Читать книгу Эротоманка. Все о любви - Ноэми Норд, Ноэми Норд - Страница 4

*  * *

В дешевом борделе, где запах румяных старух,

где звонкие чибисы пучат глаза сквозь решетки,

там воздух закашленный духом прогнившим протух,

и талии томные ждут восхитительной плетки.

Кальян, как змею, приласкала хозяйки рука,

соль дыма напомнил звенящие дали,

где в узкой ладье умещалось солдат пол полка,

и сквозь пеньюар телеса до костей полыхали.

В дешевом борделе фонтаны бордо и шампань

забрызгали стены, шиньоны, подолы.

– Входи, морячок! Не грусти! Щедрым спонсором стань.

Здесь ждут тебя ласки и Китти, и Мэри и Олы.

Салаги! Вам женщин сегодня не хватит.

Всем кубриком к шлюхам спешим,

нас ждут папуаски, венгерки, славянки

и томных кальянов дым.

Вперед, кавалеры, дерзайте, хватайте

за талии пламенных шлюх,

безжалостно рожами в думки бросайте —

пусть вьется над палубой пух!

О, море лихое! О, пенные песни!

О, качка матрасов и волн!

Полгода вне дома, хоть лопни, хоть тресни,

лишь кончишь – и заново полн.

Черт – бери! Бес – в ребро! Дьявол – пой!

Мать – ядрена – матрена – за мной!

Закрути – загуди – забодай вас комар —

заряди золотой портсигар!

Друг, крупье, погоди, оглянись!

Знай, что злато – засохшая слизь

из руки подлеца, из руки мертвеца,

из больных и замученных слез.

Черт – бери! Бес – в ребро! Дьявол – в пах!

Разве это – пальба – тарарах!

Мать – ядрена – матрена лежит,

а крупье то ли шит, то ли крыт.

Черт – дери! Дьявол, пей! Снова пас!

Кому – в рот, кому – в дых, кому – в глаз!

Мать ядрена – матрена – прощай!

Четыре нюарные дамы

подолы не в силах сдержать:

кружатся под барабаны

бутыли, столы и кровать.

Тот – полон, тот – лыс, тот – зануда,

но с каждым приятна кадриль.

Не важно, что бьется посуда,

фонтан извергает бутыль,

лишь хохот – во влагу бокала

окрасятся краешки губ,

текучие ноты вокала

по юбкам огнем пробегут.

Сегодня очкастую целку

все пятеро выклюют в зад,

коза некрасивая завтра

прикинет безумный наряд,

затопчет дремучие линзы.

Как скучно глазеть в окно,

занудой прослыть, ботаничкой

под тридцать смешно и грешно.

А Китти! Кудрявая Китти

умеет себя подать —

так гвоздиком режет по нервам

стеклянным, что слез не сдержать.

Все продано – аж до ребер

последний бутончик завял,

мадеры бокал последний

зачахнет среди одеял,.

и   в сон, в дурь замызганной гари,

среди серпантинных змей,

оплетших бордельный виварий

восторгом заезжих друзей.

Захожу в кафе гладиаторов —

 море страстей!

Адреналин экватора

под хвостами русалок – блядей.

В море   хмельной химеры

 запросто  не увлечь,

лезвием гордой секиры

 смету  взгляды  липкие  с плеч.

Факи ваши, ухмылки  не вышки,

прямо в лоб – не расстрел,

обожаю в такие минуты

роковой беспредел,

чтоб  в запредельность проклятую,

как в раковину  дышать,

моря волну толстопятую

на серфинге обгонять.

Где длинные волны не замкнуты в трели цикад,

где маленький парус безумная буря стирает,

там чокнутый книжник очки потерял и навряд

найдет их в продутом штормами обветренном крае.

Он будет по заводи сонной напрасно блуждать

и пальцы совать под каменья в клешни и чужие заначки,

и будут русалки шальные над ним хохотать

в предчувствии скорой мучительной муторной качки.

Волна уже близко, решительна гиблая мгла,

слепец не заметит сплошной глухоты наваждения.

Шнурок и кусачки в кармане… Да только добыча ушла,

сбежала, вопя о высокой волны приближении.

Он слеп, злой  душитель русалок, насмешливых шлюх.

Он здесь  утопил и Лили, и Жоан, и  Терезу.

Волна уже близко. Сметая    прощения дух,

подрежет кроваво и выскребет по волнорезу.

Русалка хохочет,

колеблются жабры

вонючих сардин.

А наш капитан

вмутной заводи пьет

гремучий мартини,

погоду повежливей ждет.

В море добавлю слезинку:

– Пока! – и нет моряка.

Но за волной твоей длинной

я побегу, легка.

И невдомек, неопознан

бег за высокой кормой,

как безнадежно и поздно,

заспанно – мчусь за тобой.

Рыбачка с глазами-волнами,

водоросли в волосах,

она пьяна, избита,

ноги лижет волна,

и плывет по глазам звезд свита,

печалью полна.

– Кто он?

– Джузеппе,

дик и страшен,

но я сильнее,

потому что влюблен.

И когда ножи рыбацкие

скрещиваются из-за меня,

я хохочу и рада

капле его огня.

У этой не синий взгляд —

два лезвия режут, два яда,

не очи – две струнки звенят,

пацаночка – таитяночка.

У ног  мореход, —

ну и ножки! —

целует ступни и ладошки,

черный водоворот.

Словно в миг солнца рожденная,

в час ослепительного накала,

зажмурившаяся на свет,

ласковая на каждый букет,

на прямое сияние.

Этой прообраз – черная богомать,

словно дьявола сила – гнуть и ломать,

словно дьявола  под дых бить,

родить от такой – грех родить.

Черная ночь – в бликах белков,

в синих губах – в урагане шагов.

И особенный ритм,

ба —

ра —

бан!

счет веков:

Нахлынет шквал издалека,

знакомым чувствам смутно вторя,

и убегают берега,

выманивая   ласку моря.