Читать книгу Эротоманка. Все о любви - Ноэми Норд, Ноэми Норд - Страница 2
Высокая волна
Оглавление«Мы дети волн, мы дети слов…»
Мы дети волн, мы дети слов,
нас надышали, наговорили,
напели, в музыку погрузили,
и вынули из колыбели миров.
И с тех пор мы качаемся
в такт этот, в ритм,
на слова спешим, поцелуи,
сами волны свои создаем – говорим,
сами волны уже, сами – струи.
«Цель художника – уловить взгляд…»
Цель художника – уловить взгляд,
интонацию веры и страсти,
а потом – пусть велят, запрещают, казнят
все вселенские пытки и власти.
Это чудо – от нежного легкого «чуть»,
эти возгласы не умильны.
На коленях полмира: «Бис!», «Браво!» и «Будь!»
А другие полмира – бессильны.
Цунами
Моли – не моли, проси – не проси,
море слез – срез хрустальный вдыхаю,
до боли вдыхаю, до рези в груди,
замираю, не выдыхаю —
не дышу – не дышу – храню – последний миг —
последний раз – последний лед – волны и волны —
не дышу – не дышу – не дышу – только б ни крик,
ни рев – ни шторм – не в час, плачем полный.
Я и ты. И цунами.
Гляди! Там – гляди!
За мгновенье до черной смертельной волны,
что горой вознесется, как диво,
что сметет, унесет, навсегда разлучит:
– Посмотри, дорогой, как красиво!
«Искусство – тоннель сверхскоростной…»
Искусство – тоннель сверхскоростной
между временами:
вытянуть из прошлого
охапку с цветами
или снежинку на углях изобразить.
Или кусочек охры так изогнуть,
что искривится пространство,
вспять повернет время,
и девочка со скорбными глазами
младенчика протянет в каждый дом.
И на коленях все.
И мир спасен.
«Лунный лик расщепился в мазках…»
Лунный лик расщепился в мазках,
и краска с периодом полураспада
бежит, как черная автострада
по зарослям в соловьиных глазах.
И нету сил акварель эту смыть
с душ, с лиц, с ямочки подбородка,
полизать эту мочку, уши краской залить,
словно глину отмыть с самородка.
Сколько б ни было черного на лазури морской,
сколько б серого ни прикипело —
вдруг увидятся слезы на ладони мужской,
значит вовсе не в красках дело.
«Над тобой – голубая река…»
Над тобой – голубая река,
лапы лилий и водокрас,
три синхронных форели враз
изгибают на солнце бока.
И еще три, нагие, гибкие,
в белокурых волнах волос.
Как силен рук прозрачных разброс,
рассекающий заросли зыбкие!
Черной лодки, как туча, дно
и весла музыкальные капли,
да две тоненьких рыбки – сабли
сквозь твое, осминожье, пятно.
«Браво!», «Бис!» – унесут примадонну…»
«Браво!», «Бис!» – унесут примадонну
ураганной безумной волной.
О, любовь к танцу, музыке, стону!
Повторись, не спеши, постой!
Пусть все мы в сапогах и кроссовках —
неразрывны с желанием «Я!»
Я могу также звонко и ловко.
Я могу, и душа моя.
Нет пределов любви человечьей
стрункой тоненькой в рампах дрожать.
Повтори эти руки и плечи!
Повтори этот жест – не смолчать!
И летит в ураганном восторге,
в восхищенных влюбленных глазах.
И душа чья-то – пламя в реторте,
повторит каждый призрачный взмах.
«Ну зачем – почему – эта боль – этот взгляд…»
Ну зачем – почему – эта боль – этот взгляд,
эта кровь – эта адова мука —
этот пламенный страх – этот выпитый яд,
эхо вечного страшного стука.
Этот стук – этот стон – этот крик – этот вопль,
этот гвоздь – он в мозгу – он – навеки,
и дележ палача: «Забери это – твой».
Пекла реки и крови реки.
Этот стук – этот ритм – этот шаг – этот взмах,
эта черная наша судьбина —
эта бездна – обрыв, этот крест – этот крах —
это – плачет в ногах Магдолина.
