, картофель, овёс, подсолнухи и овощи, и тоже работала до кровавых мозолей, с тех пор, как научилась ходить. Мир нельзя согнуть под себя. Мир тебя согнёт. Они втроём изгибались и подстраивались под мир, в котором банды погнутых мародёров считали всё, принадлежавшее поселенцам, своим и брали столько, сколько хотели, включая самих поселенцев.

Размышляя о семье Лейды, Сареф зашёл внутрь. Как большинство поселенцев, они втроём жили в одной комнате со всеми своими пожитками. Он снял груз с плеч, оставив лишь оружие.

– Почему я подумал, что их трое? – подумал он. – Когда-то их было семеро.

Когда второй дочери Лейды, Фе́йд, было двенадцать, они пошли в лес, собирать грибы и ягоды. Они были меньше, чем в километре от дома, и лишь в десятке метров друг от друга, когда у Фейд начались месячные. Это было впервые, и она собирала ягоды, не зная об этом. Но об этом знал медведь. Он был рядом, по ветру, и учуял её. Медведь набросился на Фейд и убил её моментально. Лейда сражался с медведем одним своим копьём и прогнал его. А потом он нёс Фейд домой, преследуемый медведем. Лейде пришлось сражаться со зверем весь путь домой. В тот день у него появилась первая седина, и у Марси тоже.

Через несколько спокойных лет, пришла другая беда. Волки обычно не подходят близко к фермам. В лесу им достаточно еды. Но одной зимой одинокий, больной волк рыскал вокруг фермы Лейды и ждал. Семилетний сын Лейды, Ма́ут, услышал, как кудахчет курица в сарае, и Марси попросила его сбегать и принести яйцо. В следующую минуту, она услышала его крики. Когда Лейда и Марси выбежали наружу, они увидели волка, утаскивающего Маута за плечо. Они отогнали волка своими тесаками, но было слишком поздно.

Спустя несколько лет, пришла банда мародёров. Они забрали урожай, запугали фермеров и ушли, не слишком навредив. Но они принесли дифтерию, и второй, и третий сыновья Лейды умерли за несколько недель. Четыре надгробия стояли на небольшой поляне позади хижины. Сареф был в Городе, когда прослышал про Фейд. Кто-то пересказал ему слух о том, что медведь убил ребёнка поселенцев. Он был сильно занят тем, что не мог оставить, и лишь через три месяца он вышел наружу, разузнал больше и пришёл на ферму к Лейде. Сареф никогда не забудет ту ночь. Лейда, тихий и сильный человек, рассказывал ему историю, сжав кулаки и челюсти. Марси сидела, спрятав лицо в ладонях, даже не дыша. Бейш просто спряталась за занавеской в алькове, где они спали. Поутру Сареф сходил до обрыва и принёс оттуда блок плитняка. Он высек из него надгробие и вырезал на нём имя Фейд. Позже Лейда сам сделал остальные три.

Поселенцы сами выбирали свои судьбы. Никто не заставлял их жить в глуши. Они не хотели иметь ничего общего с Городом и его погнутым населением. Вот почему они платили цену. Сареф был не в силах ничего изменить и не очень-то хотел. Он жил своей жизнью. Одни считали его святым, а другие чудовищем. Навязывать свои идеалы другим было не в его привычках. Он вышел наружу и позвал Бейш, чтобы сказать ей, что идёт охотиться. Она кивнула в подтверждение и вернулась к своим трудам.

С фермы Лейды был лишь один выход, через который Сареф до этого пришёл. Хитроумный, каким только можно быть, Лейда всю свою жизнь сажал колючие деревья и кустарники вокруг своей земли. Любые гости, хорошие или плохие, должны были проходить по узкому проходу, чтобы попасть туда, или рвать свою одежду через колючую чащу. Когда Сареф вернулся через час, неся толстую олениху, это вызвало улыбку у Бейш. Он повесил тушу под навесом у сарая и присел отдохнуть. К этому времени она уже закончила свою работу и пошла к ручью, который протекал через дальний угол поля. Она принесла бадью воды и вылила её в котёл на плите, чтобы вскипятить. Потом она вернулась и села рядом с Сарефом.

– Насколько плохо они поранили Марси? – спросил он.

– У неё осталась пара шрамов на шее, – пожала плечами Бейш. – Они прижали её к земле своими алебардами, пока били отца.

– Могло быть и хуже.

– Я знаю.

Лейда и Марси показались между делянками картофеля и кукурузы. Было пора готовить ужин и ложиться спать. Марси строго взглянула на Бейш, но та не пошевелилась. Лейда проворчал, проходя мимо неё в сарай, но Бейш сидела, как статуя.

– Что это ты расселась, словно принцесса? – проворчал он, когда он и его жена оставили мотыги в сарае и вышли.

– Сареф только что оленя принёс, вот почему, – огрызнулась Бейш.

Лейда сначала нахмурился, но потом просветлел, увидев тушу, висящую под навесом. У них было достаточно еды на несколько недель. Когда позже все сидели вокруг стола, Сареф осторожно спросил Лейду про Круда и Хельви.

– Поселенцы потрясены их судьбой, – ответил Лейда. – Все напуганы с тех самых времён.

– Так что произошло?

– Среди мародёров что-то происходит уже давно. Они временами становятся безумными. А когда они безумны, они творят ужасные дела. Круд завёл разговоры среди поселенцев о том, что надо съехаться вместе и построить город, чтобы защищаться. Мародёры прознали об этом и заставили его замолчать.

– А детей они забрали?

– Никто толком не знает.

За четыре или пять лет, около того, никто не сходил на ферму Круда, чтобы проведать их семью. Это нисколько не удивило Сарефа. Каждый поселенец должен был заботиться о своей семье в первую очередь, а уйти, даже на день, означало, что может случиться беда.

– Я пришёл прямо с фермы Круда, – сказал Сареф. – Я нашёл лишь кости Круда и Хельви у обгоревших столбов в их хижине и сорняки на полях.

Стук ложек по горшку с супом прекратился. Единственным звуком оставался треск кузнечиков снаружи. Все вокруг стола упорно старались смотреть прямо перед собой.

– Пожалуй, в задумке Круда что-то было, в конце концов, – выпалила Бейш, спустя несколько секунд.

– Город – это помойка, но он работает, и как погнутые, так и Прямые люди выживают в нём, – сказал Сареф. – Почему бы Прямым поселенцам не съехаться вместе и не построить город? Вы смогли бы применить разделение труда. Это создало бы прибавочный продукт и запасы. Они смогли бы оплачивать стражников и городового. Если бы они несли стражу и защищали, то мародёры умерли бы голодной смертью.

– Может это сработает, а может, и нет, – вздохнул Лейда. – По крайней мере, здесь у нас есть поля. Нельзя переехать вместе с полями! Столько работы по валке леса, выкорчёвыванию пней, вскапыванию, и всё будет впустую, покинуто! Повезёт тем, кто живут там, где будет город.

Жадность и зависть, всегда эти две человеческие черты, в этом порядке, правили умами всех. Сарефа тошнило от них, но ему было легко испытывать отвращение. Для фермера было почти невозможно покинуть усилия всей жизни. Это был замкнутый круг, который было крайне трудно разорвать. Сареф прожил последние тридцать лет, убедив себя в том, что он никому не был нянькой, но с каждым годом становилось всё труднее продолжать придерживаться этого принципа.

– Разделение труда гораздо эффективнее, чем быть мастером на все руки и выполнять все работы каждый день, – насколько возможно мягко и убедительно гнул своё Сареф. – Скажем, ты отлично возделываешь поля, Марси отлично доит молоко, а Бейш прекрасная повариха. Каждый сможет сосредоточиться на своём деле. Это высвободит время для каждого, чтобы делать то, что они умеют лучше всего, потому что возникнет специализация. Как только образуется группа, живущая по соседству, один проявит способность прясть и ткать. Кто-нибудь ещё будет хорошим охотником. А затем кто-то другой окажется хорошим строителем. Просто потому, что ты сможешь посидеть с детьми соседа в свободный момент, обе семьи смогут продвинуться дальше, чем в одиночку. Поначалу это будет лишь ненамного, но чем больше специализации, тем лучше все станут делать свои дела. Они также смогут посвящать им больше времени, и однажды жизнь начнёт возвращаться в нормальное русло.

Сареф не ожидал, что эта идея укоренится скоро. Он хотел посеять её семена в умах Лейды и Марси. Фермеры подолгу обдумывают идеи. Они не такие, как городские, которые бросаются на каждую новую вещь, которая появляется перед их глазами. Фермеры обдумывают и рассматривают вещи с разных углов, прежде чем придти к заключениям. Ожидать от них, что они сразу пожмут руки и снимутся с места, было бы смешно.

– Я уже даже больше не верю своим воспоминаниям о нормальной жизни, – пробормотала Марси. – Каждый раз, когда я задумываюсь о прошлом, я вижу лишь одну картину. Это – грузовичок мороженщика, который приезжал по вечерам и играл свою музыку.

– Ты тогда была маленькой и мало помнишь, – сказал Сареф. – Я помню намного больше. Я помню всё. Я просто особо не говорю об этом, потому что не хочу делать больно таким, как ты.

– Становится поздно, – сказал Лейда. – Надо прибрать и ложиться спать. Ты будешь здесь спать?

– Нет, я переночую в сарае, на сене, – ответил Сареф. – Нужно оленя охранять, пока мы его завтра не разделаем. У тебя же есть соль, не так ли?

– Благослови бог твою душу, – ответила Марси. – Да, у нас есть мешок.

– Не бери в голову, – Сареф покачал головой. – Просто сделайте мне одолжение и выживите!

Он взял то из рюкзака, что было нужно для ночлега, и направился наружу и в сарай. Козы Лэйды ели сено и то и дело блеяли на Сарефа. Он развернул походную постель на сене, вышел на улицу и расставил ловушки вокруг сарая. Бейш вышла, чтобы вынести помои, и они пожелали друг дружке спокойной ночи. Она задержалась в дверях и проводила его взглядом, когда он вернулся в сарай, чтобы лечь спать. Вскоре козы успокоились, и как только наступили сумерки, его начало клонить в сон.

Через час настойчивый гудок в наушниках разбудил Сарефа. Он сел и взглянул на экран системы безопасности. Ближайшая к дому ловушка зафиксировала движение. Кто-то медленно шёл от дома к сараю. Сареф ждал, подняв оружие. Неизвестный приоткрыл дверь сарая, и тонкая фигура проскользнула в просвет. Затем дверь снова закрылась. Тихие шаги приблизились к Сарефу. Это была Бейш. Она нащупала руками, где он был, и забралась к нему под одеяло. Он опустил оружие и тоже лёг.

– Тебе одиноко? – прошептал он.

Она пододвинулась к нему и попыталась положить голову ему на плечо.

– Да, – ответила она. – Ты когда-нибудь снимаешь свою броню?

– Никогда за пределами Города.

– Она такая твёрдая. Кажется, будто лежишь на поленнице.

– Погоди, – ответил он, снова присев.

Он взял свёрнутую куртку, которую носил поверх брони, раскатал её, сложил втрое, лёг и положил её поверх пластин брони.

– Вот так, – сказал он. – Ложись на неё щекой.

Она прижалась к нему, и он натянул одеяло на них обоих.

– Каково это, девушке быть с мужчиной? – спросила она.

– А ты разве не знаешь? – он приподнял брови. – Я думал, что девушки на ферме должны знать.

– Я не знаю, – просто ответила она.

Сареф взял её ладонь в свою и некоторое время водил ей по её телу, объясняя, как работают половые органы, размножение и вскармливание.

– Вот что тебе следует запомнить на всю жизнь, – завершил он. – Никогда не давай никому трогать тебя там руками, не мытыми горячей водой с мылом. Очень легко подхватить мочевую инфекцию, а раз она у тебя была, она будет возвращаться каждый раз от таких простых явлений, как сидение на холодной поверхности или простуда от промокшей одежды в холодный дождь и ветер. Мочевая инфекция жжёт, как угли, и ты чувствуешь себя слабой, как новорожденный телёнок.

Бейш слушала молча, а когда он договорил, вздохнула.

– Я бы хотела ребёнка от тебя, – мечтательно прошептала она.

– Ты только что узнала, как рождаются дети, – возразил он. – Но ты ещё представления не имеешь, как это – выращивать детей. Я – перекати-поле, бродяга. Выращивать детей без отца – это не то, на что девушка должна быть согласна. Я видел, как ты выросла. Я знаю, что у тебя ум твоего отца и терпение матери. Будь терпелива и жди подходящего мужчину. Я – не он.

– И где эти мужчины? – прошептала она. – Ты сказал, что детей Круда забрали. Они были единственные два молодых парня во всей округе.

– Я не вернусь в Город до тех пор, пока не выясню, что произошло, – ответил он. – Если погнутые мародёры убили Круда и Хельви и забрали их детей, то рано или поздно я всё узнаю.

– Их уже может не быть в живых, – поджала она губы. – Но я-то живая!

– Ты будешь ненавидеть меня до конца моей жизни, но я к тебе не притронусь, – ответил он. – Мне уже поздно иметь детей, но если я когда-нибудь стану отцом, то они вырастут в настоящей семье, не в моё отсутствие.

Бейш полежала некоторое время молча, а потом в темноте нашла его лицо пальцами и нежно погладила его брови, нос, щёки и подбородок. Потом она приподнялась, поднесла своё лицо к его лицу и поцеловала.

– Я не буду ненавидеть тебя, Сареф, – сказала она. – Это было бы несправедливо.

– Спокойной ночи, Бейш, – твёрдо сказал он.

Она ушла так же тихо, как и пришла.

Поутру Лейда и Сареф разделали оленя, а Марси с Бейш натёрли мясо солью и уложили в бочку. Когда всё было сделано, и они угостили Сарефа запечённой олениной, он попрощался и ушёл. На его карте всё ещё оставались несколько флажков, но он просто ушёл, так и не решив, куда ему идти. Ему не хотелось уходить, особенно после того, как он принёс этой семье столько еды, но он чувствовал, что остаться было бы не самым разумным поступком. Он шёл по лесам и раздумывал о следующем пункте назначения. Его практическая сторона взяла верх и направила его на запад, где он знал больше поселенцев, чем в восточной стороне.

– Я никогда не забирался далеко на север, – пробормотал он, направляясь к северному обрыву плато. – Вероятно, это предоставляет мне возможность исследовать то направление. Ушёл я надолго, и чем дальше от Города, тем лучше.

Полностью заряженный беспилотник летал кругами впереди, и Сареф мог себе позволить углубиться в свои мысли, не нуждаясь во всматривании в каждый пень или травинку. Теперь, когда он был за Городом, мелочные дела его обитателей на какое-то время потеряли значение. Иные мысли, чем о слежке за враждующими бандами или о преследовании неплательщиков долгов, теснились в его голове. Он думал о том, что Лейда сказал ему про план Круда. План объединить поселенцев в городе был храбрым, утопичным и опасным в одно и то же время. Лейда уже выразил неохоту поселенцев следовать ему. Скорая расправа мародёров громко говорила об их возмущении. А ведь ещё была невероятно сложная организация всего предприятия! Сареф хорошо знал Круда с тех пор, когда закончилась война. Круд терпеть не мог изменений. Если он начал ходить по соседям и говорить с ними, то, скорее всего, ему до смерти надоели тяготы жизни в глуши, которые испытывали все. От последней мысли Сарефу стало стыдно. Он даже задержался и присел отдохнуть, хотя несколько часов похода по лесу и не могли его утомить.

– Ты не в ответе за их смерть, – сказал он себе. – Ты не обещал никому и ничего. Они не полагались на тебя. Каждый выбрал собственный путь.

Бестелесный голос, который жил в голове Сарефа, прямо позади левого уха, пробормотал какие-то возражения против его соображений.

– Ты сильный, знающий и изворотливый, а ещё у тебя есть репутация, – прошептал голос. – Когда ты говоришь, люди прислушиваются. Когда ты делаешь, то люди или боятся, или восхищаются тобой. Ты мог бы изменить всё. Ты мог бы спасти Круда и его семью, если бы ты только был там.

– Я не могу быть везде, – ответил Сареф, не впечатлённый обвинениями совести. – Я даже не знаю, что происходит за пределами Города. В Городе есть стража. Люди, будь они погнутые или Прямые, которые живут нормальной жизнью, не испытывают страха внезапной гибели. Да, Город прогнил. Да, еда там по большей части мусор. Да, его правила гнут всех в повиновение общей цели: выжить. Но всё равно – это гораздо более безопасное место.

– Но не будь поселенцев, не осталось бы надежды, что жизнь когда-то вернётся в нормальное русло, – ответил голос. – Только у поселенцев рождаются Прямые дети. Каждый в Городе рано или поздно станет погнутым. Зараза распространяется медленно, но верно, накапливаясь в телах. Город никогда не должен был быть построен.

– Ну да, точно, – возразил Сареф. – Не будь Город построен, никто не пережил бы биологическое оружие. Только применение лекарств и тотальный контроль над симптомами помогли ограничить распространение болезни.

Устав от этого спора, который начинался каждый раз, когда Сареф оставался наедине с собой, он встряхнул головой, чтобы прогнать бестелесный голос, и встал, чтобы продолжить поход. Но в этот раз он решил резко изменить свои планы. Он собрался идти прямо на север, по старому шоссе, которое сначала привело бы его к озеру, а затем вокруг него, в незнакомую территорию. Он надеялся встретить новых поселенцев и узнать, как они живут.

– И новых мародёров тоже, скорее всего, повстречаешь, – напомнил ему бестелесный голос.

– Спасибо большое, – ответил Сареф. – Самое то, чего я не знал и хотел услышать прямо сейчас.

Проведя ночь в лесу, он возобновил поход и вскоре услышал гудок сигнализации от беспилотника в своих наушниках. Он взглянул на экран. Тепловые силуэты нескольких двуногих существ показались на карте, прямо впереди. Банда погнутых мародёров направлялась на север. Это было удовлетворительно, до тех пор, пока они не могли увидеть беспилотник. Сареф указал машине подняться выше. Теперь ему надо было сократить шаги и замедлить свою скорость. Погнутые не могли ходить быстро. Оставаясь достаточно далеко позади, он часто приседал, рассматривая их следы. Их было семеро, идущих налегке. Следы ещё двоих показывали, что они тащили тележки.

– Это должны быть двое носильщиков и семеро головорезов, – пробормотал он. – Эта банда мародёров направляется к поселению. Но почему так рано в начале лета? Ещё нет урожая, который можно было бы отобрать. Что происходит?

Через четыре часа беспилотник сообщил, что источники тепла остановились. Сареф приближался к их привалу. Ему стало любопытно увидеть, кого именно он преследовал. С расстояния в несколько сотен метров он разглядел их в оптику. В самом деле, он видел семерых погнутых в самодельной броне, вооружённых алебардами и тесаками, и ещё двоих с мешками за спиной, с тележками и без брони. Они сидели кружком и ели. Оставаясь под прикрытием поросли, Сареф отозвал беспилотник и ждал, жуя сушёный бекон, заедая гороховой пастой и попивая физиологический раствор с глюкозой и витаминами. Он продолжал поглядывать на мародёров, посмеиваясь от вида их брони, составленной из кусков покрышек, ржавых вёдер, пластиковых бочек, и кто знает, чего ещё. Это всё было сокровищами для мародёров, и они собирали каждый кусок из довоенного города, несмотря на накопившиеся в его почве, подвалах, метро и канализации яды и инфекцию.

– Удовлетворительно, – подумал он. – Эта банда приведёт меня прямо к следующим поселенцам, о которых мне ничего неизвестно. Сэкономят мне осмотр каждого квадратного километра глуши.

– Ага, иди прямо на вопли, – вмешался бестелесный голос.

– Я никому не нянька, – почти вслух огрызнулся Сареф. – А потом я прогоню мародёров, по меньшей мере, на год.

Мародёры делали то, что бы делал и он сам. Они искали протоптанные тропинки, свежие пни и запах дыма. Единственная разница была в том, что мародёры делали это, не переставая. Сареф делал это только тогда, когда исчезал из Города в глушь, чтобы избежать бед. Город был его домом, неважно насколько омерзительным или отталкивающим он был. Для мародёров домом была глушь. Их мелкие, погнутые мозги знали своё дело. Следовать за ними имело смысл, даже для Сарефа.

Мародёры поели, напились браги, оправились и отправились в путь. Сареф последовал за ними, стараясь обойти то место и не наступить в их испражнения. Он следил за ними до конца дня и остановился на ночлег на расстоянии от их лагеря. Ночь в лесу, под соснами и пихтами, была настолько расслабляющей, что он проспал допоздна. Когда он проснулся, мародёры уже ушли. Сареф лениво выругался и отравился продолжать преследование. Это была лёгкая задача, поскольку банда из семерых головорезов и двух носильщиков оставляла явные следы на земле. Беспилотник скоро нашёл их, и Сареф рассматривал преследование, как нечего делать. В самом деле, оно чувствовалось именно так. Он шёл вдоль бывшего шоссе, посреди бывших полей. Он уже давно оставил позади руины бывших пригородов с их безобразными ямами и всё ещё торчавшими кое-где из земли обрушившимися стенами. Густой кустарник стоял стеной вдоль бывшей дороги, но она всё ещё была хорошо различима. Помимо этого, караваны торговцев солью и банды мародёров протоптали вдоль неё тропы. Несколько раз, однако, мародёры оставляли позади соглядатая, и Сарефу приходилось останавливаться. Соглядатай ждал полчаса, а затем догонял банду, которая ждала на некотором расстоянии впереди, и все возобновляли свой путь. Пока всё казалось лёгким и простым.